Люля потратила целый день на эти мысли, а ночью ей грезились вперемешку Владька, Артем, Славка – эти трое мужчин, которым она должна была отдать свой талант и свою любовь. Каждый из них по-своему вдохнул в нее жизнь. Без них бы она не справилась, ей все же чего-то не хватало, чтобы справиться самой…
Весь следующий день она провела в блаженной эйфории и всю следующую ночь в экстазе набрасывала эскизы. Легла спать под утро, в счастливом состоянии усталости и любви. Любви вообще, ко всем. Это было не конкретное, но дивное ощущение, от которого она казалась себе очень сильной…
…Славка долго рассматривал ее новые работы, не произнося ни слова. У Люли внутри все сжалось: зря она поторопилась нести незрелые плоды своей эйфории Славке!
Обычно она находила какую-то «придумку», которую затем обыгрывала в десятке совершенно разных стилей и фасонов. Ей нравилось крутить свою идею и так и сяк, открывая в ней каждый раз новые возможности. Но на этот раз Люля – не иначе как под влиянием ночной эйфории – напридумывала так много, что в результате нагородила черт знает что. Все в кучу, сплошная эклектика, идеи остались неразвиты! Она изменила себе, своей стройной и последовательной системе поиска приложения каждой новой «придумки»… И теперь Славка мрачно рассматривал ее эскизы.
Наконец он разродился.
– М-да… Это совсем другое…
– Ну, Слав, не тяни кота за хвост! Я и сама знаю, что это другое! Идеи не проработаны…
– Не проработаны, нет. Только намечены…
Славка был ужасно хмур, и Люля почувствовала приступ отчаяния: а если он в ней разочаруется?!
– В принципе, это не страшно… – медленно, словно раздумывая вслух, выговаривал Славка. – Идею всегда можно развить, отточить, довести до совершенного воплощения…
– Ну, Славка, ведь у нас так всегда и было! – жалобно проговорила она. – Я разминала идею, ты ее доводил до совершенства. Что теперь изменилось?
– Изменилось? – Славка помолчал, не глядя на нее. – Изменилось у нас вот что, Люлька, – с горечью проговорил он. – То, что я их больше доводить не буду.
– Но почему?!
– Потому что теперь ты сама будешь этим заниматься. Ты стала большой девочкой, Люля. Ты должна делать свои коллекции.
У Славки покраснел кончик носа. Он смотрел на Люлю так, словно с ней прощался. А до нее с трудом доходил смысл сказанного.
– …Славка! – выдохнула она, когда смысл дошел.
Она протянула руки, чтобы обнять его. Но Славка уклонился, быстро встал и принялся расхаживать по своему ангару.
– Я на первых порах тебе помогу, – говорил он, мотаясь взад-вперед, – тебе не хватает уверенности, но это дело наживное. Уверенность уже появилась в твоих разработках, это главное. Ты многое пережила, Люлька, ты повзрослела. У тебя еще осталась поведенческая неуверенность, вернее, привычка к ней, но она быстро выветрится, потому что внутри себя ты уже…
– Славка! – Люля перегородила его путь. – Ну-ка прекрати со мной прощаться! Я не собираюсь от тебя уходить!
Он остановился от удивления.
– То есть тебе маэстро говорит, что ты должна творить собственные коллекции, а ты смеешь спорить?!
Он принялся раскачиваться с пятки на носок, заложив руки за спину и всем своим видом демонстрируя высокомерно-холодное возмущение. Но Люля знала, что в глубине души он страшно рад ее словам.
– Ты прекрасно разработаешь эти идеи, и мы сделаем великолепную коллекцию, – пообещала Люля.
– Люлек, мы этого не сделаем. Это будет уже не творческая кооперация с твоей стороны, а плагиат с моей. То, что ты принесла мне сегодня, – это основа самостоятельной коллекции! И ты думаешь, что я могу ее выпустить под своим именем?
– Ну, ты скажешь, как всегда, что я принимала участие в разработке… – пролепетала Люля, уже понимая, что назад ходу нет.
Слава посмотрел на нее укоризненно.
– Ну что ты несешь? – мягко ответил он. – Ну какое «участие в разработке»?
– Хорошо, давай ее сделаем вдвоем!
– Люлька, – простонал он, – ну что ты ребячишься! Ты же прекрасно знаешь, что мое имя – это уже марка, которой соответствует определенный стиль – мой стиль, стиль Святослава Мошковского! Раньше я работал с твоими идеями, включая их в мой стиль. Теперь у тебя свой стиль, свой, понимаешь, балда?
Но она не желала понимать. Она не хотела свою коллекцию. Она не была к ней готова. И она не хотела расставаться со Славкой.
– И что с того?! – не сдавалась Люля. – Разве Маэстро не может себе позволить маленький прикол: выпустить коллекцию вместе со своим учеником? Ведь писали же великие художники картины со своими подмастерьями, которые позже сами становились великими художниками? Или писатели: Дюма – отец и сын? Или актеры? Просто надо придумать, как это подать, а на придумки ты мастер! Ты кого угодно можешь выпустить на подиум, верно? – пылко говорила Люля, видя, как постепенно разгораются Славкины глаза. – И суметь подать свою идею так, чтобы все ахнули! Так вот, теперь выпустишь на подиум свою ученицу, только не ножками, не физически, а коллекцией! Назовешь показ «Школа одежды», или «Академия моды», или еще как-нибудь и превратишь все в дивное зрелище!
Славка уже улыбался и даже чуть не облизывался. Идея ему явно пришлась по душе, он ее уже развивал в воображении, уже видел детали, уже шил костюмы, уже подбирал музыку и ставил свет.
– Значит, вот как, – говорил он с воодушевлением, – на основе твоих идей мы создадим два совершенно различных стиля, но при этом они будут существовать в диалоге! И мы их переплетем в показе так, что получится настоящий спектакль! Согласна?
Как будто это он ее уговаривал, а не она его!
– Конечно, – улыбнулась Люля. – Только ты обязательно обозначь нашу общую коллекцию в параметрах «мастер – ученик». Ты ведь Мастер, Славка, у тебя уже должна быть своя школа! Представляешь, как это прозвучит?
Славка подпрыгнул от восторга.
– Гарсон, шампанское! – гаркнул он и попилил к холодильнику, откуда выудил холодную бутыль «Вдовы Клико». – Гарсон, бокалы! – На этот раз Славка вытащил из буфета два хрустальных бокала. – Только с условием, что ты выйдешь сама в финале, ножками, на помост!
После третьего бокала он просительно заглянул ей в глаза.
– Надо бы Артема привлечь к этому делу… Ты видела, как он ходит?! Да он же готовый клиент, его даже учить не надо! Ну, разве самую малость… А эти узкие бедра! От них сойдет с ума добрая половина нашей развратной столицы!
– Ты серьезно? – Люля поставила свой бокал. Она-то надеялась, что Славка забыл об Артеме. – Он ведь страшно зажат… И вряд ли согласится, а если согласится, то умрет на сцене от неловкости!
– Ну, ты мне будешь рассказывать, – усмехнулся Славка. – Ты же знаешь, что его неловкость я превращу в убийственный шарм… Что у тебя с ним?
– Ничего, – ответила Люля и покраснела.
– Ага, ничего… – согласился Славка. – Ну что, Люлек, отдашь ты мне Артема?
– Бери, – неискренне сказала Люля.
– Брось, Люлька! Я ж тебя знаю как облупленную. Этот парень твой. Я такие вещи сразу чувствую, поверь уж. Это мужчина для тебя… Ну, чего разрумянилась, как вишня? – Славка ей подмигнул. – Ты только мне его все же пришли, я с ним поработаю. Может, и впрямь выпущу на подиум. Не боись, я у подружек мужиков не отбиваю!
– Городишь незнамо что! – обиделась Люля.
– Что, думаешь, Владька с того света ревновать будет?
– Ты чушь несешь!
Славка вдруг сделался серьезным.
– Люлёк, Владик вот тут. – Он положил свою небольшую ладонь на середину ее груди. – А вот тут, – он перенес теплую ладонь на ее лоб, – вот тут не надо, Люля. Это лишнее. Не надо любить головой. Не надо никаких надуманных вещей. Твой траур по Владьке – он навсегда с тобой, его не надо высиживать ни девять дней, ни сорок, ни год или сколько там… Он не уйдет ни через какие положенные сроки, он останется с тобой, и ты будешь всегда оплакивать Владьку и всегда благодарить его за то, что он жил и тебя любил – до конца своих дней!
Он смотрел на нее необычайно сурово, почти торжественно – ему это даже не шло, вечному прикольному шутнику, который, казалось, никогда и ничего не воспринимает всерьез.
– Я знаю, что ты не готова любить. Я знаю, что твои крылышки опалило смертью. Я знаю, что у Артема нет чертиков в глазах. Я знаю, что в нем есть дно, тогда как Владька был бездонный… Я все знаю, душенька.
Славка подошел к ней, обнял за плечи, коснулся щекой ее щеки. Он вообще любил обнимать Люлю, чему она всегда удивлялась, полагая, что гомосексуалисты должны избегать физического контакта с женщинами. Но Славка любил ее прижать к себе, и она дорожила его близким прикосновением – оно, лишенное всякого сексуального аппетита, выражало только его дружбу, нежную-нежную, теплую-теплую, как солнечный луч на щеке…
Она прижалась к Славкиной щеке, и ей стало очень хорошо от этой близости. Славка помогал. Ничего не ожидая взамен, он отдавал ей кусочек, квант своей теплой энергии. И она жадно впитывала его.
