Когда торжество кончилось, все окружили Любовь Васильевну с Виксом. Каждому хотелось хотя бы кончиком пальца прикоснуться к Виксу, а хмурый, строгий Викс был все какой-то отчужденный, словно не замечал никого. Уже два или три часа, как отсюда вышел инструктор, привезший Викса, с которым они вместе служили и не раз подвергались опасности, а он продолжал стоять и смотреть на эту дверь…
* * *
Когда вернули Викса, у всех, как говорила Майя Викторовна, будто гора с плеч свалилась. Очень уж все переживали и за Викса, и за его хозяйку.
Ну, а Викс? Домой пришел и сразу лег на свое место. Лежит — думает. О чем думает? О чем может думать собака, испытав, быть может, больше, чем иной человек… Глаза все видят и вроде как бы не видят, смотрят куда-то вдаль, сквозь стены здания и через большие расстояния…
Каждый, кто хоть немного знал прежнего Викса, отмечал: да, изменился, характер мрачный стал. Старый уже… Тем не менее всех членов семьи принял хорошо, как и они его.
Нареканий никаких. Ученый пес. Ветеран! Гордятся им…
Недавно Виксу исполнилось четырнадцать лет.
Уезжая, в тот памятный день, после передачи собак, инструктор-проводник поделился своими опасениями:
— Я боюсь, погибнет скоро без работы. Он привык, без дела не любит. Да и возраст…
Зря опасался. Может, как раз потому, что много трудился, Викс стал долгожителем.
Любовь Васильевна все еще работает, никак не соберется выйти на пенсию, хоть скоро стукнет шестьдесят. Кажется, что за последние годы у нее даже прибавилось сил и здоровья.
Теперь не она в клуб, а из клуба частенько звонят ей. Справляются, как живется-можется, ну и, конечно, о Виксе. Приглашают с ним на праздники, в президиум.
В самом деле, как он жив-здоров?
Голос женщины звучал улыбчиво:
— Жив Виксушка, только глухой стал, ничего не слышит…
Человек остался один
Мы встретились случайно в ветеринарной лечебнице на приеме у врача. Не помню уж, что привело меня туда; кажется, мой Джекки засадил себе какую-то здоровенную занозу между пальцев, сам я достать ее не смог, лапу раздуло, пес хромал и взвизгивал при каждой попытке прибавить шагу. Обычно в подобных случаях я обхожусь своими силами, многолетний опыт общения с животными научил многому. На сей раз потребовалось вмешательство хирурга. Скрепя сердце (не переношу больниц и всяких приемных пунктов) пришлось пойти, разумеется прихватив с собой Джекки, который превратился в инвалида.
Понедельник — тяжелый день: на приеме у врача всегда больше посетителей, чем в другие дни недели. К нашему приходу уже сидели и ждали пожилой молчаливый мужчина с крупным и тоже немолодым уже боксером того типичного коричневого цвета, какой за последние двадцать — тридцать лет почти полностью вытеснил все другие расцветки этой курносой породы; за ним примостился на подоконнике высоченный дядя с сиамской кошкой на руках, делавшей время от времени попытки вырваться, растревоженно озираясь по сторонам; дальше виднелась женщина с козой, девочка с хомячком в клетке, которого она поминутно доставала, гладила и успокаивала; еще мужчина с юрким жизнерадостным серо-черным спаниелем, непрерывно чесавшимся и менявшим позу. Народу прибывало, а прием пациентов шел нудно, медленно, быстро образовалась очередь, и она продолжала расти. Животных в наши дни держат многие, соответственно увеличивается потребность в ветеринарном обслуживании.
Мое внимание привлек мужчина с боксером. По сравнению с другими он вел себя на удивление сдержанно, я бы даже сказал, отчужденно, словно все происходящее вокруг не имело к нему никакого отношения. Он сидел неподвижно и смотрел застывшим взглядом куда-то в пространство перед собой, правая рука лежала на голове боксера, пальцы легонько пошевеливали за ушами, но делалось это совершенно бессознательно, автоматически. Завидную выдержку показывал боксер. Казалось, никого не существовало для него здесь — только его хозяин. Раза два он нервно зевнул, потом попробовал встать, но его сейчас же вернул в прежнее положение хозяйский голос:
— Чанг, сидеть… Посиди, голубчик. Извини. Нам с тобой спешить не к чему…
Сказано было ласково, чувствовались душевная теплота, нежность и одновременно боль, да, да, какая-то обреченность, безысходность, словно человек видел своего спутника в последний раз. И вообще он, этот владелец боксера, весь был как неживой, взгляд потухший, скорбная складка у рта. Боксер не отводил глаз от хозяина, как будто хотел что-то спросить; состояние того передавалось собаке. «Странный человек, — подумалось. — У него определенно что-то случилось». Незаметно я разглядывал его. «Привязан к собаке и в то же время как-то непонятно, заупокойно разговаривает с нею, словно прощается навсегда. Что, такая опасная болезнь?» Но если непонятно было мне, то пес отлично понимал все, понимал и повиновался с полуслова. Здоровый пес.
— Что с ним? — спросил я, показав глазами на собаку.
— Да как вам сказать… так… Нет, он не болен, — предупредил мужчина мой новый вопрос. — Он здоров… И вообще он очень здоровый, крепкий…
Собеседник явно уклонялся от ответа, и я не стал надоедать, начавшийся разговор оборвался.
Но видимо, человека мучило желание выговориться или поделиться с кем-то, потому что через минуту или две он заговорил сам:
— А вы… извините… уже бывали здесь?
Типичный интеллигент, после каждого слова «извините», «простите», даже когда разговаривает с собакой. Самая беззащитная и самая душевная категория людей: всегда думают о других, о себе — никогда.
— Не люблю больниц и лекарств…
— О, я тоже!.. Мы с Чангом всегда обходимся без них. Спартанское воспитание, знаете… Как у людей, верная гарантия от всякой физической немочи…
— Тогда — что же вас привело сюда?
Растерянно пожевал губами. Чанг, уставясь на хозяина, внимательно ждал, что тот скажет. Подчеркнутое внимание и благовоспитанность демонстрировал и мой Джекки.
— Невестка, понимаете… жена сына… приказала…
— Приказала?
— Да… Говорит, все равно он уже старый. А он еще совсем не старый. Она у нас с характером, пишет диссертацию… извините… — Он опять пожевал губами, в голосе прибавилась новая нотка. Теперь я слушал его не один: долговязый дядя и мужчина со спаниелем (они были рядом с нами), повернувшись в нашу сторону, тоже прислушивались к беседе.
— Понимаете, я вышел на пенсию, а Чанг продолжал приходить и стаскивать с меня одеяло… знаете, как делают хорошо приученные к режиму собаки… Будил в пять часов утра. Как много лет до этого. Я всегда вставал рано… Невестке это тоже не нравилось. Спать не дает… поднимает всех… У нее очень чуткий сон, она говорит… Хотя Чанг делал все тихо, никогда не залает, не зашумит, не наделает беспокойства…
