Все расслабились и вернулись к своим делам.
— Не расскажете, что у вас тут происходит? — подсел он к группке людей у входа. — Меня там чуть какие-то уроды на джипах не сбили.
— Повезло, что чуть, — ответил ему пенсионер в очках с толстыми стеклами. — Промахнулись, значит, малость. «Что происходит?» А сам не видишь?
— Беспорядки какие-то? — догадался новенький.
— Еще нет. Тут рядом часть МЧС, там рулит полковник Селиванов, мировой мужик. У него не забалуешь. Вот кое-как поселок и держат.
— И что, нормальные у вас порядки?
— Да не жалуемся, — пожал плечами дед. — Ты ж сам, поди, видел, как в других местах. Понравилось? Вот-вот. А у нас тишь да гладь.
— Ага, — поддакнул мужик в спортивном костюме. — Я сначала в Колывань подался, так там любой гоблин в камуфляже думает, что теперь каждого можно раком поставить и ничего за это не будет.
Саша вспомнил «веселый» блокпост и еще раз поблагодарил себя за осторожность. Он понял, куда ветер дует, и не ошибся. Может, рыбка и гниет с головы, но здесь, на местах, власть тоже начинает «протухать».
— Всей этой радости осталось на пару дней, — продолжал «спортсмен», фигура которого на самом деле была далеко не спортивной. — Закончится харч на складах, и тогда придет мама-анархия. А пока мы как бараны стоим по стойке смирно, какие-то козлы всего нахапали и жрут в три горла.
— Да кто они такие?
— Дезертиры, — ответил за всех мужик в кепке, разогревавший какой-то супец на переносной газовой плите. — Отморозки натуральные. Грабанули половину магазинов и окопались где-то в зоне отчуждения. Радиация им, мол, нипочем, а хабару там можно найти немало. Машины у них козырные, автоматы, пулеметы, ОЗК есть, барахло КамАЗами возят. Теперь вот наезжают к нам ночами… и наезжают на всех.
Никто, кроме него самого, не улыбнулся этому каламбуру.
— А по мне, так и надо. Чего ждать, если можно самим взять? — угрюмо пробурчал еще один мужчина, из-за сплюснутого носа похожий на боксера. — Валить отсюда надо, скоро тут всем абзац. Видали пост на седьмом километре?
— Ну да, — кивнул новенький.
— Правильные пацаны. Мотопехота. Их хотели в зону направить кордоном стоять, приказ типа пришел, а они сообразили, что к чему, и сорвались в бега. Вместе с «коробочками». Теперь горя не знают. Бабы, бухла море разливанное…
— Зато от них всем горе, — пробормотал тот, что в кепке. — Тех, у кого хватает ума здесь проехать, останавливают якобы для проверки документов. А потом… — Он осекся, потому что оставленное без присмотра варево полезло из-под крышки. — Жратву и водку сгружают себе, а самого водилу с пассажирами… ну, в лучшем случае отправляют обратно в Новосибирск пешком. В худшем… — Он опять замолчал, видимо, чтоб не портить аппетит, и вернулся к своему ужину, разложив на газете бутерброды с неровно нарезанной колбасой.
— Да знаю я про них, тоже мне правильные, — вступил в разговор его сосед, молодой беженец в жилетке с кучей карманов. — Их полроты, заправляют у них то ли чеченцы, то ли даги. Они с местными кунаками командиров порешили и теперь гуляют. Дети гор! Наши у них на побегушках. Тому, кто слово против вякнет, свинцовую пилюлю прописывают, и приходится ему, хе-хе, слегка мозгами пораскинуть.
— Дела… — пробормотал новенький. — Не думал, что все так запущено.
— Да разве ж только у нас?!
— Выходит, так теперь по всей России? Хреново. А какие-нибудь вести из Москвы есть? Пришлют нам хоть палатки с буржуйками?
Громкое фырканье. Оба мужика и дед переглянулись. Парень точно с дуба упал. Ладно, мало ли теперь ушибленных.
— Ну ты даешь, — удивленно приподнял брови старик. — Скажешь тоже — буржуйки. Нет больше ни твоей Москвы, ни буржуев, чтоб им…
— Что, совсем?
— Ну почему, руины-то остались местами, — хмыкнул мужчина в жилетке. — Могли бы запись со спутника показать, да у нашего телика вчера батарейки сели. А генератор эти уроды раздраконили. Кстати, ты прописался? Повезло. Говорят, сегодня прием закончился. Кто завтра придет, могут отдыхать. Хавчика не будет.
Новенький рассеянно кивнул, словно эта тема его мало интересовала. Он продолжал сыпать вопросами:
— А другие города?
— Тот же хрен, — ответил дед. — От Владивостока до Калининграда все начисто. Не только миллионники. Стотысячники…
— Позавчера еще было радио, — пояснил хозяин супа. — Прямо после обращения И. О. главкома зачитали что-то вроде списка нанесенных по нам ударов. Типа для возбуждения праведного гнева. Два часа без перерыва шло, тысячу с лишним населенных пунктов назвали. Я даже не слыхал о таких. По ходу дела все города, где хоть один цементный завод был, накрыли, сучьи дети.
Данилов ощутил странную легкость во всем теле. Как будто пол уходит из-под ног и ты проваливаешься, падаешь в темную бездну. Худшие опасения, как всегда, оказались верными. Это закон.
Нельзя сказать, что эти новости стали для Саши откровением. Он понял, что все накрылось медным тазом, еще когда увидел субботнюю иллюминацию над Новосибирском. Но те же фразы, услышанные из уст постороннего человека, подействовали на него как удар дубиной. Стотысячники… Эта новость придавила его как пресс.
«Только не говори, что не ожидал, — сказал он себе. — Врешь. Спорим на миллион, ты ни на секунду не сомневался. Это у тебя в крови — хоронить всех заживо, себя в том числе, а после этого удивляться, когда твои пророчества сбываются. Ах, кто бы мог подумать! Нострадамус хренов…»
Больше спрашивать было не о чем, да и незачем.
— Ну, давайте за упокой души, — проговорил кто-то над ухом. — Еще по одной.
Данилов помотал головой и вернулся на свое место. Сквозь туман до него долетело звяканье стекла и отрывистое бульканье. Пили залпом.
— А в мире что творится, мужики? — через колышущуюся пелену услышал он чей-то спокойный вопрос.
— Да почти ничего не слыхать, — отвечал все тот же беженец в жилетке. — Японию вроде снесло. Европа горит. Америка… Насчет всей не скажу, но Восточное побережье накрылось. Нью-Йорк рыбок кормит. Смыло его в чертов океан вместе с половиной штата. Поймали во вторник передачку по спутнику. Молодцы наши или китаезы, хрен теперь разберет. Подводный взрыв, мегов десять. Поделом этим америкосам. Первые же начали.
— Они, пиндосы, кто же еще! — в один голос загалдели и стар и млад. — Чего жалеть сволочей? Тут своих не сосчитать.
На самом деле в их тоне особой ненависти к противнику не чувствовалось. Люди находились не в том состоянии, чтобы быть способными на такие сильные чувства.
В другой раз Данилов принялся бы с жаром отстаивать свою точку зрения, всегда отличающуюся от общей. Он еще недавно был уверен в том, что бессмысленную войну на уничтожение может начать только кровавая чекистская диктатура, подсыпающая гражданам радиоактивные изотопы в чай. Но не теперь. Возможно, за прошедшие дни его вера в либерализм и его оплот ослабла, пошатнулась. Поэтому он просто прилег и пять минут кряду молча лежал на матрасе, глядя в потолок и сложив на груди худые руки. Сон к нему не шел. Он не слушал, но разговор продолжался без него, перескакивая с темы на тему и ни на чем надолго не задерживаясь. Это была еще одна светская беседа людей, которые, как уж могли, старались поймать ускользающее время.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
