Сорвавшись с места, подползла к Джею. Сил встать на ноги почему-то не было. Положила голову на грудь, прислушиваясь к дыханию и сердцебиению, но ничего не услышала. Упрямые слезы уже давно катились по щекам безудержным потоком, сдерживаемые рыдания вдруг прорвались истошным криком.
Кто-то подошел ко мне, попытался перехватить, но его откинуло так, что зал содрогнулся. Я даже не обернулась. Руки в бессильной ярости ударили по мужской груди, раз, второй. Заколотили несдержанно, отчаянно, пока обреченность не сменилась остервенелостью.
И тогда что-то произошло. Где-то внутри родился пожар. Он жег, не давая вздохнуть. Воздух стал немыслимо сухим, нестерпимо горячим, дышать стало больно и каждый вдох, расплывался по телу тягучей расплавленной смолой.
«Ну, наконец-то, девочка», — перед глазами белой дымкой завис мой дух-защитник. Потянул на себя часть этого жара и мне стало немного легче. И когда на место жара пришел озноб, что-то за моей спиной дрогнуло.
— Моя, — черные щупальца оплели мое тело, дернули, отрывая от тела Джея.
— Нет, — запротестовала я, сопротивляясь захвату, но сделать ничего не могла, лишь больше увязая во тьме.
— Да, — прошептала тьма прямо мне в ухо. — Моя с самого рождения. Думала, твои убогие муженьки справятся со мной? Или вдруг возомнила, что жалкая девчонка с нелепой защитой рода может что-то противопоставить мужчине? — рассмеялась тьма, укутывая меня в тесный кокон щупалец. — И как предусмотрительно с твоей стороны прятаться в походящем для ритуала зале, но мой все равно привлекательней.
Огромное щупальце накрыло мое лицо, лишая меня света и воздуха и погружая в вязкую черноту, дернуло куда-то вверх. И я закрыла глаза, не в силах справиться с захлестывающей безнадежностью.
Глава 44. Доблесть и коварство
Холодный камень морозил обнаженное тело, и в голову закралась мысль, что слишком много алтарей в моей жизни. И ритуалов странных, загадочных, сверхъестественных. Хотя, что может быть естественного, если из тебя бьет в потолок поток желтого обжигающего света и, разделившись на четыре изменивших цвет струи растекается в разные стороны.
«Красиво», — отрешённо думаю я, разглядывая переплетающиеся цветные потоки. Яркость красок слепит глаза, но отвести взгляд не могу — железный обруч, холодя кожу, крепко удерживает голову. Такой же твердый холод чувствуется на руках и ногах.
«Кандалы», — решаю я, вспоминая прикованную к алтарю Мариссиль.
— Ну, здравствуй, внученька, — визгливый женский голос выдергивает меня из созерцания красоты, и чьи-то острые костлявые пальцы больно впиваются мне в плечо.
Она склонила надо мной свое морщинистое лицо, и я невольно отдернулась, но крепко зафиксированные лоб, запястья и лодыжки не дают мне сделать даже малейшего движения.
— Проснулась, значит? Что ж это будет чудное воссоединение семьи, — сообщает она насмешливо. — Не нравлюсь? — ехидно комментирует, отслеживая мою реакцию на свое приближение. — Да, мне и самой не нравится эта морщинистая личина. С тех пор как моя капризная доченька посмела сбежать, лишив меня необходимой силы, я немного изменилась, но после встречи с долгожданными внучками, все снова вернется на круги свои. Я ведь так долго ждала встречи с вами, мои дорогие.
— Зачем же ждала, бабушка, можно было встретиться раньше? — ехидно спрашивает знакомый голос Лисы, и я пытаюсь повернуться на его звук, чтобы увидеть сестру.
— Да, Хрегбер говорил, что ты дерзкая и языкатая. А ведь была такой милой напуганной девочкой, когда только попала в этот мир.
— Так чего вы ждали, бабушка? — язвительно повторяет сестра, выделяя голосом это «бабушка» так, что оно звучит как оскорбление.
— Её, дорогая. Я ждала её. Твоя мать сделала все, чтобы ты родилась никчемной и слабой, а вот о младшей не побеспокоилась. Нашла-таки достойного папашу. А я ей всегда говорила, что сила тянется к силе. Зато, какая младшенькая вышла. И пусть папаша ее защитил тогда, но теперь она полностью в моей власти. Что не знала, девочка, что отцовская защита спадет сразу же, как замуж выйдешь? Но так даже лучше. Силы в тебе за это время накопилось немеряно. Магическое совершеннолетие будет ночью. Так что готовься: тебя ждут самые незабываемые часы в твоей жизни, потому что забывать их будет некому, — и довольная своей шуткой она удалилась под тихий крякающий смех.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Ваше всемогущество, вы же сами хотели провести ритуал единения сил! — кричит ей вдогонку противный голос. В поле моего зрения появляется несостоявшийся жених, и по телу ознобом пробегает дрожь страха и брезгливости. Хочется прикрыться, заточить себя в латы, лишь бы скрыться от этого сального взора.
— Считаешь, что заслужил слово, Хрегбер? — приглушенно цедит слова старуха полные яростного предупреждения. И столько ядовитой угрозы в этом голосе, что я снова отшатываюсь, сильнее вжимаясь в холодный камень. — Оставь девочек, им нужно попрощаться, — категорично говорит она, и я облегченно выдыхаю, когда Хрегбер отходит. Пусть я не вижу этого, не слышу удаляющихся шагов, но я чувствую, как вязкие щупальца его присутствия постепенно отдаляются от меня, оставляя наедине со страхами и надеждами.
— Они ушли, — тихо звучит где-то в отдалении голос Лисы. — Ты как? — спрашивает она меня, но я молчу, что-то в голосе сестры не дает мне продолжать. — Да уж не такого воссоединения семьи я всегда ждала.
— Она и правда наша бабушка? — срывается с моих уст тревожащий душу вопрос.
— Без ДНК-теста не разобраться, — шепчет непонятную фразу сестра, а потом поясняет: — У меня всегда была только одна бабушка самая добрая, самая любимая. Она и тебя приняла без вопросов, но…, - Лиса не договорила, тихий голос прервался, а когда она вновь вернулась к разговору, звучал глухо и отстраненно. — Маминых родителей я не знала. Да, мама и не говорила о них почти никогда. Отца она не знала, а о матери обмолвилась лишь однажды: «Надеюсь, вы никогда с ней не встретитесь», — прошептала она тогда и пообещала рассказать мне все, когда я стану старше. Так что вполне может быть, что это та самая наша бабушка, с которой нам лучше не встречаться.
Лиса замолчала, а я все смотрела на свет, струящийся из меня и на потоки, сплетенные над головой в жгуты. Они шарили по потолку и отдергивались, будто наталкивались на невидимую преграду. Их не становилось больше, словно сила уже выплеснулась, но что-то удерживало ее на месте привязанной ко мне.
— Они ждут еще трех выплесков, — проговорила она, видимо заметив, куда направлен мой взгляд.
— Почему?
— Не знаю, слышала краем уха. И я нужна им чтобы их спровоцировать.
— Как? — в голове были сплошь и рядом одни вопросы. Вопросы, на которые я, наверное, не дождусь ответов, но их так много, что они то и дело вырываются наружу.
— Например, расскажу, что это я сообщила Хрегберу про то, что вы уехали в Цитадель, — призналась сестра.
— Зачем? — вопросы, мелькающие в голове, притупили эмоции, и на известие о предательстве я отреагировала отрешенно и совершенно безболезненно. Словно ждала чего-то такого от сестры. А ведь действительно ждала. С того момента как она заговорила о Себастиане.
— Да, потому что тебе всегда достается всё! Ты украла у меня сначала мать, потом бабушку. Потом мы попали в этот мир, и я вынуждена была тебя защищать, потому что обещала это своей! бабушке. Но и тут снова у тебя было все — дочь герцога, в будущем достойная жена тоже какого-то герцога, счастливая, обеспеченная жизнь. А я служанка вынужденная выносить горшки. И все бы ничего, но ты… Ты еще и защищала меня. Всегда! Даже когда едва доставала мне до колен, ты уже бросалась на мою защиту. Словно я какая-то слабая, никчемная, а ты… Ты…, - она сбилась, голос прервался, послышался всхлип, а за ним несдержанные рыдания.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я же лежала на алтаре и молчала, радуясь тому, что привязана. Потому что не имела представления, чтобы я с ней сделала, не будь прикована к холодной каменюке — за раны Рейна, за смерть Джея, за то, что Себастиан и Брен стали зорами. И все из-за ревности глупой девчонки.
