Еще одно нововведение — это длинное весло, жесткая уключина и двигающееся по рельсу сидение гребца, как на академических байдарках. В этом случае в гребок вкладывается не только сила рук и спины, но и толчок ног, а мощь рывка вырастает многократно. Один только минус — каждый гребец занимает не меньше полутора метров длины судна, поэтому я и хочу сделать борт максимально прямым, без всяких сужений ни с носа, ни с кормы.
От одного каркаса переходим ко второму, и осмотрев досконально каждую деталь, я даю добро.
— Все правильно сделали, можете обшивать.
С этим тоже вышла размолвка. В Новгороде ладьи обшивают внахлёст, а я указал, чтобы шили доска к доске, как ганзейцы свои когги делают. Мастера опять пошли в отказ, мол так никто на Руси не строит, течь будет со всех щелей, а им потом краснеть…
В общем достали они меня крепко, и я уже начал понимать, почему Великие князья так не любят Новгородскую вольницу. От разговоров уши вянут!
Сильно захотелось тогда рявкнуть, чтобы заткнулись и делали то, что велят, но сдержался. Обидятся ведь и уйдут, а других мастеров у меня нет. Пришлось объяснять, что, да, внахлест крепость выше, но и судно в полтора раза тяжелее. А чем тяжелее сам корабль, тем меньше полезного груза он везет.
Рисовал на песке и терпеливо втолковывал.
— Ныне строим из сухого леса, потом все щели забьем пропитанной смолой паклей и на воду спустим. Дерево намокнет и, распухнув, все щели закроет. Водотечности точно не будет.
Мастера народ понятливый, правоту мою все же приняли, и сейчас на мои слова Еремеич не стал вступать в очередные прения, а просто кивнул.
— Сделаем! Все как ты хочешь, доска к доске,
— Отлично! — Пожав руку мастеру, я двинулся к своей кобыле.
Вскочив в седло, поворачиваюсь к провожающему меня Еремеичу.
— Через неделю заеду, посмотрю, как дела у вас идут.
Сказав, трогаю кобылу, и охранники пристраиваются следом. Сходу пускаю Луну галопом. Тороплюсь, потому что надо еще успеть переодеться. Сегодня я принимаю неофициальную делегацию от ливонского ландмейстера. Без сомнений, посредники приехали поговорить о выкупе за епископа Германа.
До меня уже дошли слухи, что Александр и Новгород заключили мир с ливонцами. Дерпт и все земли в Эстляндии немцам вернули. И правильно сделали! Все равно не удержать, а так хоть срубили деньжат с супостатов. Оставался только один нерешенный вопрос — это мой пленник.
В том памятном споре с Александром я хоть и сослался на князя Тверского, но всем ведь понятно, епископа Германа взял я и цену за него просить тоже я буду. В Риге видать это понимают, и в ситуации разбираются, раз прежде чем официальное посольство в Тверь слать, приехали со мной о цене договариваться.
Прибыли гости еще вчера. Всех разместили в гостевом доме у меня в Заволжском, но тайны из их приезда я не делал. В тот же день отправился в Тверь и князю все объяснил. Знаю, если я не расскажу, так другие обязательно донесут, да еще наплетут невесть чего.
Ярослав особо вдаваться не стал, пацану в тринадцать лет такие дела не интересны. В политических и денежных опросах он пока мне доверяет, и я это очень ценю. У нас с юным князем свой негласный договор. Я обещал сделать его великим, и он ждет. Тут главное не разочаровать парня, а пока искра не угасла, он мне верит, несмотря на ежедневые наговоры и козни его ближних бояр.
* * *
Подойдя к окну, смотрю на внутренний двор, там укладывают брусчатку. Грязища замучила! Как весна или осень, так не пройти. Плывешь, как корабль, по щиколотку в грязи.
Этой весной я привел с Дерпта четырех каменщиков и открыл каменоломню. Со всей округи тащат теперь к ним валуны, они их колют, чуть гранят и выкладывают мостовую. Начали вот с моего двора, но в этом я вижу инициативу старосты.
«А с другой стороны, — усмехаюсь, понимая, что таким образом Ярема решил угодить мне, — на ком еще испытывать эти новомодные штучки, как не на их изобретателе».
Слышу за спиной скрип двери и голос Куранбасы.
— Привели немцев, пускать что ли⁈
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Оборачиваюсь и, встретив взгляд половца, подтверждаю.
— Веди!
Я уже переоделся и готов к встрече. На мне мягкие замшевые сапоги, длинная льняная рубаха с широким поясом и расшитый кафтан без пуговиц и рукавов.
Сажусь за стол и, закинув ногу на ногу, жду «дорогих» гостей. Вот заскрипела, распахиваясь, дверь, и Куранбаса вошел уже по-деловому официально.
— Позволишь⁈
Разрешающе киваю, и тот, отойдя в сторону, пропускает послов. Обоих я хорошо помню. Они приезжали в первый год моего здешнего пребывания на зимнюю ярмарку, когда мы с новгородцами бодались за цену на хлеб.
Силюсь вспомнить их имена, но тут же бросаю это бесполезное занятие, потому что они начинают по очереди представляться.
Высокий скуластый немец с длинными немытыми волосами склонился в поклоне.
— Полномочный представитель Тевтонского ордена в Ревеле Винрих фон Босвейл!
Второй невысокий и круглый с лысиной в полбашки тоже согнулся в поясе.
— Представитель Ганзейского союза в Риге Ганс Виттенберг!
Чуть улыбаюсь и, поведя рукой, предлагаю гостям сесть.
— Прошу вас, господа, присаживайтесь! Сегодня неофициальный прием, так что чувствуйте себя, как дома.
Подаю знак, и Куранбаса впускает служку с подносом. Там три серебряных кубка и бутыль с моей фирменной настойкой.
Слуга ставит все на стол и наливает по полной.
— Прошу вас, господа! — Я гостеприимно предлагаю всем выпить. — За успех наших переговоров!
Настойка градусов сорок, и к моему удовольствию, сделав изрядный глоток, гости сильно меняются в лице.
— Что это! — Тощий чуть не выплюнул все обратно. — Вы отравить нас хотите⁈
— Помилуйте! Зачем мне это! — Я по-прежнему держу милейшую улыбку. — Вы не пугайтесь и не переживайте, все с вами будет хорошо! Просто подождите немного, и уверяю, вам понравится!
Через минуту вижу, как лица моих гостей порозовели и глазки заблестели, особенно у коротышки.
«Видать, малый выпить не промах!» — Делаю я такой вывод и предлагаю гостям начать разговор.
— Итак, господа, я вас слушаю! — Откинувшись на спинку кресла, обвожу их взглядом.
Начал представитель ордена.
— Глава Святейшего престола, папа Иннокентий IV, как и магистр Тевтонского ордена Конрад Тюрингский, сильно опечалены тем несчастием, что приключилось с братом нашим епископом Германом. Они послали нас с господином Виттенбергом, чтобы помочь вызволить его святейшество из нынешнего бедственного положения.
Он замолчал и уставился на меня с видом, подразумевающим вопрос — каковы ваши требования.
У меня на эту сделку большие планы, поэтому начинаю, можно сказать, с шоковой терапии.
— Итак, если я вас правильно понял, вы хотите, чтобы я назвал сумму?
Храня на лице холодную надменность, гости едва заметно кивнули, а я специально четко и громко произнес.
— Десять тысяч тверских гривен!
— Что! — Оба немца едва не подскочили на месте, и коротышка возмущенно возопил.
— Да вы в своем уме⁈ За Ричарда Львиное Сердце заплатили меньше!
Бросаю на него жесткий взгляд, мол не забывайся, и тот сразу меняет тон.
— Я прошу прощения, но вы же понимаете, что цифра огромна и для Ордена неподъемна.
На это я развожу руками.
— Что ж, значит, преподобный Герман Буксгевден закончит свои дни в тюрьме, и весь мир узнает о том, как святой престол и Тевтонский орден ценят своих прелатов.
Все еще не веря услышанному, послы лихорадочно обдумывают, чтобы предпринять, а я продолжаю издеваться.
— А ведь господин епископ сражался за веру на границе католического мира! Разве он не заслуживает немножечко щедрости от власть предержащих⁈
Первым пришел в себя ганзеец. Почувствовав иронию в моем голосе, он понял, что им предлагают поторговаться.
Его круглое лицо изобразило умильную улыбку.
— Есть ли у нас какие-либо варианты, чтобы снизить сумму?
