Хапнуть незаметно воздуха в грудь – и понеслась.
– Вот это все, – я обвел руками массивные серые строения, в тени которых мы находились, – все это построено не для нас. Все это построено за счет вас и для вас. Отсюда будут выходить дома, в которых вы будете жить…
Не верят. Видно – не верят.
– …многие из вас не верят мне сейчас, потому что я чужой для вас человек. А мулла из исламского комитета, в который вы идете за помощью и правдой, – он для вас свой. Человек одной с вами крови, одной веры, одной нации. Он свой – а я чужой! Но если он свой – тогда спросите его, почему он разрушил здесь все? Почему он хочет, чтобы люди были бездомными…
В следующее мгновение мой телохранитель из казаков бесцеремонно столкнул меня с трибуны так, что я едва удержался на ногах. Рации разрывались криком:
– Ракетчик! Ракетчик на два часа!
– Огонь! Всем, кто видит цель, огонь!
– Там резервуар с топливом, резервуар с топливом!
– Кто видит цель? Кто видит цель?!
В таких случаях самое верное – расслабиться и получать удовольствие. Подскочили казаки, весьма невежливо стащили меня с трибуны и потащили куда-то, прикрывая собой, кто-то тащил, кто-то пытался держать линию, ближний круг, направив пистолеты на все стороны света. Так получилось, что у одного из казаков рация включилась на громкую, – и я слышал все, что происходило.
– Третий сектор блокирован!
– Одна цель, одна!
Люди бросились в разные стороны. Страх – он очень живуч, и в такой ситуации диктует только одно – бежать куда глаза глядят. При покушении на Светлейшего охрана могла запросто открыть огонь по толпе, как не раз бывало…
– Глаз-шесть, отбой, всем отбой!
– Глаз-шесть, повтори!
– Глаз-шесть, отбой, цели нет! Это пацан, повторяю – это пацан! Нет цели!
– Блокировать сектор! Никого не выпускать!
– Господин урядник, на меня тут целая толпа несется, сомнут!
Где-то впереди застучал автомат.
– Главный всем, кто стрелял, запрос – кто стрелял?!
– Цели нет!
– Главный, это двенадцатый. Я стрелял в воздух, стрелял в воздух! У меня здесь человек пятьсот, несутся, как стадо!
– Цели нет, это пацан с муляжом, пацан с муляжом!
– Сектор три чист, повышенное внимание!
– Дайте картинку!
– Стоп, стоп, стоп! – Мне наконец удалось принять нормальное стоячее положение, впереди уже были машины. – Стоп, целей нет, никого нет, все нормально!
– Господин адмирал, нужно покинуть комплекс, немедленно. Здесь может быть мина или что-то в этом роде. Это может быть отвлекающим маневром.
– Я никуда не поеду, есаул, это будет позором. Извольте сопроводить меня до трибуны. Целей нет, все нормально. Все нормально. И я хочу видеть… того, кто на меня покушался.
Людей было уже не вернуть, и митинг по случаю запуска первой очереди восстановленного домостроительного комбината был сорван… Все-таки какого-то успеха террористы достигли, выставили нас идиотами и доказали местным, что нас можно испугать. Нехорошо, когда мы становимся посмешищем в их глазах, очень нехорошо. Надо было и в самом деле уезжать, но я не хотел покидать это место, не попытавшись хоть частично отыграть все назад.
На том месте, где проходил митинг – как стадо носорогов пробежало, скамейки были перевернуты, что-то втоптано в асфальт… помойка, в общем. Два казака подвели бачонка – смуглого, в разодранной одежде, помятого. На нем были старые кроссовки, такие старые, что в России их давно бы выбросили. Бачонок смотрел на меня, и его глаза были похожи на маленькие речные голыши, обкатанные быстрой, проточной водой. Черные, блестящие, неподвижные и ненавидящие.
– Вот… – хорунжий протянул мне агрегат, из которого этот пацан хотел стрелять, – извините, господин адмирал. Очень похоже.
Да уж…
Гранатомет, которым пацан целился в трибуну, с которой я выступал, состоял из черенка от лопаты, полуторалитровой пластиковой бутылки и напяленного на нее черного носка. Смешного тут мало – точно так же выглядят самодельные гранатометы, которые в Афганистане клепают в большом количестве, туда в свое время германцы передали производство фауст-патронов, и они производятся там до сих пор, только подпольно, в пещерах. Эта конструкция меньше по размерам, конечно, но поди разберись.
Я присел на колени перед пацаном.
– Это твое оружие?
Пацан упорно молчал. Дети, подростки… они жестче взрослых, проще, однозначнее и жестче. Этот явно пошел по стопам родственников, или отец, или старший брат стал шахидом, и он теперь мстит. Как может. Конечно, тут и без взрослых не обошлось…
Я отдал пацану его оружие обратно.
– Приди к тем, кто тебя послал, и скажи: я, князь Воронцов, наместник Его Величества, говорю вам – вы не мужчины, если посылаете меня убить бачонка с палкой и бутылкой. Если вы считаете себя мужчинами, достойными уважения, приходите с настоящим оружием. Понял?
Пацан не ответил, но по глазам я видел – понял. Знает русский. И передаст. И не только тем, кто его послал, – слух пойдет по всем окрестностям.
– Отпустите его. И поехали. Завтра запускайте комбинат…
Здание САВАК, секретной полиции при шахиншахе, было сожжено дотла и разрушено при штурме города, в том районе, где оно находилось, шли особенно ожесточенные бои. Специальная служба, которая только организовывалась, называлась «Комитет информации» и располагалась на востоке Тегерана, относительно мало пострадавшем, почти у пятого шоссе, разрезавшего город. Здесь был почти что достроен крупный отель – высотка на двадцать четыре этажа. Последние четыре были отданы под Комитет информации – о чем я и поведал генералу Кордаве в его кабинете на последнем этаже. Кабинет был роскошным по размерам, но очень плохо обставленным, кое-где даже обоев не было. Здесь должны были быть номера люкс-класса.
– Комитет информации? Довольно необычное название. Он относится к армии или к жандармерии?
Я широко улыбнулся.
– Он относится к аппарату Наместника Его Императорского Величества в Персии. Этот комитет создан исключительно по моему указанию и не подчиняется никому, кроме меня. Финансирование – по закрытым статьям, выделяется на интеграцию в целом, я уже распределяю. Отчетность – только передо мной.
– Интересно… Получается, что жандармерия и армия…
– Получается вот что, Нестор Пантелеймонович. Вся информация, которая добыта здесь, здесь же и остается, не уходит наверх. Система «ниппель», сотрудничество – мы сами решаем, с кем и в какой мере сотрудничать. Без исключений. У вас есть уникальный шанс – поставить работу так, как нужно ее поставить.
Кордава почесал подбородок.
– Если служба будет замыкаться на вас, господин тайный советник, я хочу знать, чего вы ждете от нас. Как вы видите работу службы?
– Как я вижу работу службы… Скажу вот что. Полиция, жандармерия, военная разведка – все они имеют свои направления деятельности. Не стоит наступать им на пятки. Они играют против. Я хочу, чтобы вы играли «за».
– Простите, не уловил, сударь, – после долгого молчания сказал Кордава.
– «За» – это значит, за «террористов». Основных направлений я вижу три. Первое – здесь была отлаженная система спецслужб, политических доносов. Ее ставили не год и не два. Ваша задача – разобрать архивы, восстановить, насколько это возможно, агентурную сеть, понять, что с осведомителями, которых тут – каждый второй. Вторая задача – это дискредитация. Я уверен, что в исламистском подполье, которое действует сейчас против нас, полно тех, кто сотрудничал с режимом. Я хочу знать про этих людей. Наконец, третье – это провокация.
– Провокация?
– Провокация, сударь, провокация. Я хочу, чтобы были созданы террористические организации, воюющие против русских. Шиитская, суннитская, арабская. Я хочу контролировать подполье, контролировать его лично, знать, что в нем происходит. Провокация, если желаете знать, это медицинский термин. Врач вводит в организм больного что-то, что провоцирует переход болезни из вялотекущей в острую стадию. Тогда – можно лечить.
– Здесь острая стадия может означать мятеж, – заметил Кордава.
– Пусть. Пусть, сударь, пусть. Мы готовы. У нас здесь казаки, морские пехотинцы, десантные части, спецназ. Мятеж – подавим, если он будет. Но для меня главное знать: с кем можно работать, кого можно перетянуть на нашу сторону – ведь из грешников получаются самые верные и ревностные слуги, а кого перетянуть на нашу сторону нельзя, кого нужно просто уничтожить. Это можно узнать только изнутри…
Кордава пригладил волосы – как я потом понял, это его непроизвольная реакция, когда нужно принять сложное решение.
– Кому будет доводиться информация?
– Я же говорю, никому. Система «ниппель». Только туда – оттуда ничего. Это правда, у меня достаточно полномочий.
Не думаю, что кто-то когда-то предлагал контрразведчику такие шикарные условия службы. Шикарные не с точки зрения жалования, в конце концов псу-ищейке достаточно полной миски, теплой конуры и любви хозяина, дай ему это – и он будет верен тебе до гроба. Шикарные с точки зрения блокировки информации. Работа без постоянных проверок, без запросов, с полной ответственностью за агентов, которых не провалят по указанию сверху. Чистая, академически чистая охота, охота на очень крупную дичь – и ничего кроме охоты.