— И в самом деле! Вы оказались правы. Примите мои поздравления.
Ничего не понимая, мы только молча смотрели на них. Капитан обратился к художнику:
— Не скажете ли, чем вы рисовали?
— Плакатной краской, — честно признался Лешек и испуганно добавил: — А что, запрещается?
— Всю картину плакатной? И это тоже?
Лешек подошел к своему произведению, чтобы вблизи увидеть то место, куда тыкал пальцем капитан. Увидев, сначала ошалело огляделся, потом так же ошалело уставился на нас. Вид у него был… неинтеллигентный.
— А что это? — только и произнес он.
— Вот мы и хотели бы у вас узнать — что это.
— Нет, это не плакатная краска, — все так же неинтеллигентно заявил Лешек.
— А что?
В голосе капитана звучал металл, и Лешек совсем потерялся.
— Лопнуть мне на этом месте, не знаю! Я рисовал плакатной!
Капитан обратился к нам:
— Не поможете ли определить, чем это нарисовано? И кто рисовал?
Нас не надо было долго просить, мы и так были вне себя от любопытства. Вскочив с мест, мы столпились у картины.
Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, чем вызван такой интерес следователей к Лешекову шедевру. Губы кошмарной бабы покрывал толстый слой губной помады цвета яркой киновари. Янек хохотал, держась руками за живот, а Витольд, удивленный не меньше автора, только и произнес:
— Да ведь это же губная помада.
— Вот именно! — припечатал капитан. — Кто рисовал?
— Я! — сквозь смех признался Янек, сразу же становясь главным объектом внимания.
Оказалось, что, как только пребывающий в меланхолии автор картины покинул комнату, Янек позволил себе немного усовершенствовать картину, восполнив макияж дамы, с полного согласия Януша и моего. Странно, что до сих пор автор этого не заметил, уж очень выделялись губы на общем фоне картины. Но это, в конце концов, дело художника, почему вдруг милиция занялась вопросами колористики?
А те продолжали интересоваться.
— Чем же вы красили? — мягко спросил капитан.
— Помадой, ясное дело, — ответил Янек.
— Вы пользуетесь помадой?
— Бог с вами!
— Тогда откуда вы ее взяли?
— Взял у Иоанны.
Простые слова произвели впечатление разорвавшейся бомбы. Все три следователя, вздрогнув, повернулись ко мне с немым вопросом на лицах. Чего это они?
В конце концов, нет ничего необычного в том, что женщина пользуется помадой, пусть даже и цвета яркой киновари.
— Это правда? — спросил прокурор, как мне показалось, с укором.
— Правда, — ответила я, все еще не понимая их волнения. — Я одолжила ее Янеку специально для этой цели. Пускай, мне не жалко, хотя помада импортная, французская, но уж очень цвет у нее глупый, так что мне не жалко. Я очень редко ею пользуюсь.
— Можете ее показать?
— Пожалуйста, даже отдать. Мне не жалко…
Изъяв помаду, следственная группа удалилась, оставив нас в состоянии полного недоумения. Мы переглянулись, ничего не понимая.
— В чем дело? — не выдержал Януш. — Признавайтесь, что вы схимичили с этой помадой?
— Так вам и надо! Нечего было портить картину! — мстительно радовался автор.
Витольд только задумчиво качал головой, возвращаясь на свое место.
— Не нравится мне это, — бормотал он. — Ох не нравится. Что-то у них на уме…
Через минуту меня вызвали в конференц-зал. Трое мужчин сидели за столом и осуждающе глядели на меня.
— Может ли уважаемая пани сказать, что это? — спросил капитан, указывая на лежащий на столе предмет.
Предмет явно был большим носовым платком, мужским, в голубую и белую клетку. Нашли носовой платок убийцы?
— Если меня не обманывают глаза, это мужской носовой платок, — осторожно ответила я.
— Чей?
— Не знаю. Вижу его первый раз. Наверное, это тот самый платок, который вы искали.
После моего благодушного ответа воцарилось отнюдь не благодушное молчание. Затем последовал новый вопрос:
— Когда вы последний раз пользовались своей помадой?
— Трудно сказать, давно. Вероятнее всего, ранней весной. Из всех моих одежек к этой помаде подходит только одна-единственная рыжая кофта, которую я могла надеть где-то в начале весны.
— А случайно не три дня назад?
— Исключено, кофту надеваю, когда холодно. А просто так красить губы в этот цвет я не стану, не хочу выглядеть как пугало.
— Останетесь здесь. Сядьте вон на тот стул.
Чрезвычайно заинтригованная и немного встревоженная, я уселась на указанное место. Прокурор явно избегал моего взгляда.
В зал вошла Алиция. Ага, и ее вызвали! Наконец-то я смогу подслушать, что на допросах говорят другие.
Алиция, войдя, равнодушно взглянула на меня и села на предложенный ей стул. Платок от нее спрятали.
С Алицией беседовали на косметические темы. Показав ей помаду, прокурор поинтересовался, чья она. Алиция со вниманием осмотрела помаду мазнула себя по руке и задумалась.
— Трудно сказать, цвет уж больно того… У Анки похожий, но вроде посветлее. Моника? Нет. — И, с сомнением посмотрев на меня, неуверенно произнесла: — Может, Иоанны?
— Когда пани Иоанна пользовалась ею последний раз?
— Предпоследний, — поправила капитана Алиция. — Последний будет перед смертью. Не помню, на такие мелочи не обращаю внимания.
— Может, неделю назад?
— Может, — согласилась Алиция, а у меня холодная дрожь пробежала по телу.
— А может, месяц?
— Может, — так же легко согласилась Алиция.
— А может, год? — В голосе прокурора появились какие-то опасные нотки.
— Тоже возможно. У меня нет чувства времени.
— Алиция, ради бога, сосредоточься! — простонала я из своего угла, испытывая все большее беспокойство.
— Вам нельзя говорить! — прикрикнул на меня капитан, а Алиция словно очнулась.
— А, это нужно тебе?
Перебивая ее, прокурор веско произнес:
— Постарайтесь припомнить, это очень важно. Уставившись в стену, Алиция стала сосредоточиваться.
— Кажется мне, что она этот цвет использует в большой массе…
Капитан гневно хмыкнул, но прокурор не терял терпения:
— Что вы хотите этим сказать? Пани Иоанна мажется помадой с ног до головы?
— Да нет, она была одета в такой же цвет. Ведь эта помада ни с чем не сочетается, а еще не было случая, чтобы Иоанна позволила себе кричащие сочетания.
Вот это подруга! Я преисполнилась благодарностью к Алиции как за всенародно высказанный комплимент, так и за то, что она все-таки вспомнила, что надо.
— А теперь не мешало бы вспомнить, когда это было, — настаивал прокурор.
— Давно. Думаю, одежда была зимняя.
— Благодарим вас.
Потом на допрос вызвали Анку. Та категорически отказалась от какой-либо причастности к моей губной помаде, в доказательство продемонстрировав свою, и в самом деле гораздо более светлую.
За Анкой одну за другой вызывали других сотрудниц нашей мастерской, но все они проявили полное отсутствие памяти в том, что касается моего макияжа. Покончив с последней, господа следователи какое-то время сидели в угрюмом молчании. Внезапно решившись, прокурор извлек из ящика злополучный платок и развернул его у меня перед носом.
— В таком случае, будьте любезны пояснить, каким образом это здесь оказалось?
Сонливость слетела с меня в мгновенье ока, а неясное беспокойство сменилось острой тревогой. На бело-голубой клетке отчетливо выделялись следы моей киноварной помады!
Я уставилась на платок. Мне попеременно становилось то жарко, то холодно. Я поняла, откуда взялись следы помады на платке. А главное, поняла, кто убийца!
Я могла сказать это следователям. Я могла продолжать отпираться, утверждая, что ничего не понимаю, я могла сделать множество вещей, но я ничего не сделала, продолжая сидеть с вытаращенными глазами. И молчала.
Следователи долго и терпеливо ждали. Поняв, что, предоставленная самой себе, я буду так молчать до скончания века, прокурор повторил вопрос:
— Как на этом платке могли появиться следы от вашей губной помады?
— Не скажу! — неожиданно для самой себя выпалила я.
— Что вы сказали? — удивился прокурор.
— Не скажу, — упрямо повторила я.
— Как это не скажете? Вы вспомнили?
— Вспомнила. И официально заявляю, что больше ничего вам не скажу.
— Почему?
— Потому! Отказываюсь давать показания, и все! По лицам членов следственной группы было видно, что они озадачены и растерянны. Они переглянулись, не зная, что предпринять, потом капитан сурово произнес:
— Не знаю, отдаете ли вы себе отчет в том, что ставите нас в очень неприятное положение. А себя тем более. Если это ваша помада, на вас падает подозрение.
— Пусть падает! Все равно не скажу!
— Придется вас задержать.
— А хоть и в кандалы заковать! Признаюсь только перед судом, обвиненная в убийстве.
