с таким счастьем и на свободе, говоря словами Остапа Бендера, она оставаться не могла. Первым звонком стало лишение ее ордена в 1947 году. А когда стали брать людей из окружения Жукова, сгустились тучи и над семьей Руслановой и Крюкова. В сентябре 1948 года они были арестованы. Первым делом на квартире в Лаврушинском провели обыск. У понятых, которых набирали, как правило, из дворников и лифтеров-осведомителей, то есть людей бывалых, глаза на лоб полезли от богатств Руслановой: да это же филиал Третьяковской галереи! Маковский, Нестеров, Кустодиев, Шишкин, Репин, Поленов, Серов, Малявин, Врубель, Сомов, Верещагин, Айвазовский (куда же без него!), Суриков, Тропинин, Юон, Левитан (художник), Крамской, Брюллов и другие общим числом более 130… Обнаружилось, что в Лаврушинском переулке было целых две галереи: большая и малая.
А вот главного — бриллиантов — во время обыска не нашли. Русланова предусмотрительно припрятала свои драгоценности у бывшей няни, что жила на Петровке, что и зафиксировано в протоколе допроса от 5 февраля 1949 года: «В специальном тайнике на кухне под плитой были изъяты 208 бриллиантов и, кроме того, изумруды, сапфиры, рубины, жемчуг, платиновые, золотые и серебряные изделия». Русланова поведала, что хорошо заработала во время войны, «когда “левых” концертов стало намного больше. А скупкой бриллиантов и других ценностей я стала заниматься с 1930 года и, признаюсь, делала это не без азарта». А еще имелись две дачи, три квартиры, четыре автомобиля, антикварная мебель, склад тканей и всякой материи, шкурки мехов во всем их природном разнообразии, книги из Германии на немецком языке в красивых переплетах и т. д., и т. п. Конфисковали всё.
Муж певицы генерал Крюков тоже признал свою вину: во-первых, он морально разложился, устроив в своем госпитале дом свиданий, посещал московский притон «Веселая канарейка», где собирались генералы и крупные чиновники; во-вторых, машинами возил домой трофейное имущество; в-третьих, был свидетелем разговоров Жукова, обуреваемого наполеоновскими планами. Это и было самым главным: маршал приписывал себе основную заслугу в обороне Москвы, считал себя обойденным, не оцененным по заслугам, противопоставлял себя самому Иосифу Виссарионовичу. Ради этого признания, собственно, и заварили дело генералов, в сети которого угодила и Русланова. А что касается трофейного имущества — в послевоенные годы разве что ленивый не привез себе из Германии что-нибудь на память. Солдаты привозили аккордеоны, а маршалы — вагоны всякого рода барахла. Таковы законы войны.
Сидела Русланова во Владимирском централе в одной камере с супругой «всесоюзного старосты» Калинина и наркомовской женой Галиной Серебряковой. В этой тюрьме каждое воскресенье повар обходил все камеры и протягивал в окошко список — ассортимент тюремного буфета. Чего там только не было — и икра, и балык, и ветчина. Это было явным издевательством. И вот однажды Русланова, не читая его список, бросила: «Тащи всё!» Дело в том, что ее бывший муж Гаркави прислал ей в тюрьму три тысячи рублей. Повар исполнил заказ, после чего несколько суток подряд арестантки мучились кровавым поносом.
После реабилитации Руслановой предложили компенсацию 100 тысяч рублей, однако она, сетуя, что в той самой шкатулке было ценностей на два миллиона, отказалась: мало! И ей не дали ничего. Потом она пожалела и об этом. Все пришлось создавать заново, картины, правда, вернули, но не все. Они ведь не алмазы, в подпол не спрячешь, тем более что в СССР все коллекционеры были на учете. Генерала Крюкова тоже освободили благодаря маршалу Жукову, но здоровье его оказалось сильно подорвано, в 1959 году он скончался. Русланова пела чуть ли не до своей смерти в 1973 году.
А рассказ о том, как Русланова «занимала» свою новую квартиру, ни в коей мере не является преувеличением. Такое случалось — вроде и ордер на руках, и ключи, а приходят люди утром, а площадка-то уже занята! Захват квартир происходил ночью, а выселить незваных гостей мог только прокурор. Для того чтобы избежать подобной судьбы, нужно было немедля заезжать в квартиру. Таким образом в дом писателей переехал Ильф. Один из его приятелей рассказывал: «Вечером к дому Ильфа в Нащокинском подкатывает взятый напрокат в “Метрополе” “линкольн”. По лестнице взбегает Валентин Катаев. У него тоже в кармане ордер, ключи.
— Тащите табуретку, Иля! — командует он. — Надо продежурить там ночь. С мебелью!
И “линкольн” с символической мебелью, с Валентином Катаевым, Петровым и Ильфом катит в темноте к восьмиэтажному дому в Лаврушинском переулке. Законные владельцы отстояли свою жилищную площадь от захватчиков».
Ильф умер через месяц, от туберкулеза, в 39 лет, напророчив себе скорый конец. Переехав, он произнес: «Отсюда уже никуда! Отсюда меня вынесут». Так и вышло. Виктор Ардов пришел проститься: «В квартире Ильфа собрались друзья. Все толпились в первой комнате. Один только художник К. П. Ротов — они с Ильфом очень любили друг друга — стоял в коридоре и с тоскою глядел в третью комнату, дверь в которую была открыта. Я подошел к Ротову, он сжал мне локоть и кивком подбородка показал на Ильфа, лежавшего на диване у двери. В ту ночь мы все поднялись к Евгению Петровичу и там провели время до утра… В столовой у Петрова лежали вдоль стены еще не развязанные пачки только что вышедшей “Одноэтажной Америки”».
А дом этот действительно нехорош. Парадный подъезд, выходящий в Лаврушинский переулок, своим черным гранитом навевает отнюдь не радостные мысли. Потому и некоторые квартиры в нем тоже нехорошие (в булгаковском смысле). Люди из них не только пропадали по ночам, но и днем. Выбросилась из окна отвергнутая супруга поэта-песенника Льва Ошанина; застрелился сын поэта Александра Яшина; выйдя из дома, попал под колеса грузовика сын детской поэтессы Агнии Барто… А вдова критика Анатолия Тарасенкова писательница Мария Белкина решила выброситься из окна, оставшись совсем одна — муж умер еще в 1956 году, а сын с семьей эмигрировал в 1977 году из СССР. Тогда казалось, что люди уезжают навсегда. И она решила, что раз никогда уже не увидится с родными, то и жить ей незачем. Поднявшись на верхний этаж дома и подойдя к окну, Белкина увидела, что оно слишком высокое и без табуретки не обойтись. Ситуация показалась ей комичной: надо спускаться в квартиру за табуреткой, затем нести ее наверх, залезать на подоконник, чтобы открыть щеколду окна. А если кто еще и встретит ее по пути, задав вопрос: куда это вы, Мария Иосифовна, с табуретом идете? Жить, что ли, надоело? И вмиг мир преобразился. Выбрасываться расхотелось. Она вернулась домой, в пустую квартиру. И вскоре, взяв себя в руки, написала очень интересную книгу о Марине Цветаевой. Прожила она после этого еще очень долго, скончавшись в 2008 году в возрасте девяноста пяти лет.
Ну неужели все писатели были такими алчными, аморальными — думали одно, говорили другое,
