– М-м… – неопределенно промычал он, но Даглесс после завтрака все-таки пошла за ним наверх. Если он назовет имя, вернется ли Николас в шестнадцатый век немедленно?
Но она сразу поняла, что вряд ли так просто удастся вызвать Ли на откровенность.
– Я тут пытался вспомнить: не состоит ли ваш отец в совете директоров Йеля? Может, ему будет интересно прочесть статью о моем открытии?
– Буду рада его попросить. И особенно хотелось бы рассказать ему, кто очернил Стаффорда.
Ли подступил совсем близко:
– Может, и скажу, если вы возьмете трубку и позвоните ему.
– Мой отец сейчас на отдыхе, где-то в дебрях штата Мэн, и ему нельзя дозвониться.
– Вот как, – бросил он, отворачиваясь. – В таком случае вряд ли я смогу исполнить вашу просьбу.
– Ах ты, маленький вымогатель! – воскликнула, не сдержавшись, Даглесс. – Карьерист! Только и думаешь, что о своей выгоде, а ведь от имени предателя зависит жизнь человека!
Ли от удивления раскрыл рот.
– Как может жизнь человека зависеть от каких-то писем шестнадцатого века? – растерянно пробормотал он.
И что теперь? Как ему объяснить?
– Я поговорю с отцом, – сдалась Даглесс. – Мало того, сегодня же напишу ему письмо и даже дам вам прочитать. И сделаю все, чтобы он получил письмо в ту же минуту, как вернется домой.
Ли недоуменно нахмурился:
– Зачем вам так нужно это имя? Тут что-то нечисто. И кто этот лорд Стаффорд? Вы двое вовсе не похожи на секретаря и босса. Скорее уж на…
В этот момент дверь распахнулась, и в комнате появился Николас в одежде елизаветинского времени. Чулки туго обтягивали его мускулистые ноги, серебряный с золотом панцирь сверкал на солнце. В руке он держал шпагу. Кончик почти уперся в горло Ли.
– И что это значит? – возмутился тот, отталкивая шпагу, но тут же охнул: из пореза на руке закапала кровь.
Николас стал наступать на него, метясь прямо в сердце.
– Даглесс, приведите помощь, – попросил Ли, отступая. – Он рехнулся!
Только прижав его к стене, Николас коротко спросил:
– Кто оболгал меня перед королевой?
– Оболгал вас? Вы спятили! Даглесс, немедленно бегите за помощью, прежде чем этот псих сотворит такое, о чем мы оба пожалеем.
– Имя! – прорычал Николас, чуть надавив острием шпаги на горло Ли.
– Ладно-ладно! – раздраженно бросил Ли. – Его звали…
– Погодите! – вскричала Даглесс. – Если он назовет имя, ты можешь исчезнуть! О, Николас, а вдруг я никогда больше не увижу тебя!
Все еще держа шпагу у горла Ли, Николас протянул ей руку. Даглесс метнулась к нему и прижалась губами к его губам еще до того, как их тела соприкоснулись. Она целовала его, изливая так долго копившееся мучительное желание, вцепившись в его волосы, притягивая к себе его голову. И хотя все это время она считала, что он не хочет ее, в это мгновение ощутила исходившую от Николаса страсть, особенно когда он подхватил ее свободной рукой и оторвал от пола.
Но и на этот раз он отстранился первым.
– Иди! – коротко велел он.
Слезы слепили глаза, но Даглесс могла бы поклясться, что и глаза Николаса тоже повлажнели.
– Иди! – повторил он. – Держись от меня подальше.
Слишком ослабевшая, чтобы протестовать, Даглесс послушно отступила на несколько шагов и молча уставилась на Николаса. Никогда не видеть его… Никогда не держать в объятиях, не слышать его смех, никогда…
– Имя! – потребовал Николас, не сводя взгляда с девушки. Когда настанет миг прощания с этим миром, пусть она будет последним, кого он увидит…
Ли, окончательно сбитый с толку происходящим, сдался:
– Его звали…
Все произошло одновременно. Даглесс, не в силах вынести мысли о разлуке с Николасом, одним прыжком оказалась рядом. Если он уходит, она тоже не останется!
– Роберт Сидни, – выговорил Ли как раз в тот момент, когда Николас и Даглесс распростерлись на полу у его ног. Бедняга посмотрел на них и покачал головой. – Оба вы спятили, – констатировал он, прежде чем убраться из комнаты.
Даглесс положила голову на покрытую серебром сталь панциря Николаса и крепко зажмурилась.
Немного придя в себя, Николас посмотрел на нее и усмехнулся.
– Мы прибыли, – объявил он.
– Куда? И что там за окном? Машины или телеги, запряженные ослами?
Николас сжал ее лицо ладонями:
– Пока что мы остаемся в твоем времени. И я велел тебе встать в другом конце комнаты.
– Ну… я… то есть… – Она откатилась от него и села. – Я как раз подумала, что неплохо бы своими глазами увидеть Англию времен Елизаветы. Потом можно было бы написать книгу… ну, знаешь, ответить на те вопросы, которые действительно интересны людям, вроде того, была Елизавета лысой или нет. Как тогдашние мужчины обращались с женщинами. Что…
На этом месте Николас тоже сел и закрыл ей рот поцелуем.
– Тебе нельзя возвращаться со мной. И потом, ты совершенно не жалеешь мой панцирь. На нем еще остались царапины с того раза, когда ты сбила меня и я упал на землю.
– Тогда ты едва не оказался под колесами автобуса.
Николас поднялся и протянул ей руки, чтобы помочь встать. Даглесс охотно подчинилась, но при этом крепко стиснула его пальцы.
– Ты все еще здесь! – выдохнула она наконец. – Знаешь имя клеветника. И все еще здесь! Роберт Сидни! Сидни?! Но разве не Арабеллу Сидни ты… ты… ты и она…
Николас обнял ее за плечи и подвел к окну.
– Он был мужем Арабеллы. Но мне не так-то легко поверить, что он оболгал меня перед королевой. Я всегда считал его хорошим человеком.
– Пропади пропадом и ты, и твой стол! – яростно выкрикнула Даглесс. – Не будь ты так… озабочен и не затей шашни с Арабеллой на этом столе, вряд ли ее муж возненавидел бы тебя! И как насчет твоей жены? Должно быть, она тоже здорово расстроилась!
– В тот раз, когда я взял Арабеллу на столе, у меня еще не было жены.
– В тот раз! – пробормотала Даглесс. – Думаю, Сидни обозлился не только за тот раз, но и за все другие! Так что, если я пойду с тобой, может, и уберегу от неприятностей!
Николас снова положил ее голову на свою закованную в панцирь грудь.
– Тебе со мной нельзя.
– Может, ты сам не захочешь возвращаться. Кто знает, вдруг тебе придется остаться здесь навсегда.
– Нужно ехать в Ашбертон, где находится моя могила. Теперь, когда я узнал то, за чем явился, следует идти в тамошнюю церковь и молиться.
Ей хотелось найти нужные слова, сказать нечто такое, чтобы он оставил мысль о возвращении. Но Даглесс знала, что никакие слова не смогут заставить его передумать: слишком важны для него семья, родовое имя и честь.
– Мы уезжаем сегодня, – тихо ответила она – Не думаю, что ты еще раз захочешь встретиться с Арабеллой.
– У тебя больше нет в запасе калькуляторов или телевизоров, чтобы отвлечь меня? – ухмыльнулся он.
– Я приберегла стерео на вечер.
Он повернул ее к себе лицом и положил руки на плечи.
– Я буду молиться в одиночестве. И если вернусь, вернусь один. Понятно?
Даглесс кивнула.
«Время в кредит, – подумала она. – Мы живем в кредит…»
Глава 16
Даглесс сидела на двуспальной кровати и наблюдала за лежавшим на соседней кровати Николасом. Эту ночь они провели в ашбертонском пансионе, и сейчас в тусклом утреннем свете черты его лица были почти неразличимы, но она все же не отрываясь смотрела на него.
Вот уже три дня, как они знали имя доносчика, и каждую минуту из этих трех дней Даглесс ждала его исчезновения. Каждое утро Николас шел в церковь и два часа проводил на коленях, в молитве у своей могилы. Еще два часа он молился днем.
И каждый раз, когда он заходил в церковь, Даглесс оставалась у ворот и ждала затаив дыхание в полной уверенности, что больше его не увидит. Ровно в десять утра и четыре дня она на цыпочках входила в церковь, и при виде Николаса жгучие слезы облегчения и радости выступали на глазах. Она подбегала к Николасу, измученному, мокрому от пота, чувствуя, как больно сжимается сердце. Он молился так истово, что едва не падал от усталости. Даглесс помогала ему встать: ноги Николаса ныли и затекали после двух часов стояния на холодном каменном полу. Викарий, пожалев Николаса, принес ему подушку, но тот отказался ею воспользоваться, утверждая, что нуждается в физической боли, дабы постоянно помнить свой долг.
Даглесс не спрашивала, зачем это ему, поскольку не хотела растоптать крошечное семечко надежды, которое начала робко лелеять. Каждый день, заходя в церковь, она видела почти неземной свет в его глазах. Может, он и не вернется…
Даглесс понимала, что ей тоже следовало бы молиться за его возвращение. Честь и фамильное имя, а также будущее многих людей важнее, чем ее эгоистичные желания, но каждый раз, видя его на коленях перед могилой в свете одинокого солнечного луча, падавшего на его большое тело, она шептала:
– Слава тебе, Господи!
Три дня. Три божественных дня. За исключением времени, когда Николас не находился в церкви, они не разлучались. Она взяла напрокат велосипеды и очень веселилась, обучая его держаться в седле. Падая, Николас каждый раз увлекал ее за собой, и они кубарем летели в сладкие английские травы. Сладкие английские травы, украшенные кучками коровьего навоза.
