Вот интересно, а когда наш «каптенармус» успел в машину «тушняк» упаковать? Я, вроде, когда радиостанцию в «собачник»[40] закидывал, этого ящика не видел… А главное — где и когда он эту тушёнку вообще раздобыл? С другой стороны — какая разница. Всё равно правду не узнаю. Уже не один раз в той же Чечне пытался. На вопросы из серии: «Где взял?» Андрей всегда корчит хитрую рожу, тычет в небо указательным пальцем и таинственным шепотом заявляет: «Бог послал». И все, дальше что-либо выяснять бессмысленно, все равно ничего путного не выйдет. Солоха будет паясничать, корчить смешные физиономии, но ничего не скажет. Добыл, и всё тут…
Мне в душевую идти досталось последним. Пока парни по очереди плескались, я достал с антресолей старые ватные одеяла, постелил их на ковер, сверху — выданное мамой чистое постельное белье. Зал в родительской квартире маленький (а что вообще в этих чёртовых хрущевских двухэтажках большое? Не квартиры, а голубятни какие-то!), так что придется нам с парнями потесниться. Но мы — народ привычный. В палатках «гостевого городка» в Ханкале куда хуже было: ни матрацев на нарах, ни подушек, и печка дымит, и дров никогда нету. И ничего, пережили, не рассыпались!
Когда я, распаренный, розовый и до скрипа отмытый, выбираюсь из ванной, в зале уже тихонько похрапывают и посапывают на разные голоса. Все верно — хороший солдат спит всегда, когда не ест. А мне вот спать как-то не хочется. Потому что сидит в полутьме на кухне мама. Тихонько вхожу и присаживаюсь на соседний табурет.
— Ты чего мамуль? Ложись давай, старый еще не скоро придет, у него там почти как у Кутузова, натуральный военный совет в Филях. Только у нашего полководца оба глаза на месте.
Нет, не прокатила шутка. Мама сидит, уткнувшись взглядом в столешницу.
— Что ж это вокруг такое творится, Борь? Как же теперь дальше-то жить?
— Так, мать, ты мне это брось! Ну, не сахар, понятное дело, но и руки опускать рано еще. Вспомни, когда в Душанбе «вовчики» «юрчиков»[41] и русских, до кучи, на ремни резали, что проще было?
— Сынок, они все ж таки живые были…
— Зато сволочи такие, что похлеще любых мертвых. Кроме того, сейчас что я, что батя… да даже и ты сама, любую тварь, что мертвую, что живую, спокойно пристрелить можем. А тогда?
Но мама только рукой машет вместо ответа. Да уж, не шибко убедительно, сам знаю. Но и раскисать — тоже не дело. Хотя, она у меня сильная, справится.
— Не горюй, мамуль, прорвемся, — ободряюще улыбаюсь я ей. — Муж у тебя крутой — спасу нет. Сын — весь в папу…
— За то и переживаю, — она смахивает украдкой слезы. — Что один, что другой — два сапога пара, вечно впереди всех лезут…
— Мам, ну вы что, сговорились что ли? Сначала Тонька весь мозг вынесла, теперь ты.
— Все, молчу, молчу, — успокаивающе разводит руками мама. — А все равно — страшно. Мы с отцом хоть пожить успели, пусть и не всегда хорошо. А вот вы…
— И мы поживем, мамуль. И вам с батей себя хоронить рановато. Кто ж внуков-то нянчить будет?
— Ага, дождешься от вас, — с улыбкой отмахивается она. — Ладно, иди уже спать, у тебя, как я поняла, завтра дел много. Отдохни.
Я нежно целую маму в макушку и иду в зал. Она права, завтра у нас еще один нелегкий денёк. Что нас ждет — пока одному богу ведомо. И лучше возможные неожиданности встречать со свежей головой.
Интермедия четвертая. Евгения Воробьева
— Магазины!
Надо же, вот никогда б не подумала, что Макс может так рычать. Пока он разные байки травил — вполне приятный негромкий баритон. А тут — рыкнул, будто тигр в джунглях. Не глядя, на ощупь, Женька выхватила из открытого рундука два снаряженных еще вечером магазина (надо же, прямо сердцем Грушин учуял, что именно сегодня ночью они и понадобятся) и аккуратно, один за другим, подбросила вверх. Макс словил их на лету, один тут же примкнул к автомату, второй аккуратно положил рядом и ногой спихнул вниз пару своих, опустевших. Темно-коричневые «рожки» с пластиковым бреньканьем упали неподалеку.
— Девочки, работаем! — стараясь перекричать многоголосье автоматов крикнула Женька спрятавшимся за штабелем ящиков подругам и схватила один из магазинов. Второй подобрала Галя. Аня, рядом с которой стоял вскрытый цинк, стараясь не поднимать головы, кинула обеим по пачке патронов.
Позади, за стеной стеллажей, что-то громко, но как-то мягко грохнуло. Будто наполненный картошкой мешок с большой высоты уронили. Женька на четвереньках добралась до угла забитых ящиками полок и выглянула на ту сторону. Господи, твоя воля! На штабеле каких-то деревянных коробок, неестественно выгнувшись, лежал один из разведчиков, с которым она и познакомиться-то не успела. Из-под тела с пугающей быстротой натекала почти черная в сумраке лужа крови.
— Дядя Коля!!!
— Что?!! — чуть слышно сквозь пальбу донеслось до нее со стороны входа на склад.
— Его убили!
Кого именно «его», Николай Николаевич даже переспрашивать не стал, только все так же едва слышно прокричал в ответ.
— Контроль!!! И его место займи, а то они под стену прорвутся!!!
— Что?! — Женька буквально опешила от страха.
— Болт через плечо!!! — впервые дядя Коля выругался в ее адрес. — Прострели голову, хватай автомат, дуй к окну и вали там всё, что шевелится! Бегом, а то нам всем звиздец приснится!!!
Женька вдруг почувствовала, как резко ослабли ноги, в животе стало холодно, а в голове образовалась звенящая пустота. Как, «прострели голову»? Этому мальчику, который, кажется, ей даже пару раз несмело улыбнулся, пока Макс свои истории травил? Что значит — «на его место»? Там же стреляют. Там же убить могут…
— Женя, бегом!!! — снова рявкнул от входа в ангар Грушин. — Или нам всем конец!!!
«Надо!» — словно колокол набатом грохнуло в голове у Женьки. Вот теперь она, кажется, поняла, что чувствовали солдаты Великой Отечественной, когда ложились с последнейгранатой под немецкий танк. Жить хочется страшно, так, как не хотелось никогда и ничего в жизни, а там — только смерть. Но — надо…
Все так же на четвереньках она подползла к телу разведчика. И снова — надо. Потому что голова — не повреждена, только две пули попали разом: в горло и в грудь. Не замечая текущих по щекам слёз, непослушными руками она подняла «Кедр».
«Надо!» Если она не выстрелит, через пару минут то, что совсем еще недавно было хорошим и приятным парнем — встанет. А что бывает, когда встают те, кто умер, она знает слишком хорошо. Уже и нагляделась, и наслушалась. Но как?! Она же не солдат, она не может!!! В ушах, будто огромные африканские там-тамы, бухает кровь. В горле и во рту — не просто сухо, там настоящая пустыня Гоби. Руки мелко трясутся. Она не может!!!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
