Потом был чай, затем Хайнц расселил гостей по комнатам.
Лавочкин отлично выспался, а поутру пошел к королю Генриху. Монарх сильно удивился и велел впустить пропавшего барона.
Очутившись в королевской почивальне, Коля поразился роскоши, царившей вокруг. Глава Вальденрайха возлежал на атласных подушках с золотой вышивкой. Подушки были самыми дешевыми в спальне предметами.
– Ну, Николас, ты и хам! – без приветствий заявил Генрих.
– Почему?! – не понял солдат. – Что случилось?
– Вот, прочитай последний номер «Вечернего Стольноштадта».
Герольд поднес гостю ворох желтых листов.
Коля взял газету в руки. На первой полосе был крупный заголовок: «Скандалист Николас Могучий положит империю Дункельонкеля одной левой». Лавочкин стал читать статью.
Нам «посчастливилось» взять интервью у самого барона Николаса Могучего – так называемого героя, почему-то ставшего знаменем ополчения против Черного королевства. С прискорбием вынуждены признать, что настоящий Николас далек от того образа, с которым на устах умирают наши доблестные фронтовики. Хватит слов, читайте, что говорит сам так называемый герой:
– Я не беру в расчет серых людишек, этих пешек, которые только путаются под ногами у серьезных игроков. Они – пешки – всего лишь вопросительные фигуры, вечно хотящие знать не то, что нужно. Мы же – герои – фигуры восклицательные. Мы вершим судьбы этого мира, как бы ни заблуждалась пошлая безликая масса. Я сам положу Черное королевство на лопатки, а ты, газетчик, так и напиши в своей газетке – Николас Могучий победит врага!
Как видите, дорогие читатели, комментарии излишни.
Дрюкерай
– Какие доблестные фронтовики? – обескураженно спросил Коля.
– Неважно. – Монарх поморщился. – У меня и до этого были серьезные сомнения в твоей благонадежности, но интервью стало последней каплей. Пожалуй, я прикажу тебя арестовать.
– В чем вы меня обвиняете?
– Вот то-то и фокус! Не в чем тебя упрекнуть! Никаких доказательств, – сокрушенно ответил Генрих.
– Ваше величество, – отчеканил Лавочкин, – я, как никто на свете, хочу победить Дункельонкеля и его империю. Я пришел сказать вам, что вы сделали большую ошибку, отпустив от себя Тилля Всезнайгеля. Кроме того, мне жаль, что вы не дали войск королю Альбрехту. Остановить агрессора можно лишь сообща. Я был на его тайных заводах, чуть не погиб под колесами паровоза. Палваныч, то есть Пауль Повелитель Тьмы, сталкивался с самолетами, дрался с полчищами гомункулусов. Брат Тилля в плену. Дункельонкель сумел собрать небывалые силы. Каждого в отдельности он победит так же шутя, как взял Дробенланд.
– Да ты, я гляжу, восхищаешься нашим врагом? – тихо процедил монарх. – Дерзкий простолюдин, ты такой же глупец, как и циркач, которого ты назвал королем. Мы справлялись с Дункельонкелем раньше, совладаем и теперь. Бесфамиллюр нам поможет.
– Удачи вам, – бросил солдат и ушел.
Странно, его никто не пытался остановить. Наверное, капризный Генрих сообразил, что народного героя трогать нельзя.
А подленькая статейка Дрюкерая не нанесла образу Николаса Могучего никакого ущерба. Основная масса болельщиков барона не умела читать. Да и тираж у газетенки был невелик. Те же, кто прочел поклеп, быстро сообразили: вранье, абсолютно не вяжущееся с тем Николасом, которого все знали и любили.
Следующим же вечером редакция «Вечернего Стольноштадта» сгорела. Может быть, случайно. Кто знает?
А отважный барон и хранительница весь день летели на север. Негоже легендарному рыцарю на месте засиживаться.
Как рождаются легенды? Да по-разному. Кто-то стал свидетелем деяния, передал изустно товарищам, те разболтали дальше, и так до певцов, стихотворцев да прочих людей искусства. А уж они-то, решая свои мутные творческие задачи, обязательно изменят события до неузнаваемости. А ведь за спиной многих авторов еще и стояли сильные мира сего – осуществляли жесточайшую политическую редактуру. Где уж тут правду раскопать?
Очевидцы из числа труппенплацких пограничников долго потом рассказывали, как к одной из ключевых застав примерно в полдень подкатили сани короля Альбрехта, распахнулась дверь, и на снег вывалился сам монарх, а уже на него плюхнулся Пауль Повелитель Тьмы.
Оглашая округу бранью, они несколько минут не могли встать. Затем не без помощи охранников поднялись, призывая адъютанта с графином. Откушав «за прибытие», Альбрехт и свиноподобный чародей обратили свои неясные очи в сторону Черного королевства.
Надо отметить, что этот участок границы некогда пересекала широкая дорога. Холмистый ландшафт уступал место спокойному равнинному участку шириной в полкилометра. Разумеется, армии Дункельонкеля было удобнее войти на территорию Труппенплаца здесь.
Сейчас полчища гомункулусов толпились возле границы в ожидании приказа к наступлению.
– Вот они, голуби, – проговорил Пауль, шатаясь. – Альбрехт, никуда не уходи, сейчас буду.
Повелитель Тьмы проследовал к ближайшему сугробу и упал в него лицом.
Стражники метнулись было помочь, но Пауль выпростал руку из снега и строго покачал пальцем, мол, отставить, все под контролем.
Спустя четверть часа чародей из иного мира восстал, подчеркнуто аккуратно отряхнулся, направился к карете. Отодвинув привалившегося к двери Альбрехта, товарищ прапорщик скрылся внутри. Вернулся с автоматом и походным мешком.
– Это… Ты вот. – Повелитель Тьмы притянул к себе за грудки охранника. – Держи кобыл, чтобы не понесли.
Обняв адъютанта, Пауль попросил его запрятать пару графинчиков в сугроб «для прохлады». Потом влез на крышу кареты, развязал мешок, достал два «цинка». Филигранно ловко вскрыл, зарядил оба магазина, привстал на колено, прицелился. Удовлетворенно кивнул, отложил автомат.
Все действия Палваныч исполнил четко, словно на смотре.
– Так! – гаркнул он. – Лошадей держим, вино подаем!
Выпил полграфина, утерся рукавом камзола.
– Приступить к стрельбе, – отдал себе распоряжение Пауль.
Резкие хлопки выстрелов, конечно же, спугнули четверку вороных и повергли в трепет людей-очевидцев, но стражники удержали диковатых кобылок.
Армия Черного королевства оказалась не готовой к визиту прапорщика. Гомункулусы десятками приходили в негодность. Сотники и десятники растерялись: Дункельонкель не отдавал команду к наступлению, а от противников такой прыти никто не ждал. Кто-то стал спасать личный состав, трубя отступление, другие, наоборот, ломанулись в атаку.
Пикантность ситуации заключалась в том, что на заставе служило не больше тридцати человек. Король Альбрехт разместил главные силы чуть глубже на территории Труппенплаца, там, где равнина сужалась до трехсот шагов. Когда полтысячи гомункулусов двинулись к деревянным укреплениям, пограничников прошиб холодный пот. Но не Альбрехта с Паулем.
Первый попросту заснул, сидя на приступке кареты. Второй занимался методичным расстрелом чурбанов. Израсходовал магазин, положил автомат, зарядил, вставил новый рожок, отстрелялся, положил автомат, зарядил, глотнул вина, повторил цикл.
Перед Дубовых предстали гомункулусы нового поколения. Нынешние не превращались в серый кисель, не разваливались от малейшего попадания. Если ранение было несерьезным, то чурбан не спешил умирать. Он продолжал планомерно топать, помахивая кривым дешевеньким мечом.
Стрельба получалась не столь триумфальной, сколь в Дробенланде.
К тому же Палваныч проворонил атаку с воздуха. В небе появились две деревянные птицы, и первые огненные шары, сброшенные с них на заставу, застигли Повелителя Тьмы врасплох.
– Чертовы самолеты! – Пауль досадливо сплюнул.
Рядом материализовался Аршкопф:
– Уточните приказ, товарищ прапорщик!
– Крылья им обломай, что ли… – буркнул командир, ловко запихивая в магазин патрон за патроном.
Взрывы вражеских бомб разбудили короля Альбрехта. Он вскочил, извлек из ножен изящный кинжал. Заорал: «За Труппенплац, сыны!» – и бросился навстречу гомункулусам.
Стража кинулась ловить охраняемую персону.
Черт выполнил распоряжение начальника. Обломки самолетов упали прямиком в толпу чурбанов. Только вот беда: пилоты успели скинуть еще пару снарядов. Один из шаров попал в наблюдательную вышку и разнес ее в щепки. Мимо нее как раз пробегал на нетвердых ногах монарх.
Несколько крупных щепок вонзились в лоб, щеку и плечо короля Альбрехта. Он упал на снег, хватаясь за лицо. Встал на колени.
– Силы небесные! – воскликнул он, таращась на окровавленную руку.
Тяжелые капли окрасили снег алым, как бы подтверждая: Альбрехт вовсе не голубых кровей.
– Вот так цирк, – с тихим удивлением проронил король. – Я умираю!
