Таким образом, в представлении Ивана IV власть русского государя выступает как наследственная, всеобъемлющая и никому не подконтрольная (кроме Бога).
В рамках такой модели власти возможен лишь один тип отношений между правителем и подданными. Во времена молодости Ивана IV его наставник внушал ему, что Христос (царь Небесный) не стыдился называть своих «верных» братьями, а не рабами, но к началу 60-х годов XVI века эти советы царем были прочно забыты. Подданные для Ивана IV это прежде всего «рабы». Очевидно, именно такой смысл со временем стал вкладывать монарх в термин «холопы», использовавшийся для обозначения отношений военных вассалов (ныне подданных) к своему правителю. От «рабов» требуется лишь одно — беспрекословное выполнение направляющихся к ним сверху повелений: подобает «царю содержати царство и владети, рабом же рабская содержати повеления», «ига работнаго не отметаяся».
На страницах Первого послания Курбскому такая модель организации общества выступает не только как идеальная, но, по существу, как единственно возможная. Как противоположность самодержавному государству с абсолютной единоличной властью правителя в его рассуждениях выступают «самовольство» или «самовластная жизнь в самовольстве». Важнейший внешний признак такого состояния — правление многих. По убеждению царя, такое правление не может привести ни к чему хорошему: «аще не под единою властию будут, аще и крепки, аще и храбри, аще и разумни, но обаче женскому безумию подобны будут». Расхождения между мыслями и желаниями этих многих правителей неизбежно приведут «к межоусобным браням» и ослаблению государства, которое погибнет, будучи не в состоянии дать отпор своим врагам.
Как на пример, доказывающий его правоту, царь указывал на «боярское правление» в России в годы его малолетства. Бояре «правити же мнящеся и строити и вместо сего неправды и нестроения многая устроиша». «Аще царю не повинуются подовластные и никогда же от межоусобных браней престанут», «вся царствия нестроении и межоусобными браньми растлятся». Если подданные не хотят гибели государства и наступления анархии, они должны подчиняться своему правителю и беспрекословно следовать его приказаниям.
Ряд ясных высказываний царя не оставляет сомнений, что требования покорности адресовались монархом не только к его светским подданным, но и к духовенству. «Святитель» — духовный иерарх — обладает большой властью, но власть эта иная по природе, чем царская власть, и духовенство не должно вмешиваться в мирские дела («людскаго же строения ничто же творити»). Государство, в котором носитель духовной власти претендует и на светскую власть, также ждет гибель («Нигде бо обрящеши, еже не разоритися царству еже от попов владому»).
Требуя от подданных абсолютной покорности, царь основывался не только на рациональных аргументах от политики. Не меньшее значение имели и доводы иного порядка. Требуя от подданных покорности, царь апеллировал к авторитету Священного Писания, цитируя слова апостола Павла: «Всяка душа владыкам превладеющим да повинуется, никоея же бо владычества, иже не от Бога учиненна суть, тем же противляйся власти, Божию повелению противится». Апостол предлагает повиноваться всякой власти, даже захваченной с помощью насилия («кровми и браньми»), тем более следует подчиняться власти наследственного государя. «Противляйся власти, — пишет царь, — Богу противится, аще убо кто Богу противится — сей отступник именуется, еже убо горчайшее согрешение». Таким образом, выступление против правителя оказывалось выступлением против Бога, тягчайшим преступлением против веры.
Это представление, занимающее крайне важное место в системе взглядов Ивана IV, на страницах послания обосновывается и несколько иным образом. Существующий в России государственный строй — «самодержавство», по убеждению царя, установлен самим Богом: так, о боярах, знати он говорил, что «Божиим изволением деду нашему, великому государю Бог их поручил в работу». Бог избрал и Ивана IV, чтобы он правил Россией.
Что же сказать о тех, кто не желает принять «Богом им данного и рождьшагося у них на царстве царя»? Это люди, которые решились противодействовать ясно выраженной воле Бога.
Ивану IV были, несомненно, известны границы, которые устанавливала для власти императора византийская традиция, перенесенная затем на древнерусскую почву: подданные могли отказать в повиновении правителю, посягающему на чистоту православного учения. Не случайно поэтому, что вплоть до самого конца своего правления царь постоянно демонстративно подчеркивал свою верность православию. Не случайно, конечно, и то, что в то самое время, когда в своем послании Курбскому царь гордо утверждал, что его забота о вере и церкви «всем видимо есть иноплеменным», в «Степенную книгу» был включен пространный текст, прославивший верность потомков Владимира православию. Противопоставляя потомков Владимира потомкам Константина Великого, составители «Степенной книги» писали: «И даже и до ныне во всех Руских самодержец не бысть нихто же в них, иже бы не благочестив был, и нихто же от них никогда же ни мало не усомнися, ни смутися, ни соблазнися о истинном законе християнском... и вси единодушно богодарованную им Рускую землю от всяких ересей крепко соблюдаху».
Безукоризненное благочестие русских государей не только лишало какого-либо оправдания всякое сопротивление их власти, но и давало новые основания для того, чтобы требовать от подданных покорности и усердной службы.
К 60-м годам XVI века представление о России как своего рода оазисе православия, окруженном со всех сторон чуждым и враждебным миром, уже прочно укоренилось в сознании русского общества. Ощущение острого противостояния своей страны и внешнего мира получило новую пищу с распространением Реформации на землях государств — западных соседей России — Великого княжества Литовского, Ливонии, Швеции. Наиболее ярким, бросавшимся в глаза внешним наблюдателям признаком, отличавшим носителей новых христианских учений, было их иконоборчество — уничтожение икон и других памятников сакрального искусства. На древнерусское общество, воспитанное в многовековой православной традиции почитания икон, выстраданной в борьбе с иконоборцами на почве Византии, все это производило сильнейшее отрицательное впечатление. Стоит вспомнить, с каким негодованием писал о ливонских «икономахах» на страницах «Истории о великом князе Московском» князь Андрей Михайлович Курбский. Если ранее на людей, живших в этих странах, смотрели как на христиан, хотя и худших, чем православные, то теперь стало складываться представление, что эти страны вообще отпали от христианского мира. «В тех странах, — писал Иван IV в Первом послании Курбскому, имея в виду Великое княжество Литовское и Ливонию, — несть христиан, разве малейших служителей церковных и сокровенных (то есть тайно исповедующих православную веру. — Б.Ф.) раб Господних».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
