Иванов вдруг пожалел его. Поиздевались и хватит. Завтра можно съездить к Муравьёву-Амурскому и объясниться.
— А давайте отпустим его, — Иванов взял из корзины круассан, — сидит тут, круассаны не ест, кофе не пьёт, плохие слова про нас думает!
Сидоров кивнул, Петров усмехнулся.
Иванов положил документы перед Костроминым: — Не задерживаем вас, Иван Никифорович, мы-то думали, какой-то жулик за нами топает, ограбить хочет.
Вот тут Костромин всерьёз оскорбился. Даже побледнел, бедный. Но сдержался, забрал документы, встал, и быстро вышел из бистро.
— Передавайте привет Валериану Валериановичу! — вслед ему сказал Петров.
— Смотри-ка, какой гордый, не поддался, — с уважением протянул Сидоров, — но в слежке вахлак вахлаком. Но всё равно, мне этот Костромин понравился.
Мэтр Крюшо опять отказался взять деньги, но Сидоров непреклонно положил на стол золотую десятифранковую монету. Поддержал, так сказать, казачью традицию. Крюшо всплеснул руками и запричитал, что это очень много, потом убежал и принёс ещё одну корзину круассанов, упакованную в вощёную бумагу. Сидоров не устоял и забрал её с собой.
* * *
Вернувшись в гостиницу, сразу у портье заказали в номер кофе. Много кофе.
— Девушки, а мы французские плюшки принесли, круассаны называются, — громогласно провозгласил Сидоров, торжественно внося в номер Иванова корзину.
Номер Иванова превратился в кофейню, в двух других номерах, в которых проживали женщины, не было никакой возможности собраться, всё свободное место было занято развешанными платьями и завалено коробками.
После того, как Петров, постоянно перебиваемый Сидоровым, рассказал об их приключении, Иванов сказал: — Нужно завтра съездить к этому Муравьёву, который Амурский, выразить наше "фе". Тоже мне, пинкертоны доморощенные…
Татьяна Петрова тихо произнесла: — Не надо к нему ездить.
Иванов глянул на неё: — Почему это?
— Ну, не надо. Масон он. Связь с ним может повредить. Лучше не надо…
На полу замерцал небольшой прямоугольник.
Сидевшая в кресле Даша Сидорова ойкнула и поджала ноги.
Петров, засмотревшись, поставил чашечку на бортик блюдца и пролил кофе на скатерть.
— Фу ты, прости господи, всё не могу привыкнуть к этим выкрутасам, — сказал он, извиняясь.
Иванов поднял с пола проявившийся листок бумаги. Это было послание от Николая Александровича из Ливадии, который наблюдал за ними через абрудар.
Прочёл про себя, потом вслух:
Татьяна Александровна права. Воздержитесь от любых контактов. Наблюдение за вами игнорируйте.
Николай
Помолчал, оглядел всех и сказал в пространство: — вас поняли, ваше императорское величество. А почему нет связи с базой, не скажете?
Ответа не последовало.
Глава 12
Ливадия
Проявившись в Ливадии, то есть синхронизировав сознания, в ночь на 1 октября, в час с четвертью пополуночи, Николай, первым делом, рванул к фельдъегерям, которые обитали во флигеле солдатской казармы, где был размещён полк охраны – 16-й стрелковый Императора Александра III полк.
Сонный телеграфист очень удивился, что наследник-цесаревич лично прибыл давать телеграмму, но сделал всё быстро и без лишних вопросов. Был разбужен шифровальщик, который управился с шифровкой за десять минут. Напрямую в Париж, конечно, телеграмму отправить было нельзя. Только через Министерство иностранных дел. Телеграмма была не государственной важности, о встрече в Париже неких иностранцев, и когда цесаревич попросил, чтобы подпись была поставлена самого императора, телеграфист не стал указывать на недопустимость подобного, без личного подтверждения государя. К тому же он, конечно, был в курсе того, что император болен, и телеграмма ушла, как повеление Самого.
В Санкт-Петербурге дежурный телеграфист принял эту неурочную телеграмму с грифом "Весьма срочно" и разбудил директора канцелярии министерства иностранных дел Владимира Николаевича Ламсдорфа. Ламсдорф одновременно являлся и начальником шифровального отдела. Расшифровав телеграмму, Владимир Николаевич не стал беспокоить престарелого министра, Николая Карловича Гирса, а разбудил его сына, Михаила Николаевича Гирса, советника министерства иностранных дел. Михаил Гирс, вникнув в дело, отправил телеграмму в Париж своему старшему брату Николаю Гирсу. Тот, расшифровав телеграмму, прочитал её послу России во Франции Артуру Павловичу Моренгейму. Моренгейм в ответ отправил его к графу Муравьёву-Амурскому.
Так необходимая поддержка "американцев" была обеспечена.
* * *
Вернувшись в Малый дворец наследника, Николай заперся у себя, развернул абрудар с копировщиком, и подготовил к закачке файл с сознанием Иванова. Затем взял наушник-передатчик с пультом управления, прошёл в комнату к брату Георгию, и легко потряс его за плечо.
Георгий проснулся, увидел Николая и хриплым, спросонья, голосом спросил:
— Ники, что случилось?
Николай ловко надел на него наушник передатчика и нажал кнопку на пульте. В ухо Георгия скользнул голубой лучик.
Через несколько минут Георгий снова глубоко спал.
Утром, когда Георгий проснулся, Николай сидел у его кровати.
— Ники, что это? — Георгий сжал пальцами виски и сморщил лоб.
— Это будущее, Жоржи, — сказал Николай, жалея младшего брата и страдая вместе с ним, — теперь ты знаешь, что будет в будущем.
— Но ведь это ужасно! — воскликнул Георгий, смотря на Николая и не видя его. Перед его мысленным взором проносились страшные видения ХХ века.
Николай обнял его и так они сидели долго, очень долго.
Потом Георгий отстранился и сказал:
— Я должен умереть через пять лет? Но я хочу жить!
Николай взглянул на него: — Это можно исправить, но ты должен мне помочь.
— Я готов! — Георгий соскочил с кровати, и начал спешно одеваться.
Георгий Александрович был младше Николая на 4 года. Похожий на него, Георгий был выше ростом и ему прочили карьеру морского офицера. Вполне возможно, это его и сгубило. Туберкулёзом он заболел после возвращения из плавания по Белому морю. Простыл на мостике корабля, а какие тогда лекарства?
Николай задумал скопировать 18-летнего Георгия, до его заболевания, и закачать в него нынешнее сознание, на максимальной мощности. Разница в 4–5 лет в их возрасте не особенно заметна. Даже если и обратят внимание, что Георгий какой-то не такой, что с того? Результат важней последствий.
Братья прошли в комнату Николая и заперлись. Сначала сняли копию с сознания Георгия. Тот терпеливо вытерпел все манипуляции брата. Далее, объяснив вкратце, что кому нужно делать, Николай начал проявлять заранее скопированного здорового брата. Спящего, естественно. Георгий с мистическим ужасом наблюдал, как он сам появляется из ничего. Но не сплоховал. Когда мерцание прекратилось, навалился на проявленную копию сверху, не давая ей дёргаться, и позволил правильно надеть наушник. Очень скоро, два Георгия с любопытством разглядывали друг друга.
— Становись на середину, — сказал Николай "старому" Георгию. Тот беспомощно оглянулся на свою копию.
"Новый" Георгий поощрительно ему кивнул: — Так надо. Начинаем новую жизнь.
* * *
— Нужно подключать Сандро. Они с Ксенией опять на своих раскопках, подъедем туда и поговорим. Пора вербовать союзников. Один в поле не воин, и даже два… — сказал Николай Георгию после завтрака.
Удивительно, но почти никто не заметил подмену. Только мамa сказала: — Жоржи, ты сегодня отлично выглядишь, видно морской воздух на тебя хорошо действует.
Но в Ай-Тодор они поехали только после обеда. Сначала Николай с Георгием отправились в Ялту и поднялись на броненосец "Двенадцать Апостолов", который в данный момент стоял в Ялтинской бухте. Командир корабля капитан 1 ранга Павел Матвеевич Григораш был удивлён прибытию высоких особ, и смущён, что не выставил почётный караул, но Николай успокоил его, сказав, что он с визитом неофициальным, и сразу перешёл к делу. Николай попросил слесарей для установки железных дверей в подвале. Григораш вызвал одного кондуктора из старослужащих и приказал следовать за великим князем, чтобы на месте определить объём работ и материалов.
Потом братья вернулись в Ливадию и поставили задачу бравому унтеру, где и какие двери ставить. На его вопрос, к какому сроку нужно всё исполнить, Николай нахмурился и ответил:
— Двери должны были стоять ещё вчера!
Кондуктор упорхнул.
Следующий визит Николай нанес в полк охраны. Приказал запланировать дополнительный пост.
— Пошли на берег, — вдруг предложил Николай Георгию, — день чудесный, прогуляемся.
— Мы же собирались в Ай-Тодор! — удивился Георгий.
