Орган зазвучал громче, когда Силвест и Жирардо вступили в храм. Его яйцеобразный купол украшали пластины тщательно обработанного цветного стекла, похожие на огромные цветочные лепестки.
Они чудесным образом уцелели, несмотря на коварное воздействие времени и силы тяжести. Проникавшие сквозь них лучи, казалось, пронизывали весь храм успокаивающим розовым сиянием. Центральную часть огромного зала занимало основание шпиля, поднимавшегося над храмом. Оно было высоким и толстым, как ствол секвойи. Скамьи для сотни наиболее знатных жителей Кювье веером расходились от этого гигантского ствола.
Силвест обвел взглядом зрителей, треть которых ему была хорошо знакома, а процентов десять составляли его друзья и соратники. Зрители были одеты тепло, по-зим нему, в меха. Силвест узнал Жанекена с его серебристо-белой козлиной бородкой и белыми волосами, водопадом сбегающими с боков почти лысого черепа. Он стал еще больше похож на старую обезьяну.
Некоторые из птиц Жанекена тоже присутствовали в зале – их выпустили из дюжины бамбуковых клеток. Силвесту пришлось признать, что Жанекен вывел точные копии павлинов, вплоть до гребешков на головах и ярких бирюзовых плюмажей. Их создали из кур путем сложнейших манипуляций с генами.
Аудитория, почти не знакомая с работой Жанекена, громко аплодировала. Жанекен же краснел, отчего кожа его лица уподоблялась окровавленному снегу, – и готов был от смущения навсегда утонуть в своей парчовой, с меховым подбоем куртке.
Жирардо и Силвест подошли к прочному столу, на который было направлено внимание всей аудитории. Стол был древний – вырезанный на нем орел и латинские письмена восходили к временам первых американских поселенцев на Йеллоустоне. На углах виднелись сколы. На столе стоял мореного красного дерева ящик с крышкой, запертый на золотые изящные защелки старинной работы.
Позади стола скромно стояла женщина, одетая в сине-белое вечернее платье. Застежка на платье представляла собой сложную комбинацию двойного герба – Ресургем-Сити и увлажнистов – с эмблемой миксмастеров: две руки, держащие «кошкину колыбель» ДНК. Женщина, как это было хорошо известно Силвесту, не принадлежала к числу настоящих миксмастеров. Из этой гильдии йеллоустонских биоинженеров и генетиков никто не участвовал в экспедиции на Ресургем. Однако их символ, привезенный сюда, выражал веру в науки, связанные с изучением жизни: генную инженерию, хирургию и терапию.
Неулыбчивое лицо женщины в розовом свете казалось землистым. Волосы были собраны в пучок, пронзенный двумя шприцами.
Музыка стихла.
– Я ординатор Мэссинджер, – разнесся по всему залу голос женщины. – Властью, данной мне Ресургемским экспедиционным советом, я могу заключать браки между жителями этого поселения в том случае, если такие союзы не входят в конфликт с генетическими правилами колонии.
Ординатор открыла ларец красного дерева. Там лежал переплетенный в кожу предмет размером с Библию. Женщина вынула его и раскрыла, при этом раздался треск сухой кожи. Открывшиеся поверхности имели матово-серый цвет, как у сланца, смоченного водой. На них поблескивали микроскопические механизмы.
– Положите ладони на ближайшую к вам страницу, джентльмены.
Оба положили руки на ближайшую поверхность. Последовала флюоресцентная вспышка, – это означало, что книга приняла отпечатки ладоней. Затем раздался звонок: биопсия сделана. Когда операция закончилась, Мэссинджер взяла книгу и приложила к ней свою ладонь.
Затем ординатор попросила Жирардо перед лицом присутствующих объявить, кто он. Силвест видел, как по лицам пробежали улыбки. В этом зрелище было нечто абсурдное, хотя Жирардо всячески старался вести себя как ни в чем не бывало.
Затем такая же просьба была адресована Силвесту.
– Дэниел Кэлвин Лореан Силвест. – Своим полным именем он пользовался так редко, что пришлось поднапрячься, чтобы не ошибиться. – Единственный биологический сын Розалии Сютейн и Кэлвина Силвеста, родившийся в Городе Бездны на Йеллоустоне. Я родился семнадцатого января сто двадцать первого стандартного года после второго заселения Йеллоустона. Мой календарный возраст двести двадцать три года. Если же считать с учетом специальных медицинских процедур, то физический возраст составляет шестьдесят лет по шкале Шарова.
– Каковы ваши реализации?
– Насколько мне известно, я реализован лишь в одном воплощении, в той биологической форме, которая делает это заявление.
– Тем самым вы подтверждаете, что вам неизвестны ваши реализации в виде записей альфа-уровня либо иных тьюринговых симулякров, как в этой, так и в иных солнечных системах?
– Мне неизвестно о существовании таких объектов.
Мэссинджер сделала в своей книге несколько пометок специальным стилосом. Точно такие же вопросы были заданы и Жирардо – стандартные параграфы церемонии Йеллоустона. Со времен Восьмидесяти йеллоустонцы крайне подозрительно относились к компьютерным моделям вообще, и в частности к таким, которые несли в себе реализацию личностной души. Особенно им не нравилась возможность того, что некая реализация личности – биологическая или иная – может заключать контракты, ничем не обязывающие другие реализации, в том числе брачный контракт.
– Все это документально подтверждено, – произнесла Мэссинджер. – Невесте разрешается подойти.
В розовом свете возникла Паскаль. Ее сопровождали две женщины, закутанные в мантильи цвета пепла, множество летающих камер, личных телохранителей – механических ос, а также бесчисленные полупрозрачные энтоптики – нимфы, серафимы, летучие рыбы, колибри, росяные капли и бабочки, как бы лившиеся нескончаемым потоком по платью новобрачной. Это было дело рук лучших мастеров-иллюзионистов Кювье.
Жирардо поднял толстые, как окорока, руки и поманил дочь к себе.
– Ты прелестна, – шепнул он ей.
То, что наблюдал Силвест, было красотой, доведенной до компьютерного совершенства. Он знал, что Жирардо видит нечто иное – настоящее, мягкое, человечное. Как будто один из них смотрел на живого лебедя, а другой – на его хрустальную фигурку.
– Положите руку на книгу, – сказала ординатор.
Отпечаток влажной ладони Силвеста был все еще виден – как темная каемка моря вокруг оставленного Паскаль светлого островка. Ординатор попросила ее объявить о своем происхождении подобно тому, как это сделали Силвест и Жирардо. Задача Паскаль была проще, она не только родилась на Ресургеме, но и никогда не покидала эту планету. Ординатор Мэссинджер запустила руку в шкатулку еще глубже. Пока она копалась там, глаза Силвеста рыскали по лицам свидетелей церемонии. Он видел Жанекена, чье лицо было еще бледнее обычного, что казалось почти невозможным. Там, в глубине шкатулки, лежал отполированный до голубого блеска инструмент – нечто среднее между старинным пистолетом и ветеринарным шприцем.
– Узрите же свадебный пистолет, – сказала ординатор, показывая залу содержимое шкатулки.
Холод пронизывал до костей, но Хоури вскоре перестала его замечать – температура превратилась для нее просто в абстрактное качество здешней атмосферы. История, которую ей рассказали товарищи по экипажу, была слишком удивительной, чтобы помнить о холоде.
Они долго стояли возле капитана. Его имя, как ей сказали, было Джон Армстронг Бренниген. Он был стар, невообразимо стар. В зависимости от системы, избранной для определения его возраста, ему было от двухсот до пятисот лет. Обстоятельств его рождения никто не знал, они затерялись в переплетениях политической истории. Кое-кто считал, что он родился на Марсе, но не исключено, что это произошло на Земле, а возможно, где-нибудь в городских трущобах земной Луны или на одном из сотен спутников, болтавшихся в космосе между Луной и Землей в те далекие времена.
– Бреннигену было уже больше ста, когда он покинул Солнечную систему, – сказал Садзаки. – Он долго ждал, когда это станет возможным, и наконец оказался одним из тысячи землян, которые улетели на первом корабле, посланном сочленителями с Фобоса.
– Во всяком случае, на том корабле был некто по имени Джон Бренниген, – вставила Вольева.
– Да, – кивнул Садзаки. – Никаких сомнений, это был он. Потом… проследить его путь становится очень сложно. Весьма вероятно, что капитан умышленно запутал свое прошлое, чтобы сбить со следа врагов, а их к тому времени должно было набраться немало. О нем есть сведения во многих планетных системах, отстоящих друг от друга на многие световые десятилетия. Но ничего достоверного.
– А как он стал вашим капитаном?
– Несколько столетий спустя, после заходов в различные миры, после далеких и долгих полетов и многочисленных никем не подтвержденных появлений, он осел где-то на окраине системы Йеллоустона. Старел Бренниген медленно, что вполне нормально при полетах на околосветовых скоростях, но все же старел, а технология долголетия в те времена была куда хуже, чем в наше время. – Садзаки помолчал. – Бо́льшая часть его тела уже тогда состояла из протезов. Поговаривали, что Джон Бренниген в те времена уже не нуждался в скафандре, покидая корабль в космосе, так как мог дышать вакуумом. Еще ходили слухи, будто он способен жить в условиях высоких температур и в жуткой стуже, а его органы чувств могли принимать сигналы всего известного спектра. Говорили, что от мозга, с которым он родился, осталась лишь малая часть, и его голова была набита всевозможными кибернетическими устройствами – настоящая каша из крошечных думающих машинок и небольшого количества органики.
