Дело в том, что, как мы указывали выше, президент США Вильсон отказался вести мирные переговоры с императорским немецким правительством, несмотря на новую либеральную конституцию, и фактически навязал Германии революцию и приход к власти социал-демократов. Казалось бы, уж с последними Антанта может разговаривать. Эта партия не несла прямой вины за войну и еще с начала 1917 года требовала выхода Германии из войны и переговоров о мире. Однако германская делегация, прибыв в Версаль, не была допущена до стола переговоров, переговоров с ней не велось никаких, а были лишь ультимативно представлены союзнические условия прекращения войны с требованием подписать их. Причем от делегации требовалось подписать эти условия мира с неизвестной суммой репараций, требуемых от Германии, которая будет вычислена позднее. Никаких альтернатив, кроме возобновления войны, у немецких дипломатов не оказалось, и, скрепя сердце, документ был подписан. И когда наконец в 1921 году Германии был преподнесен счет репараций в размере 33 миллиардов долларов (из них 52% в пользу Франции), по Германии разнесся клич: это предательство социал-демократов — еврейский заговор против Германии! Глава делегации, министр иностранных дел Германии, как мы указывали выше, еврей Ратенау, германский националист-корпоративист, был в 1922 году убит нацистами. Дело в том, что на момент окончания войны немецкие войска находились на территориях всех стран, противостоящих им, и не было ни одного иностранного солдата, кроме пленных, на территории Германии. Рядовой солдат и младший офицер — особенно те, что были в окопах, — не знали того, что знали хозяйственники и высшее командование: все ресурсы и средства Германии были истощены, в тылу начинался голод, продолжать войну Германия была не в состоянии. Не сознавая глубины кризиса, фронтовики были в недоумении, почему страна признала себя побежденной и почему она согласилась на столь жесткие условия мира. Вот это и была та питательная среда, которая рождала гитлеров и им подобных.
177
Сумма была огромной, но на выплату ее отводилось Германии 30 лет, а в пересчете на константную валюту и на душу населения, эта сумма была примерно равна тем репарациям, которые Франция должна была выплатить Германии в результате поражения в войне 1870-1871 годов, и Франция их выплатила в срок, поскольку германские войска оккупировали Париж и условием своего оставления французской территории поставили окончательную выплату репараций. Можно спорить, что война 1914—1918 годов была почти в 4 раза дольше и ввиду новых военных технологий была экономически гораздо более истощающей для всех воевавших сторон. Факт тот, что Германия считала себя обиженной и репарации платила не в срок и не полностью. К 1922 году она их платить почти перестала, за что французы оккупировали ее индустриальный центр — Рурскую область, о чем говорилось выше. Великобритания понимала, что без такой промышленно важной страны, как Германия, послевоенной Европе на ноги не встать и поэтому даже предлагала простить ей все долги и отменить репарационные выплаты. Это отвергли и Франция, и Америка. Однако гиперинфляция не была никому на руку, а в самой Германии вызывала рост и активизацию крайних партий, в том числе и нацистов. В 1923 году правительство Штреземапа отменяет пассивное сопротивление рабочих Рура, а гениальный финансист Хьямар Шахт проводит очень болезненную, но необходимую денежную реформу с обменом валюты из расчета одного триллиона старых марок на одну новую. В 1924 году на помощь приходит американский План Доуса (Dawes), который, не указывая конкретно новых сроков выплаты репараций, значительно уменьшает размер ежегодных выплат. Кроме того, Германии предоставлялся льготный кредит в 200 миллионов долларов. За этим следуют огромные американские капиталовложения в восстановление немецкой промышленности; решающие пакеты акций многих фирм скупаются американцами. В общей сложности между 1924 и 1929 годами Германии были предоставлены льготные кредиты на сумму 8 миллиардов долларов. В стране наступает относительное материальное благополучие и политическая стабилизация. Ободренная помощью Запада, Германия наконец поворачивается лицом к
178
западным демократиям после пяти лет колебаний между Востоком и Западом.
Дело в том, что у истоков Веймарской республики, как мы знаем, стояли две несовместимые силы: правомонархическое офицерство (а оно было политически именно таким, в отличие от русского аполитичного офицерства) и леводемократическое правительство. Эти силы не доверяли друг другу, но и не могли обойтись без друг друга, как показало сотрудничество социал-демократа Эберта с фельдмаршалом Гинденбургом, совместными усилиями подавившее восстание немецких большевиков в 1918 году. Эта противоречивость отразилась и в Веймарской конституции. С одной стороны, она ввела совершенно пропорциональную избирательную систему, при которой даже партия, получившая менее 1% голосов, попадала в парламент. В результате в стране появилось более 100 мелких партий, правительства были нестабильными коалициями таковых, оставаясь правительствами парламентского меньшинства. Эти правительства сметались вотумом недоверия. Выборы происходили нередко по несколько раз в год. У немцев, привыкших к авторитаризму, дисциплине и порядку, такой парламент и такое правительство по меньше мере не внушали ни доверия, ни уважения к Веймарской конституции и республике. Гораздо дороже германскому сердцу была армия. Это были герои минувшей войны, создатели Германской империи, а в условиях политической нестабильности, олицетворяемой социал-демократами и либералами, армия оставалась единственным фактором стабильности и преемником исторической Германии и ее традиций. Несомненно, не без нажима армии в Веймарской конституции имелась статья 48, согласно которой президент имел право по своему усмотрению объявить в стране чрезвычайное положение, мобилизовать войска для наведения порядка и применять меры, нарушающие конституционные права личности, в случае опасности государственному строю. Этой статьей в свое время воспользуется Гитлер.
Эти две силы тянули страну в противоположные стороны. Веймарские политики льнули к Западу, к западным демократиям. Военные же, оскорбленные Версалем, глядели на Восток, надеялись на сближение с Советской Россией. Так,
179
главнокомандующий генерал Зеект открыто заявил о необходимости договориться с Советской Россией, совместными усилиями ликвидировать Польшу и восстановить русско-германские границы 1914 года. Эта линия генералитета восторжествовала на Генуэзской конференции в апреле-мае 1922 года. Это была первая конференция западных союзников с участием 29 стран, в том числе впервые Советской России и Германии. Германскую делегацию возглавлял министр иностранных дел Ратенау, который стремился к сближению с западными демократиями и надеялся, что на этом форуме ему удастся восстановить какие-то отношения с западными союзниками. Но Ллойд-Джордж, возглавлявший британскую делегацию, как и его французский коллега, полностью игнорировали немцев и Советы. Ратенау несколько раз пытался связаться по телефону с Ллойд-Джорджем, но тот отказывался разговаривать с ним. Между тем советская делегация пустила слух, что западные союзники соглашаются выдать стране Советов ту часть германских репараций, адресат которой не был назван в версальских документах, поскольку в то
