Но в конце концов мне надоедает обозревать итоги столь прекрасно выполненной посадки, я подбираю с волнистого зеленого покрывала, которое здесь вместо травы (к счастью, оно не имеет ничего общего с высыхающим клеем), судовой журнал, пистолет, спальный комплект и другие совершенно необходимые мне предметы, всего 34 наименования, складываю все это в рюкзак, влезаю в лямки (попробуйте на досуге — не снимая скафандра!) и иду в ту сторону, где через какой-нибудь километр начинается открытое место, а там и порт. Я и промазал-то так, по глупости, — шел на холостом ходу, чтобы чего не зажечь. Я же еще не знал, что против туземной флоры любой огнемет бессилен.
Так вот, шагаю я себе, размышляя о том, как неприятно идти по настоящей кислородной планете, не снимая скафандра, и о том, что это все-таки необходимо, потому что я же не знаю, хватает здесь обычной биопрививки или как. И вдруг гляжу — навстречу мне ползет голый человек.
То есть он, конечно, не совсем голый; на нем клетчатая рубашка с закатанными рукавами, легкие мурманские брюки, — но он зато без скафандра.
И я замечаю, что он очень странно ползет, волоча йоги в узких штурманских брюках, будто парализованный. И сразу же вижу, что за ним тянется мокрая красная полоса. Мгновением позже я улавливаю в лесу позади него какое-то движение, а еще через миг моя рука рвется в рюкзак за пистолетом. Идиот — сунуть оружие на самое дно!
Представьте себе обыкновенную зеленую жабу. Большую, пятнистую, покрытую крупными бородавками. Увеличьте ее теперь мысленно в двадцать — тридцать раз, в зависимости от силы вашего первоначального воображения, чтобы в итоге у вас получилось существо длиной метра три. Раскрасьте его в наиболее неприятный для вас цвет и пустите полученное кошмарное чудище по следу изнемогающего от потери крови человека, и вы получите некоторое представление о зрелище, которое открывается перед моими глазами.
От меня до ползущего метров тридцать, а монстр преследует его короткими двухметровыми прыжками, временами почти тыкаясь уродливой мордой в его спину. То есть в его пятки, потому что бедняга еле ползет, волоча свои бессильные ноги. Я же пока мала сказать безоружен — даже рюкзак никак не расстегну. Тогда я сбрасываю его на зеленую упругую подстилку и начинаю рыться в своих 34 наименованиях, пытаясь отыскать засунутый куда-то пистолет. Удается мне это, разумеется, далеко не сразу, потому что одновременно я стараюсь по мере возможности Держать в поле зрения ползущего и гигантскую жабу, которая, мне кажется, вот-вот кинется на несчастного.
И вдруг я становлюсь свидетелем совершенно невероятной картины. Этот парализованный ползущий внезапно вскакивает на свои больные ноги и производит в моем направлении рывок, достойный рекордсмена по спринту (не забывайте, что тяжесть здесь хоть и чуть-чуть, но все-таки больше земной). Одновременно кошмарное чудище прыгает метра на четыре, промахивается, я рву из рюкзака нащупанный наконец пистолет, но вижу, что стрелять мне больше не в кого, потому что чудище провалилось в яму или нору, которую я сначала не заметил, и издает теперь из-под земли жуткие раскатистые звуки напоминающие обыкновенное кваканье, аналитически продолженное в мегамир.
Тогда я переключаюсь на человека, который стоит сейчас лицом ко мне, и в мозгу у меня проносятся мысли о гипнозе, чудесах, страхотерапии и тому подобном, потому что зрелище он по-прежнему представляет собой весьма болезненное. Во всяком случае кровь так и хлещет. Моя рука нащупывает в рюкзаке пакет с медикаментами, но в этот момент бывший парализованный улыбается во весь рот, достает из-за пазухи нечто, подозрительно напоминающее сильно кровоточащий кусок говядины, показывает мне и говорит, ухмыляясь:
— За сегодня я добыл уже двух жирных жабов. Здорово, правда?
Он так и сказал — “жабов”. А в остальном — правильный русский язык с приятным интерпланетным выговором.
Я подхожу ближе и заглядываю через его плечо в ловчую яму. Глубина там всего метра четыре, чудище пялится на нас влажными глазами размером с гнилую дыню и ревет во всю глотку, брызгая смертоносной- по крайней мере, так мне кажется — слюной.
— А они ядовитые, ваши жабы? — говорю я с опаской.
— Нет, — отвечает мне бывший парализованный. — Вовсе не ядовитые. Немного прожорливы, но от них легко удрать. Во всяком случае, бояться жабов необязательно.
— Так на вашем сегодняшнем счету уже две? — говорю я, стараясь не замечать его речевых ошибок.
Депарализованный смотрит на меня так, будто это у меня что-то не в порядке с грамматикой.
— Да, — говорит он. — Утром копьем, а вот сейчас поймал живьем, в яму. Это большая удача — добыть за день двух жирных высококачественных жабов.
Здесь я не выдерживаю. А что делать, если выводит меня из себя эта его неправильность произношения?
— Послушайте, — говорю я. — Почему вы так выражаетесь — “жабов”? Вы же не скажете: “Я убил двух лягушков”.
Знаете, что он отвечает?
— Отчего же, — говорит он. — Когда я убью лягушков, я именно так и скажу.
— Это же неправильно, — говорю я. — Правильно будет — “жаб”.
Как, по-вашему, он реагирует?
— Конечно, — нагло говорит он. — Тут в яме сидит жаб.
Подумайте, какое упрямство! Но этого добра мне тоже не занимать.
— Нет, — говорю. — Это убили вы жаб, а в яме сидит жаба.
— Наоборот, — говорит он мне, бесстыдно ухмыляясь. — Я убил жаба, а в яме сидит жаб.
— Не жаб, а жаба! — говорю я, распаляясь.
— Отчего же, — примирительно говорит он. — Данное животное называется именно жаб. Вот на Земле похожее, но сильно уменьшенное создание именуется действительно жаба.
Тут он с любопытством разглядывает мою покрасневшую физиономию, потом переключается на скафандр, будто только что его увидел, и произносит не без проницательности:
— Вы, наверное, недавно прибыли?
— Да, — отвечаю. — Только что.
— Где же ваш корабль?
— На орбите оставил, — говорю я ему. — Я на посадочной калоше. Вон, свисает с вашего венского леса.
Он глядит, куда я показываю.
— Да, — говорит. — Тяжелый случай. Придется всю бригаду собирать.
— Какую еще бригаду?
— Известно какую, — говорит он. — Всю гоп-компанию.
А сам снимает с себя брюки и начинает выжимать, освобождая их от крови своего знаменитого утреннего жаба.
— Это еще зачем? — говорю я.
— Вам же придется возвращаться на орбиту… У нас нет лишних ботов.
— На орбиту? — говорю я. Как-то там мой капитан поживает? — Значит, вы мне подскажете, как отсюда выбраться?
Он глядит на меня, как мудрый старец на какого-нибудь младенца.
— А отсюда уже не выберешься, — говорит он не-то чтобы мрачно, но уверенно. — Здесь тот свет для свидетелей. Конец пути, финиш. Отсюда нам дорога заказана.
Я, само собой, молчу, потому что возразить мне на это нечего. А он добавляет:
— Звездолет лучше посадить. У вас там, наверное, много нужных вещей осталось. У нас колония на самоснабжении.
Я тем временем припоминаю разные события, на которых в последние годы присутствовал. Ничего особенно предосудительного не припоминается, и поэтому я спрашиваю:
— Для каких еще свидетелей? Знаете, что он отвечает?
— Как для каких? — отвечает он. — Для обыкновенных. Для свидетелей гибели.
И невинно так добавляет:
— А разве вы не с Никитиным летели?
Сначала я даже не нахожусь что сказать, до того это неожиданно. Прямо какая-то телепатия. Но потом мне в голову приходит мысль. Я вспоминаю, что есть такая штука, как радиосвязь, и спрашиваю:
— А что, вы с ним разговаривали?
Сами понимаете, как меня этот вопрос интересует, тем более, что раньше я даже не задумывался о такой возможности. А он отвечает, я бы сказал, немного не по теме:
— Я с ним работал.
— А кто вы по специальности?
— Как и вы, — говорит он. — Штурман.
— Откуда вы знаете, что я штурман?
— Вы же не женщина, — говорит он. — Следовательно, штурман.
Ничего себе, логика! Чувствую, что кто-то из нас чего-то недопонимает. Но я сыт по горло беседой про жабов и поэтому делаю осторожное предложение:
— Рассказать, как я сюда попал?
Вы не догадываетесь, как он реагирует?
— Да ну его, — говорит, — увольте. Надоели эти истории. Одно и то же, ничего интересного. Я ведь здесь восьмой год. Скажите лучше, как вас зовут?
— Саша, — говорю. — А фамилия моя Буров.
— Вот и познакомились, — говорит он. — А меня Роберт. Роберт Миронов.
— Стойте, — говорю я. — Случайно не вы одно время геройствовали у Антареса?
— Да, бывал.
— Все равно не вы, — говорю я. — Тот Миронов возит сейчас экскурсии к гигантским планетам. Хоть вы действительно на него похожи.
