мне и забавно шевеля бровями.
Таким я его еще не видела и чуть рот не раскрыла, зависая от завораживающего лукавого блеска в его темных глазах. В груди снова стало тесно до боли и слез, а в мозгу крутилось, как заев: «Боже, спасибо!»
— Ну, вообще-то, прав, — вынуждена была согласиться я, даже мотнула головой, чтобы не стоять тут влюбленной дурочкой.
— Так что, может, мне прикинуться ночью одним из твоих кумиров, что явился ублажить солнечную девочку Сашку? Мм-м-м? — раскатисто проурчал Коля, обнял меня, притягивая спиной к своей груди. Лизнул в шею и накрыл ладонью грудь.
Моя голова тут же закружилась, а тело стало наполняться щекотными пузырьками вожделения.
— Надо уточнить у моего мужчины, насколько он ревнив и не против ли таких экспериментов, — не смогла я сдержать хихиканья с придыханием от каждого прикосновения его губ, продублированного поддразниванием соска.
— Твой мужчина, к сожалению, ревнив просто адски. Но для любых экспериментов ради твоего удовольствия открыт, до тех пор пока помнишь, что ты именно с ним, какими бы ни были фантазии. — Он скользнул второй рукой вниз по моему животу, и я задохнулась от того, как он безошибочно точно нажал пальцами на чувствительную точку между моих ног. Всхлипнула, выгибаясь, и толкнулась ягодицами к его быстро наливающемуся члену. — Са-а-ашка-а-а. Горячая у меня ты какая. Ка-а-айф. Как думаешь, кстати, меня делает чуток извращенцем то, что дико завожусь от мысли, что поимею тебя здесь? М? Будто я буду твоим первым парнем, что пробрался в твою спальню с коварным намерением похитить твою невинность.
— Ах! — меня тряхнуло от уверенного нажатия его пальцев внизу, и веки отяжелели. — Быть первым — это так важно для мужчин?
— Разве что для каких-нибудь неуверенных в себе неумех, боящихся, что у их женщины был раньше кто получше него.
— Это точно не наш случай. — Я приподнялась на цыпочки, закинула руку назад, обхватывая его затылок, и повернулась, уже откровенно выпрашивая поцелуй.
— Господи, Александра! — Вопль, едва ли не визг моей двоюродной сестры вдребезги разнес состояние возбужденного парения, швыряя меня на землю. — Это что же… Я примчалась утешать тебя, а смотрю, уже нашлось кому!
— Мариэлла, — уставилась я на нее, без стука ввалившуюся к нам.
— Кто это, Аля? — и не подумала она извиниться за вторжение или хоть выйти. — Я только узнала, что твоего мужа убили, а ты уже… Как ты можешь? Это же ни в какие ворота… Что происходит?
Я только открыла рот ответить ей, но Николай опередил меня:
— А и правда, что происходит? — грозно спросил он, убирая руки с непристойных мест, но не отпуская меня. — Мне вот тоже интересно, какого хрена моя охрана пустила в дом постороннего, к тому же не имеющего понятий об элементарных правилах вежливости.
— Я посторонняя? — вот теперь уже точно взвизгнула Мариэлла. — Я здесь как раз своя! Дядя Ваня велел пропустить меня, хотя я вообще не понимаю, с какой стати эти хамовитые амбалы посмели остановить!
— Хамовитые амбалы выполняли приказ своего непосредственного начальника, то бишь меня. А о том, каким хамом я могу быть, вы, Мариэлла, рискуете узнать прямо сейчас, если не сбавите тон и не прекратите задавать моей женщине дебильные вопросы.
— Кому? — выкатила она глаза.
— Мариэлла, познакомься, это Коля — мой… — я запнулась.
— Будущий муж, — закончил за меня Николай.
Я покосилась, оборачиваясь и пересекаясь с ним взглядом, и он поднял бровь, будто вопрошая, «есть возражения?».
— Да, — только и подтвердила я.
— Да вы тут с ума посходили? — обалдевше уставилась сестра. — Дурдом какой-то!
— А пойдемте выпьем чаю и спокойно поговорим, — предложила я. О чем пожалела уже буквально через пять минут.
Как только Мариэлла сбросила свою шубку, оставшись в белом, облегающем платье, мой Шаповалов буквально приклеился к ней взглядом. Нет, он, конечно, не пялился на нее плотоядно, но, однако, смотрел пристально, почти не отрываясь. И вот тут я неожиданно ощутила себя так же, как совсем недавно с Гошкой. Неуверенной и близкой к прозрачности.
— Вы, Мариэлла, откуда узнали о смерти Орехова? — внезапно спросил Коля. — Вроде общегородского оповещения не было.
Вот теперь я уставилась на него с недоумением.
— Что? — моргнула Мариэлла и неловко поставила чашку. — Мне позвонили.
— Кто? — Голос моего мужчины прозвучал так резко, что я даже вздрогнула.
— Да с какой стати я должна… — вскинулась сестра.
— Кто?! — оборвал ее Николай, слегка пугая меня.
— Я не намерена терпеть такое! — завизжала она и вскочила.
— А ну задницу на место усадила и отвечать! — рявкнул Коля так, что мне под стол нырнуть захотелось.
— Коля, что…
— Тш-ш-ш! — он накрыл, даже слегка придавил, будто обездвиживая, мои ладони на столе своей и велел: — Сашка, помолчи сейчас. — И совершенно другим тоном, что напоминал щелчок хлыста: — Ну! Слушаю!
— Да как ты смеешь! — взбеленилась Мариэлла и кинулась к выходу из огромной родительской кухни, завопив: — Дядя Ваня-а-а!
Отец появился в проеме, как будто ждал этого момента. Перекрыл своей крупной фигурой выход сестре, которая практически бросилась ему на грудь.
— Коля, зачем ты… — попыталась я снова, моргая изумленно, но он опять оборвал меня, обхватив за плечи и чмокнув в висок.
— Терпение, Сашк, — ответил и подмигнул, словно происходило нечто почти забавное.
— Мне вот было совсем не смешно.
— Дядя Ваня, что себе позволяет этот… да кто он вообще тако… — буквально задыхалась Мариэлла и вдруг замолкла, когда папа поймал ее за оба запястья, отстранил от себя, глядя прямо в лицо с немного брезгливой гримасой, и кивнул на стул.
— Тебе сказали сесть, Манька, и отвечать.
Боже, да что происходит-то? Я ожидала, что родственница сейчас прямо-таки взорвется, ведь никогда кротким и послушным нравом она не отличалась. Да и сама начала закипать. Что бы там ни было, но на моих глазах двое здоровых мужчин наседали на хрупкую девушку, а это недопустимо. Но, к моему все нарастающему удивлению, сама жертва молча вернулась за стол и села с прямой спиной, потупив глаза и нервно сцепив изящные руки перед собой.
— Я абсолютно не понимаю, что здесь происходит и почему вы все…
— Брошка красивая, — неожиданно оборвал ее Коля.
— Что? — опешила Мариэлла, глянув на свою грудь.
Да, брошь действительно была. Ее любимая, с сапфирами, какая-то там фамильная в семействе ее мамы и вроде как заоблачной цены. Мариэлка таскала ее по поводу и без. Как и кучу других украшений. Ну обожала она демонстрировать свое ювелирное состояние и личный достаток. Вон и сейчас все пальцы в кольцах, как только сгибать их ухитряется.
— Цацка твоя блескучая, говорю, больно уж заметная.
