этноним носит собирательный характер, поскольку унаследованное от татар «название сие превратили Россияне в слово Отяк, и разумеют теперь под оным трех, как по произхождению, так и по языку народов». Далее он приводит свои аргументы, почему под этим названием скрываются, кроме собственно хантов, еще и некий «енисейский народ», родственный аринцам и коттам, а также «самоедские колена», живущие близь Сургута. Исходя из этого, Георги сообщает, что далее его описание будет сосредоточено на «обских отяках», подразделяющихся на южных — Асъях и северных — Хонди-Шуй.
Этногенез хантов Георги рассматривает в связи с миграционными процессами в северо-западном Приуралье, активизировавшимися во второй половине XIV в. под влиянием миссионерской деятельности епископа Стефана Пермского. Именно нежелание принимать крещение, по мнению автора, побудило «...большую половину пермяков и Зирян, в Великой Перми живших, покинуть привольные свои на западной стороне Уральских гор места и перейти в суровыя Северныя около реки Оби страны, где они теперь от Кондарей не отличаются, но вместе с оными называются Отяками». Эта несколько упрощенная схема позволяла автору еще раз указать на общий западный вектор развития цивилизации за Уралом, или, как отмечал по этому поводу С.А. Токарев, «можно догадываться, что в таком искаженном виде до Георги дошло предположение, высказанное Г. Новицким в «Кратком описании о народе остяцком» о происхождении остяков от выходцев из Перми, материалами экспедиции И.И. Лепехина в этой части, видимо, он не сумел воспользоваться». Для нас же подход Георги интересен тем, что в отрывке, посвященном народам коми, он показывает себя сторонником идеи существования в прошлом мощного государственного объединения в западном Приуралье, чье население «древние Пермяки и Зиряне во всем сообразны Финнам, язык их, и все идолослужение, малым чем отменены от Финского. В самые древние времена славны они были в торговле, которую производили они с Персиянами и подвластными Великому Моголу народами. Сии иностранцы привозили товары свои вверх по Волге и Каме в Чердынь, старинный при Колее находившийся торговый город: Пермяки же развозили как сии, как собственные товары по Печоре и до самого Ледовитого моря; и выменивали у тамошних народов как для Восточных, так и для других обывателей, разную мягкую рухлядь. Остатки древних Северной сей страны городов свидетельствуют и теперь о благополучном старинных жителей состоянии». Авторская позиция может быть истолкована как свидетельство серьезного влияния, оказанного на исследовательский менталитет Георги руссоистскими и даже предромантическими умонастроениями, позволяющими потомкам по сей день убеждаться в величии ушедших в Лету предков. Как на некое пережиточное явление былого могущества, автор указывает на существование у хантов собственной знати: «...Коих потомки и теперь еще почитаются благородными, и избираются начальниками поколений, на которые народ сей разделяется». Еще один важный аспект хантыйской идентичности видится автором в строгом следовании религиозным традициям, особенно прочно сохраняемым северными хантами, живущими на нижней Оби. Несмотря на гонения, ставшие непременным атрибутом миссионерской деятельности начиная с 1712 г., ханты сохранили жертвенные места с установленными в них идолами. Георги пишет: «В 1771 году стояли оба знатнейшие Отякские идолы, которым также и Семояди поклонялись, в Западной стороне Обскаго залива, в семидесети верстах ниже Обдорска в лесу, по близости Воксарских жилищ. Один из них представляет мужское, а другой женское подобие». Будучи одним из первых исследователей проявлений хантыйской религиозности, своим текстом Георги закладывал серьезную традицию изучения обско-угорских дохристианских верований и мифологии.
СТАНОВЛЕНИЕ ФИННО-УГОРСКИХ ЭТНОГРАФИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ (первая половина XIX в.)
Финно-угроведение в эпоху Романтизма
В первые годы ХЕК в. изменилась идеологическая ситуация в Европе. На смену эпохе Просвещения пришло время романтизма, идеям которого суждено было сыграть важную роль в становлении этнографического финно-угроведения. Вера, духовность и уникальность, провозглашенные романтиками основными ценностными ориентирами, были противопоставлены рациональному и универсальному концепту просветителей[15]. В этой связи, находившиеся в рамках гетерогенных империй финноугорские этнические меньшинства, могли надеяться на сохранение культурной идентичности, рассчитывая только на интегрирующую силу своего языка и традиций. Сложность заключалась еще в том, что в большинстве случаев единых литературных финно-угорских языков пока не существовало, тогда как множественность диалектов, локальных традиций и местных идентичностей отнюдь не способствовала формированию единого национального сознания. Опыты просветителей по созданию грамматик и переводу источников христианского вероучения на народные языки, заложили лишь первичный пласт модерной культуры, что в принципе предполагало дальнейшее развитие образованности, в том числе светской. Но, двигаться далее вряд ли было возможно без актуализации в обществе процессов самопознания и самооценки: Кто мы? Зачем и чем мы отличаемся от наших соседей? Есть ли на свете родственные нам народы? Все эти вопросы, скорее всего, мало волновали идеализированного в текстах предыдущей эпохи пахаря, пастуха и рыбака, но стали жизненно важными проблемами для рожденной Просвещением интеллигенции.
Вместе с тем, эпоха Просвещения, особенно в поздний предромантический период, подготовила благодатную почву для восприятия европейским обществом национальных идей и интегрирующих культурных проектов[16]. Во-первых, заметно увеличилось число грамотных людей, способных с помощью печатной продукции на родном языке формировать свое мировоззрение, ощущая чувство личной сопричастности к истории страны и населяющего ее народа. Во-вторых, стремительный рост территорий многонациональных империй в XVIII в. повлек за собой развитие бюрократических институтов на местах, служащие которых в силу своих должностных обязанностей должны были разбираться в коллизиях этнического взаимодействия в подконтрольных регионах. Еще одним фактором развития национального самосознания европейских народов было, как отмечал Б. Андерсон: «медленное, географически неравномерное распространение специфических родных языков как инструментов административной централизации, используемых некоторыми занимавшими прочное положение монархами, претендовавшими на абсолютность власти». Данная тенденция в значительной мере была присуща истории просвещения финно-угорских народов Российской империи, с тем лишь отличием, что в некоторых областях претендующий на доминирование русский импульс сосуществовал со сложившимся ранее историческим билингвизмом, как это было, например, с немецким языком в Прибалтийских губерниях, шведским в Великом княжестве Финляндском и татарским, в ряде мест Заказанья, Урала и Западной Сибири. Региональное просветительство, прежде связанное с миссионерскими организациями и государством, все чаще задействовало потенциал университетских центров, в рамках которых возникают краеведческие и патриотические кружки, руководствовавшиеся уже идеями национального романтизма и нациесторительства.
Национальные запросы и чаяния образованной части общества обрели надежную опору в лице деятелей науки, еще с прежних пор, ориентированных на практическое освоение окружающего мира, независимо от того, начинался этот мир за
