— Я вся опухла от слез, — пожаловалась она.
— Пока ты спала, отек прошел. Значит, Эзру ты не испугаешь, — твердо заявила я.
— Прости, что не доверилась тебе сразу, Харриет. — Слова все время застревали в горле. Даже выговорить их не удавалось. И я твердила себе: если я никому не проговорюсь, ребенка не будет — надо лишь еще немного подождать. Но напрасно. Странно, да? В отчаянии человек на все способен, но только не избавиться от беременности. Только не на это.
— Значит, ты все-таки не хочешь ребенка? — подытожила я, ведя ее по коридору.
— Да я бы с радостью! О, можешь мне поверить! — воскликнула она. — Ведь это его ребенок, а я его так люблю! И хочу родить, потому что ради ребенка стоит жить. Но это совершенно невозможно. Кто будет нас обеспечивать? Матерей-одиночек не берут на работу, ты же знаешь, Харриет.
— Кажется, им платят крошечное пособие, но его не хватает даже на то, чтобы сводить концы с концами, если не подрабатывать. А если родить ребенка и отдать его на усыновление?
— Нет, ни за что! Уж лучше убить его, не дожидаясь родов, чем отдавать! Ты только представь, каково это — расти, зная, что от тебя отказалась родная мать! Да и я буду вынашивать малыша, точно голодный булочник, пекущий булку, которую съест кто-то другой. Нет, единственный выход — аборт. — Ее глаза снова увлажнились. — Харриет, никакой надежды не осталось! Со мной все кончено. Что делать?
— Эзра поможет, — еще раз повторила я, хотя сомневалась в этом.
— У него для этого нет денег.
— Чушь! У него есть дом, где хватает места жене и семерым детям, квартира в Глибе, деньги на покупку наркотиков, — перечислила я. — Ну, готовься, Пэппи: Эзра будет здесь через двадцать пять минут.
Ждать его не пришлось. Когда хлопнула дверь, я думала, Пэппи придет сразу же. Но через десять минут не выдержала и сама отправилась к ней.
— Он ушел! — изумленно произнесла она.
— Совсем ушел?
— Да, навсегда. Он не поможет мне, Харриет, у него просто нет денег.
— На то, чтобы испортить тебе жизнь, ему хватило, — мрачно напомнила я. Мерзавец! Будь Эзра где-нибудь в пределах досягаемости, я охотно всадила бы скальпель ему в мошонку. И знаменитому философу пришлось бы искать работу в венском хоре мальчиков.
А потом началось сражение, и я его проиграла. Почему чувства лишают людей здравого смысла — всего, до последней капли? Пэппи хочет этого малыша, но не желает подавать в суд на драгоценного Эзру или хотя бы обратиться за помощью к его жене. Нет-нет, не надо мучить Эзру! Его карьеру и положение в обществе надо уберечь любой ценой! Пэппи твердила, что единственное решение — аборт, повторяла, что этот ребенок проклят, потому что отец от него отказался, уверяла, что не сумеет вырастить ребенка, который не нужен родному отцу. И так далее, и тому подобное. Наконец она спросила, не дам ли я ей взаймы денег на аборт. Видно, у самой Пэппи ничего не осталось — все спустил милый Эзра на дорогие наркотики.
Я оставила ее в покое и поднялась к миссис Дельвеккио-Шварц, которую следовало поставить в известность. На этот раз рыдала я, а домовладелица утешала меня и подсовывала стаканы с бренди.
— Неужели карты об этом не предупредили? — спросила я, когда отдышалась. — Мы должны были сделать хоть что-нибудь!
— Черта с два, принцесса, — ответила она. — Нельзя прожить чужую жизнь, а если люди не спрашивают, что говорят о них карты, рассказывать им не стоит. Так карты не работают. И гороскопы с Хрустальным Шаром тоже.
— Во-первых, у нее срок почти двадцать недель, — еще немного успокоившись, сообщила я. — Во-вторых, я знаю, что она очень хочет родить этого ребенка, сколько бы ни говорила об аборте. Может быть, мы соберем немного денег и поможем Пэппи?
— Нет! — отрезала женщина, которую я всегда считала воплощением добра, щедрости и всепрощения. — Думай, Харриет Перселл, думай! Да, мы можем на первых порах помогать Пэппи, но Тоби скоро съедет отсюда, Джим и Боб сами довольствуются жалкими крохами, и что же будет дальше? А если и ты решишь все-таки поселиться в особняке и покинешь Дом, что тогда? Вся ответственность ляжет на меня?
Она встала, обошла вокруг стола, остановилась надо мной и впилась жутковатым взглядом мне в глаза.
— Думаешь, я не догадываюсь, что со мной? — спросила она. — У меня опухоль мозга, я зажилась на свете — никто и не думал, что я протяну так долго. Могу прожить еще столько же, но гарантий никаких. Меня осматривал сам великий Гилберт Филлипс — он и сказал, что в мозгу у меня опухоль. Он никогда не ошибается: если он говорит, что у человека опухоль, значит, так оно и есть. Она не злокачественная, но все равно растет, и я это чувствую. Паршивый врачишка из больницы Винни почти пять лет назад назначил мне какие-то новомодные гормоны — и бац! Родилась Фло. Вот я и отказалась от них. Пришлось просто жить, сколько получится. Как и всем нам. Так что не мешай Пэппи принимать решение, слышишь, принцесса?
Я сидела, как парализованная, и смотрела на миссис Дельвеккио-Шварц, словно видела ее впервые.
Когда ко мне вернулся дар речи, я испробовала последнее средство — сказала, что могу позволить себе обеспечивать Пэппи. А миссис Дельвеккио-Шварц осведомилась, что скажет мой муж, когда я выйду замуж. И так далее.
— Ладно, — сдалась я. — Пусть решает Пэппи. Но я знаю: она оставила бы ребенка, если бы к ней вернулся рассудок. Двадцать недель — что теперь поделаешь? Кто отважится делать аборт на таком сроке?
— Спроси у своего доктора Форсайта, — посоветовала миссис Дельвеккио-Шварц.
Больше не могу писать, я вымотана. Сколько потрясений в день способен выдержать человек и не свихнуться? Мне кажется, будто земля качается под моими ногами, а я едва удерживаюсь на ней, растерянная и одинокая. Но если даже мне тяжело, то каково сейчас Пэппи? И великанше с верхнего этажа, в мозгу которой растет опухоль?
Вторник
13 сентября 1960 года
У нас с Дунканом есть свои договоренности — например, на случай, если мне надо срочно увидеться с ним, или ему — со мной. В девятом часу вечера он подобрал меня на Кливленд-стрит и повез домой. По дороге мы обычно болтали, и мне это нравилось: доктор Форсайт был на редкость деликатным и чувствовал, когда можно заводить серьезные разговоры, а когда не стоит.
Бедняга! Я нанесла ему удар прямо в солнечное сплетение — едва войдя в квартиру, спросила:
— Дункан, у тебя нет знакомых, которые согласились бы сделать аборт на сроке около двадцати недель?
— А в чем дело? — озабоченно спросил он, стараясь казаться спокойным.
— Это для Пэппи, — пояснила я.
