— Черт возьми! Вот она, чистая классика! — оглядывался он вокруг себя, обращаясь к голубям.
Да, но этот фонтан… ни к селу, ни к городу. Пошел дальше, надеясь, что Леско, Лемерсье и вся их компания,[124] с высоты небес плюют в него время от времени забавы ради.
Сразу оговоримся. Его критиковали, или пытались критиковать, в основном его соплеменники, разве что за его нравственную позицию и пристрастия, но ни в коем случае не за качество его работы. Благодаря его инженерному образованию (которое иными вечерами он считал своим слабым местом, помехой), его одержимости деталями, доскональному знанию конструкций, материалов и прочей физики, репутация Шарля уже давно находилась на недосягаемой высоте.
Просто он следовал теории гениального Питера Раиса, а до него Одена,[125] согласно которой по ходу проекта кому-то всегда приходится брать на себя неприглядную роль шекспировского Яго и направлять в нужное русло порывы чужих страстей.
Говорите, привержен к классике? Ну и пусть… Но уж никак не консерватор. Напротив, только и делал, что доказывал промышленникам, заказчикам, политикам и широкой общественности преимущества идей, которые в сто раз, в тысячу раз интереснее всех этих совершенно банальных построек, пусть и приукрашенных постмодернистскими или псевдоисторическими побрякушками, пожалуй, это и было самое трудное в его работе. В общем, и так ему доставалось со всех сторон, а тут еще почувствовал себя Perplexe'd in the extreme[126] — как Отелло «в буре чувств».
Да и слава Богу, между прочим. Правда, роль была покороче…
Эй! Папаша! Ты что, заснул? — встряхнулся он и перестроился в средний ряд. — Что за тарабарщину ты несешь. И с чего это ты вдруг про Раиса да про Мавра заговорил?
Премного извиняюсь. Это все память, опять сбивает с пути…
Конечно.
Она была права…
Вспомни-ка.
В последний раз…
Когда она вошла в ресторан и увидела, чем ты занят, все эти твои расчеты… целуя тебя, она тебя жалела. Она говорила тебе, что нельзя в твоем возрасте столько времени тратить на то, чтобы раскладывать жизнь по полочкам. Она знала, знала: ты возразишь ей, что это твоя учеба и все такое, но…
Но?
Замолчал. Больше не пытался анализировать, устал. На следующем съезде пора сворачивать.
Нет.
Будь любезен. Пожалуйста. Вернись.
Не для того мы следовали за тобой, чтобы уже в Рамбуйе[127] повернуть обратно.
Зачем все время размышлять? Жить так, словно руководишь проектом, строить планы, моделировать, что-то сооружать на скорую руку, рассчитывать, предвидеть, предвосхищать? Зачем ты взваливаешь на себя всю эту работу? Ты говорил, что больше ничего не боишься…
Я лгал.
А чего ты боишься?
Я хотел бы…
Чего?
Ну хорошо. Схитрим. Попробуем отвлечься. Что там у нас за окном? Красивые облака, вот появились первые коровы, последняя «Ауди», место отдыха с закусочной Ла Бригандери, взлетел сарыч, через семнадцать километров заправка, 95-й бензин стоит…
Когда мы были детьми, тихонько вновь заговорила память, и ругались… а ругались мы часто, потому что характер у обоих был отвратительный, думаю, дрались друг с другом за внимание и поцелуи одной и той же женщины, Нуну, отчаявшись нас помирить и перебрав все возможные угрозы, в конце концов неизменно отправлялся за своим голубем-чучелом, который пылился на холодильнике, совал ему в клюв что под руку попадется, чаще всего веточку укропа, и размахивал им перед нашими надутыми физиономиями:
— Рруу, рруу… Это голубь Мира, цыпочки мои… Рррууу… И мы смеялись. А смеяться вместе, значит, уже больше не сердиться друг на друга… А теперь вот эта коробка из-под обуви на сидении справа…
Какая разница, сколько стоит девяносто пятый! Ведь напрокат вроде обычно дают машины с дизелем? Что, прости? Что ты сказал? Он выпрямился, поправил ремень, разве… Разве эта чертокапельница не оставляла совсем никакой надежды? Может быть, она просто переоценила нас, в очередной раз хотела нас испытать!
И когда же она наконец оставит нас в покое, с этой своей великой любовью, которая и так нас уже…
Сколько? 1 евро 22 сантима за литр? Однако… Слушай, Баланда, замучил уже… Знаешь, весь твой незаурядный интеллект, все эти цитаты на языке оригинала, твоя принципиальность, твои блаженные студенты, твоя эрудиция, изобретательность и все прочее — знаешь, мы с удовольствием отдали бы всю это барахло за одну-единственную связную и законченную мысль.
Нахмурился, закурил, дождался, пока никотин немного прояснит голову, и наконец признался себе:
«Не хочу, чтобы ее смерть оказалась бессмысленной», — вот, оказывается, что его терзало.
Наконец-то! Вот и хорошо! Теперь дыши! Ты все осмыслил.
Не так ли? Проект готов! Можешь ехать дальше. Только замолчи и следи за дыханием. Ты этого не знаешь, но у тебя треснуло ребро.
Да, ну а если ничего не получится?..
Замолчи, говорят тебе. Думай о чем-нибудь другом.
Но расслабиться не получалось, он не мог доверять себе, по крайней мере, в том, что касается… протянул руку (ай, больно) и включил радио.
После дебильной рекламы какой-то попсовый голос, визгливый и жеманный, заблеял: Relax, take it easy.[128] И так двенадцать раз подряд!
Ииии-ииииии-изи.
Да понял я, понял.
Нашел темные очки и тут же снял: слишком тяжелые, слишком больно, захлопнул бардачок и выключил звук.
Загудел мобильный. И его туда же.
Жалкий голубь и изуродованный калека в малюсенькой японской машинке, как в Ноевом ковчеге, куда уж дальше…
Только вот наводнение подтачивало его изнутри, и под своими пластырями он незаметно разрушался.
После него — потоп…
***
Съехал с автострады на национальную дорогу, потом на областную, чуть дальше — на обычное шоссе.
Осознал, впервые за многие месяцы, что Земля вращается вокруг Солнца, и он живет в стране, в которой меняются времена года.
Его собственное оцепенение, лампы, неон, светящиеся экраны, разница во времени — какой-то сговор, чтобы он об этом забыл. А тут — конец июня, начало лета, открыл все окна, впуская запах свежескошенной травы.
Еще одно открытие: Франция.
Столько пейзажей на такую маленькую страну. Вся палитра… Удивительные краски, менявшиеся от одной области к другой в зависимости от местных стройматериалов. Кирпич, плоская коричневая черепица, теплые цвета — это Солонь. Потемневшие от времени камни, штукатурка, желтый речной песок… Луара, шифер, белый песчаник. Бесконечная игра серых полутонов и меловой белизны фасадов… Цвет слоновой кости и топленого молока в предвечернем освещении… Крыши, отливающие синевой, по контрасту с краснокирпичным основанием печных труб… Окна, двери, порой едва заметные или более яркие, в зависимости от фантазии и достатка владельцев…
И тут же, рядом — другая область, другие карьеры, другие породы… Сланец, плитняк, песчаник, лава, местами даже гранит. Камень, кладка, отделка, кровли — все другое. Здесь на смену островерхим крышам пришли высокие стены с водосточными трубами. Там — холодные зимы и дома жмутся друг к другу. А тут вот наличники и перемычки не так аккуратны, да и тона более…
Когда, как не сейчас, Шарлю вспомнить замечательную работу Жана-Филиппа Ланкло,[129] ну да ладно. Его же просили все это прекратить… Оставил при себе весь этот «лишний багаж», знакомства, ассоциации, референции, ехал все медленнее. Кривясь от боли, крутил головой, глядя по сторонам, цеплял колесом обочину, выруливал, задевал бордюры, и в крошечных деревеньках, которые проезжал, привлекал к себе всеобщее внимание.
Скоро ужин. В такое время прищипывают герань, а стулья и скамейки выносят на улицу, еще залитую солнечным светом. Вслед ему качали головами и обсуждали до следующего события.
И только собаки даже ухом не вели. Им, собакам, что блохи, что парижане…
Шарль был далек от природы. Рощи, изгороди, леса, равнины, луга, пастбища, косогоры, просеки, опушки, аллеи — он знал эти слова, но вряд ли сумел бы их разместить на топографической карте… Он никогда ничего не строил вдали от городов и не помнил ни одной книги, которая могла бы ему помочь, ведь, к примеру, тот же Ланкло и его ученики тоже «ограничивались» только жилой застройкой.
Так или иначе, деревня означала для него только одно: место, где можно почитать. Зимой у камина, весной, прислонившись к дереву, летом — в его тени. Хотя на природе он все же бывал… У бабушки с дедушкой, в детстве, вместе с Алексисом — то была великая эпоха мсье Каню, и позднее с Лоранс, которая таскала его в гости к своим друзьям, в их… загородные резиденции…
