— Э, э! — окликнул я, видя как Мишо вскинул пистолет, целясь в Микеле — отставить, это свои. Вот этих забирайте.
Бывший агент ФБР посмотрел на меня с уважением — он сам работал на улице и знал, как сложно справиться с тремя громилами — неграми, причем голыми руками.
— Должно быть, вам следовало вызвать подкрепление, сэр — негромко сказал он — эти парни очень опасны, никогда не знаешь, что у них в кармане. А наркомана можно колотить как мешок с песком двадцать четыре часа без перерыва — и он будет только лыбиться. А ну-ка стойте…
Двое с шокерами, уже упаковавшие двоих в наручники остановились. Бывший агент ФБР подошел к третьему, просмотрел в его разбитое лицо, потом пару раз хлестнул по щекам, чтобы привести в себя. Негр, тот самый, который лишился глаза, а потом нашел упокоение на туалетном сидении — глухо заворчал.
— Просыпайся, просыпайся, Дариус. Ты ведь у нас крепкий ублюдок.
Негр застонал.
— Как черта… Я подам на вас в суд.
— Вот. Твои мозги работают только после хорошей встряски, Дариус, не правда ли?
— Мишо… Чертов ублюдок.
— Это ты — чертов ублюдок.
— Я подам… подам в суд… козлы.
Негр мокро закашлялся, заперхал, видимо, Микеле его неслабо обработал.
— Не раньше, чем тебе вставят глаз, чертов псих. Уберите его отсюда, пока я не разозлился!
Вошли еще двое — для транспортировки каждого негра до машины скорой нужно было как минимум два человека.
— Я вынужден выразить вам признательность, сэр — сказал Мишо — этого ублюдка мечтает приложить так каждый полицейский Нью-Йорка. Не знаю, как это у вас получилось — но после того, как об этом узнают в баре на пятьдесят шестой улице — вам долго не придется там платить за свою выпивку…
— Знаешь его?
— Лучше чем хотелось бы, сэр. Этот ублюдок имеет какие-то темные дела, но он очень осторожен. Он еще пацаном угодил в каталажку за вооруженное нападение. В зоне, когда мотал срок — познакомился по переписке с какой-то дурой, она встречала его у ворот. Через пару месяцев школьный педагог заметил, что с одним из детей в негритянской школе что-то неладно. Оказалось, что у этой женщины был сынишка, десяти лет, и этот скот насиловал его, когда надоедали женщины. Копы дали ему хорошую взбучку в участке — но он выжил.
— Почему он не сидит в Райкерс, а находится здесь, на мероприятии, которое мы охраняем, и на которое не пускают человекообразных?
Мишо слабо улыбнулся.
— Добро пожаловать в Америку, сэр. Ассоциация защиты прав цветного населения выделила ему адвоката, он поднял шум и доказал, что признание получено под физическим воздействием. В итоге двух хороших копов вышибли со службы, а Большое Жюри отказалось передавать обвинение на процесс. С тех пор он стал хитрее.
— Я не услышал ответа на вторую часть вопроса, Марк.
Мишо пожал плечами.
— Сэр, у них не было ничего противозаконного, они были трезвы и купили билеты. Если бы мы их остановили — разразился бы скандал, а нам вчинили бы иск, та же Ассоциация защиты цветных сплясала бы на нашей могиле.
Понятно… Толерантность нас погубит.
Я улыбнулся, положил руку бывшему старшему агенту Мишо на плечо.
— Марк, ты сейчас видишь перед собой чертовски нетолерантного и неполиткорректного дворянина Российской Империи, который не собирается закрывать глаза на то, что творится вокруг. Не знаю, как у вас — а у нас принято называть вещи своими именами. Пусть мы прослывем расистами — но я не желаю, чтобы о нас говорили как о людях, которые допустили изнасилование во время своего дежурства из-за того, что пускали на объект кого попало. Так что если ты, или твои люди еще раз увидите подобных ублюдков на охраняемой территории — я ожидаю от вас более адекватных угрозе действий. Ты меня понял?
Для агента ФБР, североамериканца было сложно это понять, люди здесь настолько запуганы перспективой "собрать плохую прессу" или получить повестку в суд с миллионным иском — что не шевелятся даже и тогда, когда все вокруг горит синим пламенем. Но агент ФБР есть агент ФБР — он привык работать в команде и подчиняться установленным правилам. Какими бы они не были.
— Я вас понял, сэр.
— Вот и хорошо.
Краем глаза я заметил, что Микеле пробирается к двери, ведущей из туалета, когда на него никто не обращает внимания
— Микеле!
Он резко повернулся — как раз для того, чтобы поймать ключи от машины, которые я ему бросил.
— Ты мне больше ничего не должен. Спасибо за помощь.
Микеле скорчил улыбку.
— Вам спасибо, синьор Алессандро. Приходите к нам на обед в воскресение. Мама будет делать спагетти с мясным соусом.
— Мой холестерин уже находится за гранью добра и зла. Тем не менее, я приду, если буду в этот день в Нью-Йорке.
Хлопнула дверь.
— Сэр, если позволите… Этот ублюдок и в самом деле может подать на вас в суд за нанесение телесных повреждений. Но этого можно избежать, если у вас будет свидетель, который расскажет в прокуратуре, как все было на самом деле.
Я посмотрел на свидетеля. Точнее — на свидетельницу. Опасался увидеть разбитое лицо, а то и сломанный нос — но не увидел ни того, ни другого. Некоторые женщины падают мешком, некоторые — как кошки. Эта, судя по всему, относилась ко второй категории. Она сидела в углу, так что ее прикрывал массивный умывальник, и с любопытством смотрела на нас.
— Спасибо, Марк. Я сам.
— Понял, сэр…
Я подошел к даме, протянул руку.
— Прошу прощения за неприятный инцидент, мэм. Вставайте.
Дама поднялась, опираясь на мою руку, и я с удовольствием убедился в том, что она и в самом деле двигается как кошка. Балет? В нашей стране балет очень популярен, сама Императрица-мать танцевала в балете, но это Североамериканские соединенные штаты. Или…
Боевые искусства? Так плавно могут двигаться мастера восточных единоборств.
— Спасибо, сударь. За руку и… за то, что меня спасли.
Сказано было на чистейшем русском с петербургским акцентом, который можно было резать ножом.
— Мы с вами соотечественники, сударыня? — удивился я
— Вероятно да, сударь. Если вы тот, за кого себя выдаете. Вы же князь Александр Воронцов?
— Собственной персоной, сударыня. А вы…
— Меня зовут Катерина — судя по голосу ей было двадцать… двадцать пять, не больше. Просто удивительное самообладание — девять из десяти американок уже бились бы в истерике, звонили адвокату, психологу, бывшему или нынешнему мужу…
— Катерина, а дальше….
— Оставим просто Катерина… — девушка лукаво взглянула на меня — сударь, вы часто пытаетесь приударить за дамой, находясь в ретираде[64]?
— Боже мой… — мне и в самом деле было стыдно — какая оплошность. Готов на все, чтобы загладить ее.
— Думаю, если вы сопроводите меня в зал и предложите бокал шампанского — я все забуду. Только… извольте немного подождать, мне надо привести себя в порядок.
Так получилось, что в этом мире мне не везло с женщинами. Катастрофически не везло. Марианна… с ней мы были просто друзьями, верней — почти друзьями, хотя я видел, что ей от этого больно… просто я не мог ей врать, не мог ежедневно врать. Марина… а что Марина… это, видимо, мой крест, который мне тащить до конца. Смешно, но я числюсь женатым человеком, хотя никогда таковым не являлся. Ксения… это отдельная тема, которой я не хочу даже касаться, это не женщина, это погибель, это каток, от которого ты не убежишь. И…
И мне до сих пор было больно. Очень больно. Просто я свыкся с этой болью, как люди свыкаются с дурной погодой, и уже не замечал ее. Но это не значило, что ее не было.
А теперь… А теперь я даже не помнил, как оказался в зале. И только оказавшись там, одернул себя — опомнись, дурак, она же тебе в дочери годится! Но голова уже не работала. Совсем.
Катерина оказалась общительной, за полчаса я узнал, что, оказывается, она родом из богатой семьи в Санкт-Петербурге, отец ее товарищ министра финансов и претендует на несменяемого товарища после того, как эта должность освободится. Мать — известный искусствовед, она сама писательница и вольнослушательница Лондонской школы экономики. Здесь у нее нечто вроде каникул… изучает работу одного крупного банковского дома.
Позже, разбирая эту ситуацию, я пришел к выводу, что вел себя как пораженный стрелой амура набитый дурак. Я не задал себе вопроса — а каким образом столь крупный банковско-инвестиционный холдинг, который хранит банковскую тайну как зеницу ока и которому совершенно не нужны студенты на подработку — взял на практику обычную студентку Лондонской школы экономики, да еще позволил ей что-то там изучать. Я пропустил мимо ушей то, что ни в коем случае не должен был пропускать. И если бы я не пялил глаза на то, на что пялить глаза было неприлично, а осмотрелся бы по сторонам — возможно, я бы заметил людей, которых здесь уж точно не должно было быть, и само присутствие которых сигнализировало о смертельной опасности. Увы… в тот вечер я вел себя как старый набитый дурак, вот и закончилось все…
