И вот, скорее напялив, чем надев, свои серо-бурые, коротковатые рясы, два друга влились в почти непрерывный поток телег с овощами, осликов, на которых сидели боком женщины, солдат, крестьян и странников, прибывающих из Фландрии или из других мест. Все направлялись к Парижу по широкой дороге, предназначенной для радостных королевских въездов или печальных похорон, за которыми всегда наблюдали люди из деревень, образующих большой полукруг от Понтуаза до Иль-Адана, Шантийи, Санлиса, Нантейля-ле-Одуена и Мо.
Отправившись в путь, друзья беспрепятственно миновали ворота Сен-Дени, охраняемые солдатами, которые более внимательно присматривались к тем, кто покидал город, нежели к тем, кто входил в него... Впрочем, атмосфера изменилась. Возбужденная и, скорее, веселая в обычное время, она отражала теперь великую драму, разыгравшуюся в королевстве. Не было слышно песен или радостных восклицаний при встрече, люди тихонько переговаривались по двое или трое под навесами лавок; все спешили по своим делам, натянув на брови шапчонки или колпаки и тревожно озираясь по сторонам. Даже крики уличных торговцев звучали как-то приглушенно. Они по-прежнему предлагали сыр бри, кресс-салат, печеный горох, свежие булочки, рыбу из прудов Бонди и тысячу прочих заманчивых вещей, но напевные зазывания словно застревали у них в горле. Даже женщины, завернувшись в плащи, торопливо и в полном молчании проходили по улицам, чтобы заглянуть в церковь или к поставщику, но ни с кем не заговаривали и не смотрели на других. Одна из них сунула монетку в руку Эрве и попросила помолиться за нее. На Париж будто опустилась огромная темная туча...
Около обители Храма, подступы к которой охранялись рядами солдат, обстановка была еще хуже. Как всегда, здесь образовывались небольшие группки, которые ожидали, сами не зная чего. Привычные нищие, каждый день приходившие к Храму за пищей и милостыней, также присутствовали здесь, но стояли в некотором отдалении, не приближаясь к входным башням, где размещались кордегардии[45]. Все пристально разглядывали суровых вооруженных людей в железных шлемах так, словно это были ангелы возмездия с пылающими мечами, поставленные для охраны потерянного рая.
Два лжемонаха испытывали сходные чувства. С той только разницей, что здесь для них был не ставший запретным эдем, а их собственный дом, в котором они знали каждый камень, каждый закоулок. Эта обитель Храма представляла собой отдельный город в городе — с множеством строений, великолепной часовней в центре с грандиозным куполом, напоминающим культовые сооружения Востока. Здесь же располагались дом призрения для больных, кельи для рыцарей, четырехэтажная башня Цезаря, воздвигнутая в прошлом веке, а также изумительное сооружение, которое недавно завершил брат Юбер: большая башня, которую называли обычно Главной. Это была настоящая крепость, тоже квадратная, но окруженная круглыми башенками пятидесяти метров высотой, крытыми голубой черепицей. Главную башню построили для сокровищ Храма...[46]
Помимо всех этих построек, на территории Храма располагались прекрасный капитулярий, большие конюшни, ферма, поилки, кладбище, тюрьма и позорный столб Ордена. Это не считая мельницы, пекарни и того, что именовали цензивой — пространства, управляемого по феодальным законам — место обитания ремесленников, каменщиков, резчиков и плотников, которых использовал для своих нужд Храм. Как и остальная обитель, цензива не подпадала под власть короля, пользуясь, сверх того, как и весь благородный цех зодчих, льготами, которые предоставил ему Людовик Святой.
Обитель была скрыта высокими стенами, но в памяти обоих тамплиеров хранилось точное представление о ней... Они подошли к одному из нищих, мужчине лет сорока, который стоял, скрестив руки, возле деревянной ограды из тонких жердей, переплетенных гибкими ветвями. Он совсем не походил на своих собратьев. Хотя одежда его была насквозь продырявлена и обтрепана, она явно отличалась от одежды прочих попрошаек: скроена была умелыми руками из прочного, но изрядно поизносившегося сукна. Волосы у мужчины были седые, растрепанные, борода клочковатая, но карие глаза горели живым огнем, хотя уловить их выражение было трудно.
— Да будет с вами миг Господень, брат, — обратился к нему Эрве, слегка кашлянув, чтобы привлечь его внимание. — Могу я спросить вас, что вы тут делаете?
Мужчина метнул на него быстрый взгляд, потом пожал плечами:
— Вы же сами видите: жду, подобно всем остальным!
Хотя голос у него был слегка охрипший, возможно, из-за склонности к спиртному, говорил он, как человек благородного происхождения, и Эрве подумал, что вряд ли он принадлежит к низам общества.
— Но чего вы ждете? Простите за нескромность, но мой брат и я прошли долгий путь. Как люди нездешние, мы ничего не знаем о том, что происходит в Париже.
— Неужели вы прибыли из таких далеких краев, что до ваших ушей не донесся слух, поразивший все королевство?
— Напротив! Нам сказали, что король захватил все командерии Ордена Храма. Но это кажется невероятным! А сейчас мы услышали, что здесь — это, кажется, обитель парижского Храма? — все еще раздают милостыню... Значит, все осталось по-прежнему?
— Верно. Милостыню раздают, хотя многого от тех, кто находится здесь, никто не ждет.
— Значит, тамплиеров здесь больше нет?
— Они здесь. Говорят, что Великий магистр и его сановники заключены в Главной башне, а другие их братья в тюрьме. Остальных рыцарей препроводили в Сен-Мартен-де-Шан, чтобы подвергнуть там допросу. Их было около ста пятидесяти, да еще сержанты и слуги. Тут осталась лишь небольшая кучка, — добавил нищий голосом, в котором прозвучал гнев. — И занимается ими сам король собственной персоной!
— Сам король? Мы слышали, будто он сейчас в своем замке в Понтуазе.
— Откуда же вы идете?
— Из... из Нормандии. Монастырь, давший нам приют, сгорел...
— Правда? И где находился этот монастырь?
Оливье тихонько толкнул ногой своего друга, напоминая ему об осторожности. Этот нищий задавал слишком много вопросов.
— Рядом с Дьеппом!
Эрве готов был поклясться, что в глазах нищего мелькнула молния. Желая избежать дальнейших уточнений, он перешел в наступление:
— А вы уверены, что король сейчас в этой обители?
— Абсолютно уверен! Он прибыл сразу вслед за людьми, которые схватили тамплиеров. Разумеется, вы не знаете, как все это происходило?
— Разумеется.
— Тогда я вам расскажу. На рассвете прошлой пятницы новый канцлер Гийом де Ногаре в сопровождении капитана гвардии Райнальда де Руа вошел в обитель. Ворота ему отворили, потому что он солгал, сказав, что пришел сюда «по поручению короля», желающего переговорить с Великим магистром по делу, которое не терпит отлагательств.
