Наравне со мной, а именно на последнем повороте и обгоняя меня, пронеслась Лолита. Юная богиня шептала что-то неразборчивое. Двери в залу не стали преградой для новой богини судьбы — она их просто вынесла и подбежала к … Что?!
— Вставай! Эй! Вставай давай! Нас сейчас прибьют! — трепала Лолита, лежащую на полу….другую Лолиту!
— Ээээээ, — только и сумел выдавить я, протирая глаза. — Танатос, это от усталости глаза меня обманывают, или ты тоже это видишь?!
— Вижу, — сглотнул Танатос, приземляясь вместе с Катрионой. — Еще как вижу!
— Все по плану! — донеслось до меня, когда я на секунду перевел взгляд на титана смерти. Теперь на меня хлопая глазами смотрели две одинаковые Лолиты.
— По какому плану? — прищурился я, решаясь подойти на несколько шагов к двойняшкам. — Так это вот кто рылся в сундуке у Посейдона! И вот кто сдавал экзамены за другого! Так! Быстро признавайтесь! Кто из Вас — племянница!
Лолиты не сдавались. Они молча смотрели на меня, не поднимаясь с пола.
— А если так? — я подошел к ним, поднял на руки и сел вместе с ними на трон, усадив на колени, — Геката, я тебя ругать не буду. Ты- комок моих нервов! Кто из них ты?
Ответом мне было протестное молчание.
— А если попробовать так? — я достал из туники огромное ожерелье, усыпанное драгоценное камнями. У обоих Лолит дернулся глаз.
Прекрасно просто! Танатоса стал разбирать смех, когда одновременно две Лолиты бросились на ожерелье с криками:”Отдай! Это моё!”.
Я растерянно смотрел на возню на своих коленях и не понимал, как вывести их на чистую воду.
— Гадес! — посреди тронного зала появился Альтаир, раскрыв крылья, и внимательно разглядывая свои когти.
Обе Лолиты тут же спрыгнули с моих колен и понеслись со всех ног к минотавру.
— Любимая! — одну из Лолит он поднял на руки и закружил, усадив на свой локоть. Потом развернулся ко второй и сделал тоже самое. — Мамочка!
— Ага! — ядовито констатировал я, не спуская взгляда с той, кого Альтаир назвал мамой. — Вот ты где! И что с тобой делать?
— Что-то нужно делать со мной, — взвизгнула Катриона, опираясь на руку Танатоса и часто дыша. Под смертной растекалась огромная лужа. Я бросился к жене.
— Гадес, — дернул меня по пути Альтаир. — Ты помнишь…
— Да брысь ты! — рявкнул я, хватая Катриону на руки, посылая Танатоса за Никатой, а сам понес смертную в свои покои. — Сейчас, сейчас, моя хорошая. Сейчас станет легче. Погоди. Подожди.
Я рассеянно поцеловал жену в лоб, перед глазами стояла картина мучений Персика. В ушах стоял крик маленькой богини жизни. Если богиня так перенесла роды, то что же будет с маленькой смертной? Надо что-то делать — надо что-то придумать.
— Вот так, — я аккуратно положил Катриону на кровать, а сам сел рядом, держа ее за руку — Сейчас придет Никата. И все будет хорошо.
— Мне страшно, — прошептала Катриона, впившись мне в руку, — А что если со мной случится то же, что и с Персиком? Гадес, я так не хочу! Так все! Я передумала рожать! Не буду! Не хочу!
— Тихо-тихо! Я здесь, все хорошо, — я обнимал и баюкал смертную. Я понимал, что ей больно, но еще не так, как Персику.
— Гадес, ты только не уходи, ладно? — молила смертная, а я кивнул, и обнял ее сильнее за плечи, — Ты только меня одну не оставляй, ладно?
— Не оставлю, тише, — шептал я, и звал Танатоса. Я просил друга поторопиться.
— Спокойно! Сейчас родим! — посреди комнаты возникла Никата, и перевесив полотенце на другую руку, задрала Катрионе тунику, — Так, что тут у нас… Ага… Гадес, пошел вон! Пророчеств мрачных не было? Чего стал, Гадес! Вон!
— Что? — опешил я.
— Нет! — запротестовала Катриона и сильнее впилась в меня ногтями. — пусть остается тут.
Никата пожала плечами и кивнула мне на другой конец комнаты. Я слонялся из угла в угол, пока Никата с Катрионой то ходили по комнате, то лежали, то учились дышать. Потом снова лежали. А потом началось.
Дикий крик моей смертной резанул по ушам. Я бросился к ней, но тут же получил полотенцем по лицу.
— Стой, где стоишь! — рявкнула на меня Никата. Я, закусив нижнюю губу, мог только мучительно смотреть, как спустя несколько часов все еще страдает моя половинка души.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я метался вдоль стены, не зная как помочь и тут в памяти всплыло…
— Надень! — я бросился к жене, уворачиваясь от полотенца Никаты и защелкивая на руке Катрионы свой браслет. — Потерпи немного, я сейчас!
Половинка находилась в полубреду, затуманенными от боли глазами она провожала мой побег из комнаты.
— Не уходи, — слабый шепот донесся до моих ушей, когда я уже выходил за дверь.
— Не все мужики выдерживают роды! Слабак! Не все такие, как мой сын — авторитетно заявила Никата, вернее заорала.
Я уже несся к сокровищнице. Там лежал второй браслет, выкованный мной, когда-то давно, для будущей невесты. Я создал уникальный подарок, чтобы чувствовать все, что будет чувствовать она. Когда-то я планировал идеальную семью. Но это было так давно, что я едва вспомнил о нем.
Я чуть не пробежал кованые врата в сокровищницу, проскользив мимо них.
— Так, он где-то здесь. Должен быть! — я разбрасывал горы золота в разные стороны, в надежде найти его, как можно быстрее. — Да где ж ты, мать моя Гея!
Я переворачивал уже третью гору золота. И вот он! Наконец-то! Не медля ни секунды, я защелкнул браслет на запястье. Все тело тут же пронзило невыносимой болью. Она туманила разум и не давала возможности мыслить.
— Приди в себя! — я отвесил сам себе оплеуху, в надежде прочистить разум, — Давай, Гадес! Просто забери!
Я плохо соображал, почти не осознавал, что делаю, но когда меня пронзила боль с тройной силой — я понял, что получилось! Я перенес всю ее боль на себя.
— Я смог, — вымученно улыбнулся я, сжимая браслет, — Теперь ей не больно.
Очередная вспышка боли затумананила сознание окончательно. И меня обняла спасительная темнота.
Очнулся я от голоса Геры. Я лежал на чем — то мягком.
— Я поступила так, как ты мне говорила, дитя. Я излила на таблички все, что у меня накопилось, — вещал назойливый голос верховной богини. — И я, в знак рождения новых богов, тебе, как богине терпения, приношу в дар вот это. На этих табличках написано две тысячи способов извести любовниц мужа и их бастардов. Гадес, конечно, отличается от своего брата Зевса, но… Мало ли, пригодится.
Что? Две тысячи способов? СТОП! Богиня?! Богиня терпения?!
— А вот мой дар тебе богиня, для беспокойства нет причины, — голос племянницы заставил меня разлепить глаза, — Для первой дочери судьба, прожить любимой и любя. Вторая дочь твоя Макария, судьбу найдет среди розария. Её судьба есть новый бог на перекрестке всех дорог.
Геката растворилась, как и остальные боги. Я аккуратно приподнялся на своей кровати. В ногах сидел Танатос и баюкал девочку, лет трех, глупо улыбаясь, глядя на волосы цвета махагона. Ага, это Прозерпина. Так.
— Очнулся! — радостно выдала Катриона и бросилась обниматься, — Гадя, а рожать оказалось совсем не больно! Нет, по-началу больно конечно, но потом, как в туалет сходила! Жаль, что ты все время в обмороке провалялся! Смотри, какая у нас красавица!
Рядом с кроватью, а колыбельке, спал мой маленький комочек счастья. Странно, но она как две капли воды похожа на меня. Это ли не чудо?
— А почему Макария? — этот вопрос меня сейчас волновал куда больше, чем то, что моя смертная стала богиней. А главное, как. — Можно же было назвать нормальным именем Мелиноя! А если бы родился сын, то Загрей! А Макария… Это что хоть значит?
— Да у меня деда Макаром звали, — пожала плечами Катриона, — Он хороший был. А что? Тебе не нравится? Ну так не надо было в обморок падать!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Зевая Катриона опустилась на подушки. Думаю, что разговор про богиню можно и отложить.
— Я горжусь тобой, Гадес, — шепотом произнес Танатос, после того, как девочки уснули. Все девочки. — Взять на себя боль, через кованые браслеты. Они же в тысячи раз усиливают боль за свою услугу! Я говорил тебе, что ковать такие — плохая идея.
