голова, большой мясистый нос и нижняя губа, несколько вытянутая вперед, что старило его лицо. Говорил он всегда тихо, медленно и протяжно.
Так как в описываемый период поэтическим экстазом были заражены не только некоторые офицеры, но и гусары, то мало кто придавал значение тому, что Гумилёв поэт; да кроме того, больше увлекались стихами военного содержания. Командир полка, полковник А. Н. Коленкин, человек глубоко образованный и просвещенный, всегда говорил нам, что поэзия Гумилёва незаурядная, и каждый раз на товарищеских обедах и пирушках просил Гумилёва декламировать свои стихи, всегда был от них в восторге, и Гумилёв всегда исполнял эти просьбы с удовольствием, но признаюсь, многие подсмеивались над его манерой чтения стихов. Я помню, он читал чаще стихи об Абиссинии, и это особенно нравилось Коленкину. Среди же молодых корнетов были разговоры о том, что в Абиссинии он женился на чернокожей туземке и был с нею счастлив, но насколько это верно — не знаю.
Всегда молчаливый, он загорался, когда начинался разговор о литературе и с большим вниманием относился ко всем любившим писать стихи. Много у него было экспромтов, стихотворений и песен, посвященных полку и войне. С гордостью носил Гумилёв полковой нагрудный знак и чтил традиции полка. В № 144 газеты «Россия и Славянство» от 29 августа 1931 г. помещена репродукция рисунка Гумилёва, на которой он изображен сидящим на фантастическом орудии под эскадронным значком 4-го эскадрона, в котором он служил.
Когда при кавалерийских дивизиях стали формировать пешие стрелковые дивизионы, то Гумилёв вместе с другими был назначен в стрелковый дивизион, которым командовал подполковник М. М. Хондзынский. В этом дивизионе Гумилёв продолжал службу, сохраняя постоянную связь с полком».
Тот же ротмистр Топорков записал рассказ полковника А. В. Посажного:
«В 1916 году, когда Александрийский Гусарский полк стоял в окопах на Двине, штаб-ротмистру Посажному пришлось в течение почти двух месяцев жить в одной с Гумилёвым хате. Однажды, идя в расположение 4-го эскадрона по открытому месту, штаб-ротмистры Шахназаров и Посажной и прапорщик Гумилёв были неожиданно обстреляны с другого берега Двины немецким пулеметом. Шахназаров и Посажной быстро спрыгнули в окоп. Гумилёв же нарочно остался на открытом месте и стал зажигать папироску, бравируя своим спокойствием. Закурив папироску, он затем тоже спрыгнул с опасного места в окоп, где командующий эскадроном Шахназаров сильно разнес его за ненужную в подобной обстановке храбрость — стоять без цели на открытом месте под неприятельскими пулями».
Опубликованы в 4 томе Собрания сочинений Николая Гумилёва,
изданного в Вашингтоне в 1962–1968 годах.
Николай Гумилёв. Рисунок Михаила Ларионова. 1917 год
Публикации в прессе о поэтических вечерах в «Бродячей собаке»
Вечера состоялись в конце декабря 1914 — январе 1915 годов
1
«Затем вошел молодой доброволец — поэт, недавно приехавший с войны. Вскоре он прочитал стихотворение, написанное на поле боя. Оно было совсем неплохим. «Я чувствую, я не могу умереть», — такова была основная мысль, — «Я чувствую, сердце моей страны бьется в моей груди. Я ее олицетворение, и я не могу умереть». Я побеседовал с ним потом. «Вы думаете, все это вселяет ужас?» — сказал он. — «Нет, война — это радость». «Более жутко, чем Петроград», — сказал я — «ничего быть не может». «Тогда вы должны поехать со мной, завтра вечером».
К. Бехгофер. «The New Age».
13 января 1915 года
2
«Вечер поэтов 27 января был своего рода „большим днем“ в „Бродячей собаке“. Публики собралось столько, сколько может вместить этот подвал, и даже немного больше. Чтение стихов, начавшееся, к сожалению, слишком поздно, доставило слушателям большое удовольствие.
Интерес сосредоточился, главным образом, на Н. Гумилёве. Талантливый молодой поэт, как известно, пошел на войну добровольцем, участвовал в сражениях, награжден Георгием и приехал в Петроград на короткое время. Переживания поэта-солдата, интеллигента с тонкой психикой и широким кругозором, запечатленные в красивых, ярких стихах, волнуют и очаровывают.
Бледной, надуманной и ненужной представляется вся „военная поэзия“ современных поэтов, в своем кабинете воспевающих войну, — рядом с этими стихами, написанными в окопах, пережитыми непосредственно, созревшими под свистом пуль. И когда поэт-солдат в прекрасных стихах изумляется „поистине прекрасному и светлому“ явлению войны и спрашивает: „как могли мы жить до сих пор без этих ярких переживаний“, или когда он рассказывает, как переплетаются в его сознании прошлое с настоящим, гром орудий с музыкой Энери, жужжание пуль с танцами Карсавиной — это волнует, веришь этому и приближаешься к пониманию небывалого и непонятного <…> После стихов танцевали, пели, оживленно разговаривали. Присутствовавшему на вечере офицеру с четырьмя Георгиями на груди устроили дружную и бурную овацию».
Ю. В-н. «Петербургский курьер».
28 января 1915 года
3
«…На днях в „Бродячей собаке“ был „Вечер поэтов“. Кроме Тэффи из „заслуженных“ не было никого. Была молодежь во главе с талантливым Н. Гумилёвым… Гумилёва здесь любят. Он был на войне, и война навеяла на него прекрасные звуки. В солдатской рубашке с крестиком, молодой, безусый, он имел тут наибольший успех…»
А. Измайлов. «Биржевые ведомости».
30 января 1915 года
Афиша поэтического вечера в кабаре «Бродячая собака» с участием Николая Гумилёва. Вечер состоялся 27 ноября 1914 года
Военные стихи Николая Гумилёва
Татьяна Альбрехт
Об отношении Николая Гумилёва к войне и военной теме в его творчестве
В заметке Ю. В-н о поэтическом вечере в «Бродячей собаке» очень точно подмечено кардинальное отличие стихов, написанных поэтом — непосредственным участником войны и кабинетных сочинителей, знающих о войне по газетам, но смело изливающих свои восторги, лозунги и призывы в шаблонно-пафосных сочинениях.
Очень умно и тонко подмечено. Существует распространенный стереотип о Гумилёве, как о «певце войны», особенно культивируемый, разумеется в обличительном ключе, в 30-е годы ХХ века. С переменой идеологического ветра обличение превратилось в восторженность, но стереотип до сих пор жив и прочно занимает место в умах многих вскользь знающих творчество Николая Степановича читателей.
На самом деле всё обстоит совсем не так. Стоит подумать и посчитать, внимательно просмотреть сборники — и приходишь к пониманию, что у Гумилёва на порядок меньше военных, тем более, военно-патриотических стихов, чем у его собратьев по перу, которые и на сотню километров ни разу не приближались к передовой.
По сути, именно к военным стихам Николая Степановича можно отнести «Солнце духа», «Война», «Наступление», «Второй год», «Священные плывут и тают ночи», «Рабочий» «Новорожденному», «Рай», «Смерть», если, конечно, не считать шуток вроде «Мадригала полковой даме», посвящений и стихов, написанных в период тяжелой болезни весной 1915 года — «Сестре милосердия» и «Ответ сестры милосердия».
Остальные стихи этого периода к войне имеют отношение опосредованное, в
