— Я, признаться, не вполне понимаю… — сказала Ольга, хлопая ресницами с наигранным изумлением. — С одной стороны, это объяснение в любви… С другой же… Простите, но вы, мне прекрасно известно, давным-давно состоите в законном браке…
— К сожалению, — с досадой поморщился камергер. — И в наше время, увы, невероятно трудно, почти невозможно законным образом изменить состояние дел. Да, я не могу предложить вам руку. Но вот все остальное — к вашим услугам. Все, что вам взбредет в голову. Все, что способен предложить людям вроде нас с вами этот мир.
— Мне, наверное, следовало бы оскорбиться? — задумчиво протянула Ольга. — Взрослая девушка прекрасно понимает, что такое предложение означает…
Камергер приблизился к ней вплотную и взял за руку.
— Олечка, вы только не обижайтесь на мою откровенность… Но, положа руку на сердце, мы оба прекрасно знаем, что вы уже, как бы поделикатнее выразиться, прекрасно знакомы с иными сторонами взрослой жизни…
Ольга, не отнимая руки, взглянула ему в глаза.
— Любопытно, откуда же у вас такие сведения?
— Недавно, буквально вчера, мне довелось выпить пару-тройку бутылок в компании некоего обитающего по соседству гусарского поручика, который был весьма невоздержан на язык. Кое-какие подробности меня убедили, что я имею дело не с хвастливым враньем. — Его голос звучал мягко, прямо-таки обволакивал. — Оленька, вы и не представляете, как я был рад, когда этот болтун мне все выложил. Во-первых, я узнал, что передо мной, назовем вещи своими именами, взрослая женщина, а во-вторых, точно знаю теперь, что вы совершенно свободны… Это ведь правда?
— Свободна, как ветер, — сердито сказала Ольга. — Но каков подлец…
— Не самый добропорядочный юноша, — согласился камергер. — Он вас не стоит, давайте забудем о нем. Разговор у нас предельно откровенный… Да, я не могу сделать вас законной супругой… но я позаботился, чтобы вы в самом скором времени получили таковой статус, да вдобавок и титул…
— Ах, вот оно что… — прищурилась Ольга. — Значит, господин граф не для себя старался?
— Ну разумеется, — непринужденно сказал камергер. — Казимир — настоящий друг… и я оказал ему весьма ценные услуги, чтобы рассчитывать на ответную признательность. Он вбил себе в голову, что жениться не будет никогда — но согласился ради нашей дружбы этому зароку изменить. Брак с ним не накладывает на вас ни малейших обязательств по отношению к нему — я просто-напросто, заботясь о вас, о вашем будущем, хочу дать вам достаточно прочное положение в обществе. Для всего света вы так и останетесь графиней Биллевич, а для меня… Согласитесь, это гораздо лучше во всех смыслах, нежели предлагать вам участь пошлой содержанки… У вас будет абсолютно устроенное будущее — и моя любовь. Неужели вы усматриваете в этом раскладе хоть толику чего-то недостойного?
— Да нет, пожалуй, — задумчиво произнесла Ольга. — Это где-то даже благородно, изящно, я бы сказала, устроено, в самом деле, мало общего с участью пошлой содержанки… Но я, уж не посетуйте, вынуждена вам отказать. Давайте сразу все расставим на свои места, чтобы не было никаких недомолвок. Так уж случилось, что вы в качестве любовника меня никак не прельщаете. Вы совершенно справедливо изволили подметить, что я — взрослая женщина в полном смысле этого слова. А женщина всегда точно знает, с кем она отправится в постель, а с кем ни за что туда не пойдет. Это взвешенное, рассудочное решение, а не минутный каприз. Я к вам прекрасно отношусь как к постороннему человеку, но в качестве… сердечного друга я вас категорически не вижу. Вы достаточно взрослый и умудренный житейским опытом человек, чтобы понять, насколько я сейчас серьезна и откровенна. Решение я приняла и менять его не собираюсь. Мне хочется, чтобы вы это осознали и более не возвращались к этому разговору…
Камергер так и не отпустил ее руку, продолжая взирать на Ольгу грустно-обаятельными глазами — что, вообще-то, могло бы произвести впечатление, но только не на того, кто знал о блистательном кавалере всю неприглядную правду…
— Это окончательный ответ, — нетерпеливо сказала девушка, резко высвободив руку. — Другого не будет…
— Оленька, милая… — произнес камергер прочувствованно. — Быть может, вы не верите, что я испытываю к вам настоящие чувства? Могу заверить…
Он говорил и говорил, убедительно, ярко, пылко — вот только при этом от его рук, лица, от всей фигуры потянулись к Ольге струи разноцветного тумана, подобные тем, какими ее пытался одурманить граф Биллевич, когда делал предложение. На сей раз все было гораздо красивее, многоцветнее и причудливее: полупрозрачные зыбкие ленты всех цветов радуги сплетались в затейливые фестоны, поражавшие игрой красок и их чистотой, Ольга услышала тихую, приятную, умиротворяющую музыку, обволакивавшую ее мягчайшими волнами, многоцветный купол совершенно закрыл их с камергером от окружающего мира. Она почувствовала себя беспомощной, коленки ослабели, и не было сил оттолкнуть уверенно обнявшего ее мужчину. Глаза стали сонно слипаться, Ольга чувствовала, как ее опускают в мягкую высокую траву, как один за другим, сами по себе, расстегиваются крючки кафтанчика, как под расстегнутую рубашку проникает теплая опытная ладонь…
Собрав все силы, она очнулась. И нанесла ответный удар — как теперь умела. Обычными словами, как водится, описать это было невозможно — но камергер, нелепо взмахнув руками, отлетел в сторону, упал навзничь, моментально пропали затейливые разноцветные ленты, и музыка больше не играла.
Поднявшись и неспешно приводя одежду в порядок, Ольга не без ехидства поинтересовалась:
— Вы не ушиблись, Михаил Дмитриевич?
Камергер бросил на нее недоумевающий и злой взгляд. Он поднялся, сделал какой-то жест — и от него в сторону Ольги стало быстро распространяться нечто вроде сиреневой паутины, на глазах становившейся все более затейливой и густой…
Ольга ударила. Если бы это мог видеть непосвященный наблюдатель, он рассказывал бы потом, что на пути паутины на миг возникло нечто вроде бешено вращавшегося огненного колес с зазубренными краями — и ошметки чародейской паутины прямо-таки брызнули во все стороны, моментально истаивая в воздухе, словно упавшие на раскаленную плиту снежные комочки…
Она ждала, напрягшись, изготовившись к суровой схватке. Однако камергер стоял неподвижно, скрестив руки на груди, словно Наполеон Бонапарт на какой-то из батальных гравюр.
— Ах, вот оно в чем дело, — сказал он насмешливо, определенно пытаясь сохранить хорошую мину при плохой игре. — Вот какое наследство досталось милой девочке… Стало быть, мадемуазель, вы теперь колдунья? Очаровательная ведьмочка…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
