кораблик в порт, перетащив раненых на капитанский мостик. Фёдор перетянул раненым их окровавленные руки и ноги, и встал к штурвалу. Машина стучала исправно, а Фёдор молился Женщине с медными волосами Аоту, что врачует болезни, Белой куропатке, что смягчает боль, и Великому оленю с двумя головами, которые у него спереди и сзади. Этот Великий олень отмеряет человеку жизнь и смотрит одновременно в прошлое и будущее.
Внезапно он почувствовал рядом с собой чёрного монаха. Он тоже молился вместе с ним, но по-своему и своим божествам — мёртвому юноше, раскинувшему над миром руки, и его матери с залитым слезами лицом.
Корабль криво подходил к пирсу, и к нему бежали солдаты с винтовками — только тогда монах исчез.
Фёдора перевели на другой корабль — большую самоходную баржу. Она шла к большому городу — Фёдор никогда не видел таких городов. Над серой водой сияли золотые шары куполов, гигантские мосты проплывали над баржей.
По сходням пошли внутрь люди — в основном дети и женщины с крохотными сумочками и большими чемоданами.
Фёдор дивился этим людям и их глупой одежде, но он видел пассажиров только мельком, лишь изредка вылезая из своего убежища, наполненного живым божеством машины.
Баржа довольно далеко отошла от города, когда над ней завис чёрный самолёт.
Фёдор услышал через металлическую стенку, как вспухает на поверхности воды разрыв, как дождём стучат капли воды по палубе. Но мгновенно всё заглушил детский визг. Этот визг был нестерпим, и в нём потонул скрежет рвущегося железа.
Ночь окружала Фёдора, холодная вода била по ногам, когда он выбрался на палубу.
Он поискал глазами своего непременного спутника, но его не было рядом. Были только дети, что плакали вокруг. Матери, обняв сыновей, прыгали в воду, которая кипела у бортов шлюпок.
Фёдор понял, что всех не спасти, но кого выбирать — он не знал. Чёрный Монах не появлялся — и Фёдор стал вязать плот. Он медленно плыл в холодной воде, между чемоданов и панамок, модных шляпок и мёртвых тел, выдёргивая, как овощи с грядки, живых детей из воды.
Фёдор успел задать себе вопрос, сколько он сможет спасти людей, и каков будет счёт после этой ночи, но тут же забыл об этом, потому что время остановилось. С ним на плоту плыли Женщина с медными волосами и двухголовый олень, а над ними висела в воздухе Белая куропатка. Дети молча смотрели на воду, и от этого Фёдору было страшнее всего.
На рассвете плот ткнулся в берег каменного острова. Там, среди редкого леса они прожили несколько дней в шалашах из веток и камней.
Дети были немы. Они молча бродили по берегу, вглядываясь в чёрную воду, а вечерами сидели вокруг костра.
Фёдор оказался здесь единственным взрослым человеком, и теперь, как сказки, рассказывал спасённым истории про двухголового оленя и Белую куропатку. Он поведал им про траву и мхи, которые можно видеть в тундре весной, и чем они отличаются от мхов и трав осени. В его рассказах по тундре брёл двухголовый олень, на котором верхом путешествовали мать с сыном. Юноша, сидя на олене, крестом раскидывал окровавленные руки, будто хотел обнять весь мир. А Белая куропатка несла благую весть и избавление от мук — всем-всем без разбора.
Дети молчали, и Фёдор не знал, понимают они его или нет. Их скоро нашли, но дети так и не произнесли ни единого слова. Когда их увозили на юг, они лишь по очереди молча заглянули Фёдору в лицо.
Мёртвый игумен явился к Фёдору в ту же ночь, и Фёдор встретил его с обидой. Но обида прошла, и они снова говорили долго — и о разном. Проснувшись, Фёдор понял, что он забыл спросить, сравнялся ли счёт. И действительно, он никак не мог вспомнить, сколько детей спаслось с ним на острове. Спросить было некого — военная неразбериха раскидала людей. Фёдор снова ушёл в море и несколько тяжёлых голодных лет ловил рыбу.
Но вот война треснула, как ледяная глыба на солнце, и по деревянным тротуарам застучали костылями калеки. Зазвенели медалями нищие у магазинов, прыгая в своих седухах, и Фёдор с удивлением увидел, как яростно могут драться безногие. Потом всех нищих калек свезли на острова, а Фёдор нанялся туда рабочим.
Часто, когда он чинил что-то, безногие окружали его, чтобы рассказать про войну. Их рассказы были страшны, как история мёртвых монахов, и крови в них булькало больше, чем в том озерце посреди тундры.
Но век инвалидов оказался короток — они умирали один за другим, и Фёдор легко копал им могилы, оттого что могилы эти были половинного размера.
Когда умер последний инвалид, Фёдор покинул острова и ушёл к родным местам. Теперь он без труда нашёл то место, с которого началась его новая жизнь. За год он поправил обитель и поставил рядом с ней большой деревянный крест. В пору сильных ветров крест звенел и гудел, но под этот звук Фёдор только лучше спал.
Однажды к нему пришёл соплеменник. Он, как и Фёдор, жил в больших городах и заразился там странной болезнью. Фёдор долго лечил его, на всякий случай призывая на помощь не только Белую куропатку, но и юношу с тонкими, дырявыми от гвоздей руками. К удивлению Фёдора, его соплеменник выздоровел.
Пришелец остался с ним, но скоро стали приходить другие люди, жалуясь на свои испорченные тела.
В иной день Фёдор увидел механическое чудовище-вездеход. Он решил, что снова приехали люди в кожаных пальто и история, как ей и положено, должна повториться. Нужно было умереть так же, как когда-то умер игумен и, встретившись с ним на оборотной стороне мира, всё-таки узнать, у кого больше силы — у матери с сыном или у двухголового оленя. Но вышло всё иначе. Из вездехода действительно вылез человек в кожаном пальто, долго ругался, но стремительно залез обратно и исчез из жизни Фёдора навсегда.
И Фёдор понял, что ничто и никогда не повторяется в точности, ничего не сделать заново, ошибки нельзя исправить, а можно только искупить.
Он бродил по пустынным местам, а сам всё больше молился. Мёртвый игумен приходил к нему часто и ругал Фёдора за то, что тот хочет поженить богов Верхнего мира с семьёй убитого юноши, а богов нижнего мира сочетает с козлоногими хвостатыми существами. Они спорили долго и часто, но каждый раз Фёдор наутро понимал, что забыл про давнюю арифметическую задачку, и не было ответа у того уравнения из двух
