— Прин, ты вернулся! — сказал голос. Он узнал его. Во всяком случае, он почувствовал, что должен знать обладателя голоса. Голос был мужской.
Говоривший вошел в его поле зрения, и Прин узнал в нем Иркуна. Итак, обладателя голоса звали Иркун. Он был тем властелином медицинской аппаратуры и коммуникаторов, который руководил переброской их личностей, их душ, если угодно, через коммуникационную сеть в место, где та соединялась с вычислительными субстратами Преисподней, а затем в саму Преисподнюю. Ну и обратно, само собой разумеется. Так ведь? Это обстоятельство имело существенное значение. Им надо было вернуться во что бы то ни стало. Для этого их снабдили соответствующими патчами и прошивками, которые следовало запустить в нужное время в нужном месте. Тогда они смогли бы вернуться.
В Виртуальной Реальности эти дополнительные фрагменты кода имели вид шипов на шейной веревке. Они наделяли носителя обликом одного из самых могущественных и привилегированных демонов Преисподней и давали шанс на возвращение из виртуального мира в базовую Реальность. Этот шанс можно было использовать только однажды.
Он вспомнил сиявшие призрачно-голубым светом ворота и долину, где высились эти штуки, в форме иксов. На них были нанизаны разлагающиеся тела.
Сиявшие голубым ворота, отчаяние, с которым он прошел через них, крепко прижав к своей груди Чей...
Прошел... кувыркнувшись в воздухе так, чтобы пройти первым. Она должна была пройти сразу вслед за ним. В его объятиях. Если бы это удалось.
— У тебя получилось! — заявил Иркун, торжествующе хлопая хоботами друг о друга.
Он был в форме врача: белый жилет, копыта в маленьких, тоже белых, пинетках, хвост аккуратно собран и перевязан подколотой ленточкой.
— Ты сделал это, ты вернулся! А Чей, что...
Иркун обернулся, чтобы посмотреть на нее. Чей продолжала смотреть прямо перед собой. Прин сначала решил, что она смотрит на него. Теперь он понял, что ошибся. Она ни на кого не смотрела, строго говоря. Она медленно моргнула, потом еще раз. В точности так, как за пару мгновений до этого.
— ... случилось? Она шла за тобой? — закончил Иркун изменившимся голосом, быстро считав показания датчиков и коммуникаторов вокруг ее постели. Он вытащил планшетник и начал что-то быстро отстукивать на нем. Хоботопальцы танцевали над иконками, символами и числами.
— Она?.. — начал он и, вдруг замолчав, перестал стучать по виртуальной клавиатуре.
Он посмотрел на Прина. Вид у Иркуна был совершенно убитый.
Иркун, чей, койка, на которой она лежала, и вся маленькая больничная палата, расположенная в плавучем доме недалеко от берега лагуны мелководного моря, куда-то поплыли и стали нечеткими. Прин подумал, что у него что-то случилось со зрением. Затем он понял, что плачет.
Между Прином и Иркуном лежали еще трое павулианцев. Вместе они и составляли ядро команды. Они постарались обойтись услугами как можно меньшего числа специалистов, чтобы Гееннисты ничего не пронюхали.
Они лежали на кушетках на палубе, глядя через лагуну на дюны. Повернувшись в противоположном направлении, можно было увидеть бескрайнюю морскую гладь. В ней отражался яростный, ослепительный закат. Черные птицы летали над отражением светила, поднимались и проносились на фоне частично затянутого облаками неба, перелетая от сгущения облачности к разрыву и к новому нагромождению стреловидных туч. Никаких других лодок или плавучих домов в пределах видимости заметно не было. Плавучее жилище, в котором поселились они сами, выглядело достаточно невинно, чтобы не возбуждать подозрений. На самом деле дом был битком набит суперсовременной техникой, а от его основания через лагуну и дюны к массиву спутниковых антенн в ближайшем городе тянулся тщательно замаскированный многокилометровый оптический кабель.
Прин находился в сознании уже в общей сложности полдня. Требовалось срочно решить, что делать дальше и как поступить с Чей.
— Если мы оставим ее в таком состоянии, то личности без труда удастся воссоединить, как только она вернется, — сказал Биат, психотехник.
— Даже если та личность окажется безумна? — уточнил Прин.
— И даже в этом случае, — заверил Биат таким тоном, будто это было невесть какое достижение.
— Итак, у нас есть совершенно здоровый разум в спящем режиме. Предположим, что мы пытаемся реинтегрировать его с обезумевшей версией той же личности. Кто победит? — спросила Йолерре, главный программист проекта. Йолерре разработала кодошипы, позволившие им ускользнуть из Преисподней.
— Новая личность всегда записывается поверх старой, — пожал плечами Биат. — Это нормально.
— А если мы разбудим ее, и...? — начал Прин.
— Если мы разбудим ее, она проснется в точности такой же. какой была в момент перехода, — сказал Сульте. Он руководил всей операцией. Раньше Сульте работал на правительство и обеспечил их нужными связями, а также предоставил неоценимую информацию о коммуникационных сетях. — Но чем дольше она пробудет в сознании перед реинтеграцией, живя обычной жизнью, тем тяжелее будет совместить две личности: ту, что сейчас лежит здесь в отключке и не имеет ни малейшего понятия о том, что творится в Преисподней, и виртуальный Аналог. Где бы ни она там ни была, она всего нахлебалась.
Он посмотрел на Биата. Тот кивком подтвердил его предположения.
— Нельзя исключать, что вторжение виртуальной личности сведет ее с ума, — заметил Иркун. — Это в лучшем случае.
Он помолчал.
— Это лечится, — добавил он. — Есть методики.
— А эти методики когда-либо испытывались на личности, прошедшей через все ужасы Преисподней? — спросила Йолерре.
Иркун покачал головой и шумно втянул воздух.
— Сколько должно пройти времени, чтобы реинтеграция стала невозможна? — спросил Прин.
— В худшем случае осложнения возникнут уже спустя считанные часы, — сообщил Биат. — У нас есть несколько дней, ну, может, неделя. Но не больше. Перезапись — жесткая операция, она может ввергнуть ее в перманентную кататонию. Единственным гуманным выходом может стать постепенное добавление информации о Преисподней к базовой личности.
Он помотал головой.
— Нет, нет, более вероятно, что согласования с ее продолжающейся личностью добиться не удастся. Она просто отвергнет эти воспоминания и преобразует их в кошмарные сны.
— А вы уверены, что она не выскочит оттуда с минуты на минуту? — спросил Иркун у Прина.
Иркун не расставался с планшетником, закрепленным на подставке перед ним. На устройство оперативно передавались данные о состоянии лежавшей всего в паре метров — в палате — Чей.
Прин покачал головой.
— Уверен, — сказал он. — Шансов почти нет. Она позабыла об экстренном коде, забыла, как он выглядит и для чего нужен, забыла, как вы снаряжали нас в путь; что еще страшнее, она взялась отрицать существование любой объективной Реальности. Эти ублюдки, сторожевые демоны, уже почти настигли нас, когда я прошел через портал. Фактор замедления времени таков, что, если ей не удалось проскользнуть за мной спустя несколько ударов сердца, она будет отсутствовать здесь... в течение долгих месяцев.
Он снова заплакал.
Остальные переглянулись и придвинулись к нему поближе, издавая успокаивающие звуки. Те, кто был ближе всех, дружно потянулись к нему хоботами.
Он отстранился и оглядел присутствующих.
— Нам стоит разбудить ее, — сказал он решительно.
— Что случится, если мы все же ее вернем? — спросила Йолерре.
— Ей может быть предоставлена определенная форма существования в Виртуальности, — ответил Сульте. — Ведь, — он посмотрел на Биата, — гораздо легче будет лечить ее там, чем здесь, разве нет?
Биат кивнул.
— Я ставлю вопрос на голосование? — спросил Иркун.
— Полагаю, что выбор за Прином, — возразил Сульте. Остальные покивали и зашумели, соглашаясь.
Йолерре опять сделала порывистое движение, намереваясь ласково погладить его одним хоботом.
— Ты сможешь вернуть ее, Прин, — сказала она убеждающе. — Сможешь. Я знаю.
— Нет, — ответил Прин. Он не смотрел на нее. — Не смогу.
Когда следующим утром они разбудили Чей, его уже не было.
Он не желал ее видеть.
Он не хотел бросать невольную узницу Преисподней, которую любил всей душой, ради этой, которая никогда туда не спускалась, какой бы эта последняя ни была здоровой, совершенной и целостной.
Конечно, когда та версия Чей, которая никогда не была в Аду, узнает о его решении, она будет несказанно огорчена и станет теряться в догадках, почему он так с нею обошелся. Но не ей теперь было ему рассказывать, что такое жестокость и ущерб. Он видел все это в Аду. Тот, кем он стал, не мог бы притворяться, что все, случившееся там, было понарошку.
Он изменился навсегда.
Комнату, где Ледедже впервые проснулась в новом теле и увидела сидящую на балконе Сенсию, отдали девушке в распоряжение на все время, пока она остается на борту корабля. Они немного полетали по кораблю на маленьком, почти бесшумном суденышке (всесистемник не уставал впечатлять и поражать ее, и чувство это усиливалось с каждым коридором, который они оставляли позади, с каждым углом, за который поворачивали), а потом Сенсия высадила Ледедже недалеко от ее нового пристанища, где один из многокилометровых внутренних коридоров упирался в маленькую долину, на склонах которой располагались жилые помещения, дала девушке большое серебряное кольцо тонкой работы — на самом деле это был терминал, с его помощью можно было связываться с кораблем — и оставила наедине с собой, искать собственную дорогу обратно в комнату и приводить свои мысли в подобие порядка. Сенсия обещала являться по первому зову, и видно было, что ей и впрямь доставляет удовольствие роль гидессы, компаньонки — или любая другая, какую Ледедже сочла бы нужным ей поручить. Впрочем, сказала она, Ледедже наверняка нужен отдых, ну или просто свободное время.
