дежурный. – Тут еще не мороз, а где мороз, туда велено не водить. – И хохотнул, будто отмочил что-то уморительное.
Нюта рванула из его пальцев локоть и показательно отряхнула рукав пуховика. Дежурный хохотнул еще раз и заскрипел ключом в скважине тяжелой железной двери.
– Ледяная, зараза, – ругнулся он, толкая дверь вперед. Та нехотя послушалась. – Гостей встречайте, Таисия Игоревна.
Нюта проскользнула в зазор между ним и дверью, перескочила железный порог и закашлялась от неожиданности. Воздух в маленькой комнате походил на тот, которым заполняется тамбур зимнего поезда дальнего следования: запахи уставших тел, грязных носков, сигарет и мороза, бушующего где-то снаружи, а здесь лишь исходящего на разводы изморози. У стены на откидной лавке сидела Тая. Без куртки, в одном свитере, она прятала руки под мышками. Волосы у нее растрепались, стали почти прямыми и практически полностью завесили лицо. Даже со стороны было заметно, что она мелко дрожит.
– Ларина! – гаркнул дежурный. – Вставать надо, когда с тобой говорят!
Тая не пошевелилась, но ответила:
– Да пошел ты.
Нюта в секунду оказалась между ней и дежурным, выставила руки вперед, закрывая Таю от возможного удара, но дежурный лишь хмыкнул, повернулся и вышел. Дверь за ним захлопнулась, однако замок не лязгнул. Нюта выдохнула в три приема, чтобы успокоить горло.
– Что-то долго вы, – проворчала Тая за ее спиной.
И тут же вскочила на ноги, обняла Нюту, уткнулась лицом в ее плечо.
– Груня там разбирается, – зачастила та, не решаясь обернуться. – Скоро домой поедем, ты холодная, кошмар. Давай я тебе куртку дам?
Тая покачала головой, разжала руки и вернулась на лавку. Нюта осторожно присела рядом. Нужно было сказать что-нибудь еще. Пошутить, например. Посочувствовать. Описать, как они с Груней мчались по пустым улицам в отделение. И как до этого Нюта почти замерзла за гаражами, где остались приметы их привала – вытоптанная цепочка следов и одна желтая струйка, ушедшая в глубину сугроба. Но вместо этого Нюта потянулась и убрала с лица Таи волосы, которыми та упрямо завешивалась. Убрала и застыла, рука повисла в воздухе.
– Не начинай, – попросила Тая, отводя взгляд. – Нормально все.
Но ничего нормального не было. Нижняя губа разбита, на брови – ссадина, а по левой щеке расплывался красный, переходящий в синеву отпечаток.
– Я распсиховалась, когда Шурку отослали. – Тая попыталась улыбнуться, но распухшая губа не слушалась. – Начала орать, чтобы мне телефон вернули. Ну и получила. – Она глянула на Нюту и повторила: – Нормально все. Просто по лицу съездили, а могли вон туда запихнуть. – И кивнула на дверь.
Оказывается, дежурный оставил их в комнате, служившей предбанником перед другим помещением. Туда вела железная дверь, почти белая от изморози. Холод, исходящий от нее, заполнял пространство и расползался – по лестнице вверх, по коридору к кабинетам и комнатушке дежурного. А может, и дальше. На улицу, через двор – к жилым домам. Кто знает, вдруг постоянная зима началась именно здесь?
– Это морозильная камера, – то ли спросила, то ли обозначила Нюта.
Пальцы в ботинках сами собой поджались. Тая кивнула, потерла бровь. Кровь запеклась корочкой, но сукровица еще подтекала.
– Не надо, – попросила Нюта. – Заразу занесешь.
Тая хмыкнула:
– Мне мама в детстве говорила, что зараза к заразе не липнет.
Молчать было невыносимо, и Нюта ухватилась за первый вопрос, пришедший на ум.
– Груня сказала, что ты ее падчерица.
– Ну да.
– Значит, твоя мама… – начала Нюта и запнулась.
– Мама моя заразой не была, ага, – Тая подышала на пальцы правой руки и снова спрятала ее под левую мышку. – В очередной отцовской поездочке подхватила какую-то дрянь. Мне восемь было тогда.
– Жесть, – только и нашлась Нюта.
Тая покачала головой.
– Я сейчас думаю, что это даже к лучшему. Она всю эту дичь не пережила бы просто. Вышла бы в окно от омерзения. И отца не простила бы ни за что…
– Не простила бы?
Тая дернула плечом, мол, неважно, и спросила:
– У тебя резинки нет? Мою отобрали.
Волосы Нюта еще на работе собрала в хвост, чтобы не лезли в глаза, пока будет копаться в земле. Тонкое резиновое колечко запуталось, и Нюта рванула, оставив на нем целый клок волос. Принялась было снимать их, но Тая забрала резинку и ловко соорудила пучок на макушке. Без шторки волос синяк и ссадины на лице стали явными. Смотреть на них было больно, но Нюта старалась не отводить глаза. Тая улыбнулась, кривя губы.
– Груня их разнесет.
Нюта вспомнила электрическое поле, которое сгущалось и искрило вокруг Груни, стоило той чуть сдвинуть брови, и кивнула. Осталось лишь дождаться ее возвращения. И не схлопотать обморожение.
Кажется, они обе задремали. Нюта отметила только, что время уплотнилось, а Таино тело рядом размягчилось и отяжелело. Оно навалилось сбоку, и от этого стало теплее, еще медленнее моргалось и еще глубже дышалось, хотя воздух был все такой же холодный и чужой, будто не приспособленный для дыхания.
– На выход, – вдруг раздалось одновременно с лязганьем двери.
Нюта дернулась вперед, почти упала с лавки и принялась тереть глаза – они слиплись от дремоты. Пока она пыталась понять, где вообще оказалась, Тая уже вскочила на ноги и застыла перед дежурным, который зябко топтался на пороге.
– Телефон верни! – потребовала она. – И куртку! И шапку! Все вещи верни, короче. Быстро!
Дежурный насупился. Маленькие глазки еще уменьшились от собравшихся вокруг них складок сероватой кожи.
– А чего? Мне велено к Костюку вас доставить, пускай начальство решает, чего там кого…
– Ну веди. – Тая презрительно скривила губы. – Смысл тут с тобой трепаться, если ты не решаешь ничего. Только по коридорам водишь. Для этого тебя мама рожала, как считаешь?
Дежурный не ответил, но дверь за ними запирал со скрежетом, в котором легко угадывалось все, что он думает о языкастой пигалице и недостатке синяков на ее наглом лице. Впрочем, Тае, кажется, было на него плевать. Она шла по коридору показательно не спеша. Поглядывала на Нюту – один глаз чуть заплыл, другой смотрел зло и весело.
– Не кисни, – шепнула она. – Сейчас Груня им устроит веселье.
Веселиться Нюте совершенно не хотелось. А вот поесть чего-то горячего и оказаться в своей постели – да. Но она послушно поднялась по лестнице, проследовала за дежурным к кабинету Костюка и зашла в просторную комнату, достаточно теплую, чтобы возникло желание расстегнуть куртку.
Груня стояла у окна и смотрела во двор. Будто почувствовав Нютин порыв, она обернулась, сверкнула глазами и коротко качнула головой. «Балаклава!» – ахнула мысленно Нюта и застегнула молнию под горло. Но Груня от нее уже отвлеклась, она стремительно пересекла кабинет и оказалась перед Таей. На секунду Нюте почудилось, что они сейчас обнимутся. Но Груня только взяла Таю за подбородок и повернула к свету.
– В протоколе написано,
