— А зачем рога небодливой корове? Чтобы гордиться ими и никогда ни в коем случае никого не бодать?
— Ты прав.
Некоторое время Черный стоял неподвижно, затем обернулся и выжидательно уставился на Четырехглазого, ожидая продолжения.
— Я ответил на твой вопрос, — сказал Четырехглазый. — А теперь я буду задавать свои вопросы.
Черный виновато опустил глаза.
— Ты и так знаешь все ответы, — сказал он.
— Иногда вопросы важнее ответов. Зачем ты стал менять маску? Соскучился по настоящим приключениям? Подумал, что новые боги добрее старых? Решил, что в этот раз твоя задница обойдется без порки? Подумал, что я забыл дорогу на Землю? Я правильно спрашиваю?
— Весной ты так и не вылез из своей берлоги, — пробормотал Черный.
— Весной мне не было нужды вылезать, Сергей справился и без меня. Он прошел свой путь, совершил восхождение и по праву встал рядом со мной. И с тобой. Или тебе надоело стоять на вершине мира? Решил спуститься вниз? Могу поспособствовать.
Черный смотрел в землю, кусал губы и молчал. Четырехглазый продолжал говорить, и каждое его слово било Черного, как невидимая плеть.
— Зачем ты предаешь наше прошлое? — спрашивал Четырехглазый. — Разве в единственном цветке лотоса меньше гармонии, чем во всех райских кущах, вместе взятых? Разве прекрасное можно измерить числами? Разве ты не знаешь, что в великом знании много печали? Разве ты разучился отличать неизбежное зло от зла, привнесенного в мир сдуру? Разве ты не видишь, что открыл врата злу?
— Добра без зла не бывает, — негромко возразил Черный.
— Но это не повод раскачивать лодку. Чтобы понять семитскую мораль и принять ее всем сердцем, надо родиться семитом. Ты не сможешь носить маску Люцифера, пока не переродишься.
Я наклонился к уху Головастика и тихо спросил:
— Черный — это Люцифер?
Головастик хихикнула и сказала:
— Только сейчас догадался? Четырехглазый — молодец! Как он его раскрутил… Эх, мне бы такую веру…
— Свято место пусто не бывает, — сказал Черный. — Глупые люди открыли вакансию, я занял место…
— Если в святом месте скорпионы начнут справлять свадьбу, ты тоже займешь это место? — спросил Четырехглазый. — Если вампир предложит тебе бессмертие в обмен на карму, ты станешь пить его кровь?
— Сергей это сделал! — воскликнул Черный.
— Тогда он еще не был богом, — заявил Четырехглазый. — Не все, что дозволено смертному, дозволено богу. Бог — не только сила и власть, но еще и ответственность. Ты забыл лицо своего отца.
Черный недовольно поморщился.
— Нашел что читать, — проворчал он. — Ты еще про ка лекцию прочитай.
— Надо будет — прочитаю, — заявил Четырехглазый. — И про ка, и про свет и тьму… Короче. Если я увижу в раю или аду хоть одного ангела или черта, или херувима, или серафима шестикрылого… Угрозу сформулировать или сам уже все понял?
Черный тяжело вздохнул.
— Они же там теперь сами заводиться будут, — сказал он.
— А ты проследи, чтобы не заводились. Заклинание какое-нибудь придумай, амулетов понавешай… Любишь гадить — люби за собой дерьмо убирать.
— Это все? — спросил Черный.
— Не все. Через тринадцать дней Бомж должен закрыть врата в рай. По собственной воле. Меня не интересует, как ты это устроишь. Подумай, напряги мозги, дай отдых члену, он у тебя от этого не отвалится.
Черный, казалось, был готов заплакать.
— Я не смогу, — пробормотал он.
Четырехглазый вдруг резко шагнул вперед, схватил Черного за длинные волосы, намотал на запястье и резко дернул вниз. Черный согнулся в неестественной позе, на мгновение мне показалось, что Четырехглазый сейчас накажет его так, как принято в российских тюрьмах. Но нет, Четырехглазый зафиксировал захват, повернул лицо Черного вверх и медленно заговорил, цедя слова сквозь сжатые в злой гримасе губы:
— Ты сможешь все. А если не сможешь — я лично отправлю тебя в самое гадкое место, какое только найдется в помойке, которую ты открыл. Я залезу в твою душу до самого дна и выпью все твои страхи. А потом я выплесну их в кокон, которым окутаю тебя, и мы будем наблюдать, как чахнет твой разум. В прошлом богов казнили и за более мелкие проступки.
Черный задрожал мелкой дрожью, его лицо утратило черноту и стало просто смуглым. Я не сразу сообразил, что он побледнел.
— И разгони этих пидарасов, в конце-то концов! — рявкнул Четырехглазый, завершая свою речь.
Впервые с начала разговора он потерял над собой контроль.
Черный дернулся, вырвался, потерял равновесие, грузно плюхнулся на задницу и стал смешно открывать и закрывать рот. Он явно хотел что-то сказать, но не мог выдавить из себя ни единого слова.
Впрочем, пидарасы, как назвал их Четырехглазый, в словах не нуждаясь. Секунду назад они смирно стояли в сторонке, выстроившись в шеренгу, а теперь уже улепетывали со всех ног, сверкая в воздухе босыми пятками.
— Все, — сказал Четырехглазый. — Нам больше нечего здесь делать. А ты, мразь, — от ткнул пальцем в Черного, — через пять минут оторвешь от земли свою черную задницу и займешься делом. А если не оторвешь — потом не обижайся, я слов на ветер не бросаю. Все, пошли отсюда.
22
Мир моргнул и превратился во внутренний дворик калифорнийской виллы Головастика. Хозяйка виллы стояла рядом со мной.
— Ну и ну, — сказала она. — В последний раз я его видела в таком состоянии во времена короля Артура. Бедный Черный! — она хихикнула. — Ну да ладно, все хорошо, что хорошо кончается. Давай лучше выпьем. Такое мероприятие надо обмыть.
Головастик взмахнула рукой, вдруг пошатнулась и упала… гм… в появившееся сзади нее мягкое кресло. Посмотрела на мое вытянувшееся лицо и расхохоталась. А потом взмахнула рукой еще раз и другое кресло ударило меня сзади под коленки. Я тяжело плюхнулся в него и пробурчал:
— Что-то ты расшалилась сегодня…
— Знаю, — кивнула Головастик. — Обычно я до такой ерунды не опускаюсь, но сегодня…
Я вдруг почувствовал, что моя рука держит фужер, доверху наполненный шампанским.
— За победу, — провозгласила тост Головастик. — За нашу победу.
Мы выпили и я спросил:
— А как Четырехглазый догадался, что это Черный изображал Люцифера?
Головастик странно посмотрела на меня и ответила:
— Он не догадался. Он просто сделал это реальностью.
Мы немного помолчали, а затем я сказал:
— Если Четырехглазый вдруг захочет сотворить что-нибудь из репертуара Бомжа…
Мой фужер снова наполнился шампанским.
— Давай выпьем за то, чтобы он не захотел, — сказала Головастик. — Потому что если Четырехглазый съедет с катушек… об этом лучше даже не думать. Давай лучше напьемся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
