«Интенсивность скандинавской колонизации в любом районе не следует оценивать лишь в свете названий деревень. Да, если рассматривать Англию в целом, распределение скандинавских названий деревень довольно прямо указывает на основные очертания зоны скандинавской колонизации. Но во многих областях, где названия деревень в основной своей массе английские, следы скандинавского влияния начинают появляться, как только изучение доходит до уровня полей и лесов»[326].
Одной из таких областей является Нортамптоншир, где к скандинавскому типу принадлежит лишь немного названий первостепенных населенных пунктов, но для обозначения некоторых второстепенных топографических объектов использовались скандинавские слова. Фрэнк Стентон предположил, что «большинство этих названий, скорее всего, не относится к периоду первой оккупации Нортамптоншира датчанами», но, по его заключению, «они доказывают, что датское влияние на территории, где обнаруживаются такие названия, было достаточно сильным для того, чтобы давать их даже более отдаленным лесам и полям». Проблема, конечно, состоит в определении того, насколько плотным должно было быть заселение для того, чтобы повлиять на местную речь вышеуказанным образом, но все же не наложить значительного отпечатка на названия деревень. Сходство между языком местного населения и языком новоприбывших делает излишним предположение о том, что для такого результата требовалось очень большое количество скандинавов. Следовательно, основные области скандинавской колонизации следует искать там, где соответствующее влияние отчетливо сказывается на названиях основных населенных пунктов, а также полей, рек и лесов. Даже на этих территориях взаимосвязь двух языков обесценивает ту мысль, что «только поселение, масштабы которого приближаются к массовой колонизации, могло ввести в оборот массу иноязычных слов и фраз в этот знакомый словарь деревенской жизни»[327].
Скандинавы принесли также характерный набор личных имен, многие из которых были использованы при образовании топонимов. Некоторые из них еще долго продолжали употребляться в Англии. Фрэнк Стентон установил, что линкольнширский судебный реестр за 1212 г. содержит 215 скандинавских имен, и только 194 английских[328]. Скандинавские личные имена, конечно, не ограничивались территорией Денло, но именно там они встречаются в самых больших количествах. Например, согласно «Книге Страшного суда», у землевладельцев в период до нормандского завоевания в ходу было по меньшей мере 350 скандинавских личных имен, причем девяносто из них присущи только Линкольнширу и Йоркширу, в то время как тридцать пять являются исключительным достоянием Восточной Англии, о которой «Книга Страшного суда» сообщает гораздо более полную информацию, чем о предыдущих двух графствах[329]. Очень соблазнительно, хотя это и было бы ошибочно, предположить, что люди со скандинавскими именами были потомками скандинавских колонистов. Профессор Экуол привлек внимание к нескольким случаям, доказывающим, что разные члены одной и той же семьи могли носить и скандинавские и английские имена[330]. Он приводит пример четверых братьев, упоминаемых в кадастровой книге Линкольншира, которых звали Ingemund, Оипе, Edric и Eculf, и замечает: «Оипе это, безусловно, скандинавское имя, Ingemund, возможно, тоже, в то время как Edric является определенно английским, как, вероятно, и Eculf». В Линкольншире жил человек, носивший великолепное скандинавское имя Thorfrodr, в форме Turued, а у отца его было английское имя Wulfferd, в форме Vlued[331]. Понятно, что таких примеров неизбежно можно найти лишь несколько. Поэтому нам очень редко известны имена разных членов одной и той же семьи, но и этого достаточно, чтобы продемонстрировать, как опасно полагать, что скандинавские имена были исключительной привилегией потомков викингов. Мода на имена меняется, и, помимо всего прочего, на нее оказывает влияние пример господствующего в обществе класса. Так, в XIII веке в среде мелких землевладельцев и крестьянства во всех частях Англии бытовало значительное количество имен, введенных нормандцами и их континентальными союзниками. Профессор Уайтлок показала на основании «Liber Vitae» аббатства Торни, насколько быстро европейские имена обрели популярность у того социального круга, о представителях которого может идти речь в подобном произведении[332]. Она высчитала, что списки, которые велись с начала XI и до XIII века, включают до 2133 записей, в которых встречается около 660 разных имен, и «из их числа европейское происхождение имеют примерно 272 имени в 1221 статье, староанглийских имен 185 в 548 статьях, а скандинавских 123 в 236 статьях, без учета исходно скандинавских имен, встречающихся в форме, выдающей континентальное влияние». Ниже приводится таблица изменения процентного соотношения имен в этих списках в период после нормандского завоевания Англии:
Скандинавские Староанглийские Европейские Вскоре после завоевания (1066 г.) 10 45 45 Начало XII века 7 26 67 Вторая половина XII века 3 16 81 Конец XII или самое начало XIII века 1 4 95
Разумеется, подобные изменения не означают, что значительная масса населения состояла из прямых потомков людей, прибывших в Англию в 1066 г. или впоследствии; наоборот, они говорят о том, что пример правящего класса оказал глубокое влияние на английские обычаи, связанные с выбором имен. Аналогичным образом скандинавы, которые в течение столь долгого времени господствовали в таких областях, как Линкольншир и Йоркшир, наложив свой отпечаток на тамошнюю административную терминологию, тоже дали начало моде, у которой нашлись последователи. Во времена Кнута пример, поданный скандинавами, прибывшими в IX веке, получил подкрепление. Многие из сподвижников Кнута были разосланы по разным концам страны и, должно быть, серьезно повлияли на английские личные имена[333].
Пример Линкольна хорошо показывает опасность восприятия личных имен как источника информации о скандинавских колониях. Д-р Хилл собрал ранние формы названий улиц города Линкольна, которые были опубликованы с комментариями Фрэнка Стентона[334]. Как правило, эти названия носят староанглийский или среднеанглийский характер, а Фрэнк Стентон отмечает:
«Конечно, есть исключения, вроде очень примечательного названия Класкетгэйт; но уже само по себе использование слова gata для обозначения дороги, как и частота названий, в которых вместо а или современного о употребляется ei, доказывает, что в городе существовала влиятельная скандинавская колония. Но тем не менее между общим характером этих названий и отчетливо скандинавской окраской самых ранних личных имен, встречающихся на монетах и в хартиях XII века, наблюдается несомненная разница. Точнее, бросается в глаза крайняя редкость параллелей со скандинавскими, а именно норвежскими топонимами, которыми изобилует Йорк. Это различие свидетельствует о чрезвычайно интенсивной скандинавской колонизации Йорка по сравнению с любым другим населенным пунктом такого рода к югу от Хамбера».
Однако изучение личных имен, употреблявшихся в XII веке в Линкольншире, такого отличия не выявило.
Тот факт, что люди английского происхождения могли получать скандинавские имена, имеет серьезные последствия для интерпретации так называемых «гибридных названий», в которых скандинавские личные имена объединяются с английскими элементами. Примером такого названия является Фостон в Дербишире — слово это составлено из скандинавского прозвища Fotr и английского элемента tun; в этом графстве известно по меньшей мере десять подобных гибридов, а в Лестершире ко времени составления «Книги Страшного суда» их было уже более двадцати. Согласно общему мнению, такие названия означают, что некий скандинав поселился в преимущественно английском районе, а по поводу некоторых из них полагают, что это были деревни, захваченные скандинавскими воинами. Во многих случаях это вполне похоже на правду, особенно когда деревни с такими названиями находятся в богатых и плодородных областях. Но не стоит забывать, что люди, давшие свои имена таким населенным пунктам, вполне могли быть англичанами или, напротив, скандинавами, которые пришли вместе с Кнутом. Их нельзя механически причислять к скандинавским поселенцам IX века.
