— Что случилось? — властно спросил Векавищев. — Говори, Георгий. Ну?!
— Андрей Иванович, — промолвил Елисеев, — тут такое дело… Меня назначили буровым мастером на сорок вторую.
Он опустил голову.
Векавищев взревел:
— Убью!
Бесстрашный Елисеев вздрогнул. Илья Ильич вздохнул:
— Это он не тебе, Георгий.
Векавищев резко повернулся и почти побежал в сторону буровой вышки. На полпути он остановился и закричал срывающимся голосом:
— Вот что, Георгий! Увидишь Бурова — передай ему мои слова. Только дословно! Мол, знать его не хочу и чтоб ноги его здесь не было!
Елисеев выглядел несчастным. Назначению он был, конечно, рад: теперь можно будет развернуться как следует, да и сорок вторая — интересная задача, там много нерешенных проблем, по словам Бурова. В общем, очередной вызов человеческим и профессиональным качествам Елисеева. Не ответить на этот вызов он не мог. А со стороны это смотрится так, будто Елисеев — неблагодарная скотина по отношению к Векавищеву, своему наставнику, который принял его как родного.
Авдеев хорошо понимал все, что творится в душе у молодого человека. Проговорил негромко:
— Не обращай внимания, Гоша. Андрей теперь злой как собака на всех. Сначала Васька Болото ушел от него без объяснения причин. Тоже на сорок вторую, кстати. Встретитесь там, все знакомое лицо — легче тебе будет. Васька мужик сволочной в смысле подраться, но в нем еще много неизведанных глубин. Сам по себе он не гнилой человек и работник каких мало, вот тебе и опора. Мда… А Андрей… Перемелется.
— Думаешь? — негромко, с болью переспросил Елисеев.
— Уверен, — не задумываясь ответил Илья Ильич. И пожал ему руку: — Поздравляю, Георгий. Так держать.
* * *
На сорок второй Елисеева встретило полное запустение. В вагончике под выгоревшим вымпелом — чья-то давняя награда за спортивные достижения — сидел человек в ватнике. Перед ним в жестяной кружке имелся напиток неизвестного происхождения, обладавший резким спиртовым запахом. При появлении Елисеева он нехотя поднял голову и поглядел на вошедшего с нескрываемой издевкой.
Трудно было представить себе что-то более странное и неподходящее для здешней обстановки, чем Георгий Елисеев, чистюля в клетчатой рубашке.
— Здравствуйте, — проговорил Елисеев со спокойствием, достойным индейца в описании Фенимора Купера. — Могу я узнать вашу фамилию?
После долгой, выразительной паузы человек за столом ответствовал:
— Вахид Ахметов. Помощник бурового мастера. Хотя самого мастера ой как давно уже нет. Я понятно ответил?
— Вполне, — коротко бросил Елисеев. — Меня зовут Георгий Алексеевич Елисеев. Я — новый буровой мастер.
После новой паузы, во время которой Вахид Ахметов осмысливал информацию, помбур усмехнулся и просто, ласково спросил:
— Пить будешь, Гоша?
Елисеев никогда не пил с подчиненными. Но развивать эту тему сейчас счел преждевременным. Потом все встанет на свои места. Сначала надо поговорить с людьми, поглядеть на них.
— Буду, — сказал Елисеев. — Налей.
Ахметов взял вторую кружку, понюхал, сморщился.
— Черт, одеколоном воняет. Возьми мою, моя тут, кажется, единственная не воняет.
Елисеев взял, поставил перед собой на стол.
— Товарищ Ахметов, я на двоих соображать не привык. Позови сюда всех свободных от смены, хорошо?
— Молодец, — одобрил Ахметов. — Уважаю!
Он не спеша вышел и так же не спеша вернулся. С ним явилось еще пятеро. Они уселись за стол и выжидательно посмотрели на нового мастера. С виду мальчонка хлипкий, но это ведь с виду. У Векавищева работал (слух уже прошел). Жив остался. Что само по себе ценно. Ахметов, впрочем, больших надежд не питал. Бывают такие места — не заладится дело, и хоть ты тут умри. И кому не повезло в таком месте очутиться — дрыгайся не дрыгайся, масла не собьешь. Это только та лягушка, которая в сливки или там в сметану угодила, может своим дрыганьем сбить масло и выбраться. А та, которая в ведре с водой, — так в воде и останется. Из воды только одна твердая материя получается — лед. Что опять же не сулит ничего хорошего и от лягушки никак не зависит.
Елисеев, впрочем, данный факт решил проигнорировать. Выступил с настоящей речью.
— Говорю в первый и последний раз. Разгильдяйства и саботажа не потерплю. Увижу на буровой кого-то пьяным — уволю к чертовой матери. Сам привык работать и остальным скучать не дам.
Василий Болото сидел в углу, помалкивал. У Василия уже образовался авторитет на новом месте. Захотел бы — стал бы неформальным лидером, задатки имелись, кулаки тоже. Но Василий предпочитал уединение. Не то чтобы гордый, просто мыслей в голове много накопилось, а пустые разговоры и пьянка отвлекают.
Елисеева Болото знал не то чтобы близко — но работали все же вместе. Приблизительно догадывался и чего ожидать от нового мастера. Так что никаких новостей для Василия тут не было. Елисеева нужно поддержать, и Болото выжидал подходящего момента. А еще любопытно было Василию, как выкрутится молодой специалист теперь, когда за спиной не маячат такие зубры, как Векавищев с Авдеевым. Вроде бы пока не смущался. Ну что ж, молодец. Давай жги дальше.
Один из бурильщиков приподнялся:
— Да мы ж не против работы, товарищ начальник! — Он прижал руки к сердцу. — Только вот жить и питаться как скоты не хотим.
Другой прибавил:
— Мы уже про себя решили: человеческих условий не будет — уедем домой.
— Проблемы решу, — проговорил Елисеев, переводя настороженный взгляд с одного лица на другое. — Это я обещаю.
Ахметов невесело рассмеялся:
— Да ты не обещай, просто реши. А то много раз нам тут сказочки рассказывали.
Так, пора. Болото встал, вытер ладони о штаны.
— Ладно, все понятно, — подытожил он. — Пошли работать.
Елисеев проводил его глазами. Если Болото не будет на его стороне — бригаду он потеряет.
Болото между тем не спешил. Продолжал наблюдать, делать выводы. Одно дело — когда они вместе ходили под началом у Векавищева, другое — когда Елисеев сам заделался начальником. Поглядим, поглядим, какой из него начальник. «Проблемы решу» — какой скорый!..
Новое столкновение произошло вечером, во время ужина. Елисеев зашел в столовую, быстро осмотрелся по сторонам. Люди уже сидели за столами, накрытыми клеенкой. Клеенка старая, потертая, но чистая, без свинства. Вообще выглядит столовая прилично, решил Елисеев и заглянул в окошечко раздачи. И повар ему понравился: похож на персонажа из мультфильма. Полный, румяный, в чистом белом фартуке и колпаке. Поздоровался с мастером приветливо, самолично «насыпал» борща в тарелку, плюхнул сметанки, присыпал высушенной зеленью и подал с улыбкой:
— Будьте любезны.
Елисеев не знал, но повара так и называли здесь — «Будьте любезны». Не знал он и того, что такое приветствие слышит от повара далеко не всякий…
Поглощенный сегодняшними впечатлениями и раздумьями о тяжелом наследстве, которое осталось ему от прежнего мастера, Елисеев машинально принялся хлебать борщ. Да, вкусно. «Нажористо», как говорят мужики. И мяса кусочек нашелся, да и сметаны «Будьте любезны» не пожалел.
Елисеев так глубоко зашел в свои мысли, что не обратил внимания на соседа по столу. А сосед — Василий Болото — пристально буравил мастера недобрыми глазами. Наконец заговорил:
— Вкусно?
Елисеев вздрогнул, будто пробудился ото сна. Удивленно глянул на Болото. Странный вопрос. Это что — вместо «приятного аппетита», что ли?
— Вкусно, — ответил Елисеев.
И только теперь насторожился. Ох не просто так заговорил с ним молчун Болото! Что-то нехорошее у буровика на уме.
— А мне невкусно, — отрезал Болото. — Может, тарелками поменяемся?
Елисеев поднял бровь.
— Ты что… хочешь сказать, что руководящему составу здесь положено лучшее меню?
— Ага, — развязно ответствовал Болото. — Именно. А вы что, не заметили, Георгий Алексеевич? Разве повар при раздаче не сказал вам «Будьте любезны»? Он такое не всякому говорит, а только избранным членам общества. Как в английском клубе с джентльменами.
Елисеев был настолько поражен услышанным, что пропустил мимо ушей удивительное в устах драчуна и работяги Василия Болото упоминание об «английском клубе с джентльменами». Да тут… крепостное право какое-то! Ярость медленно вскипела в душе Георгия. Но он не был бы верен себе, если бы позволил этой ярости выплеснуться через край. Несколько секунд он прислушивался к тому, как гнев и неистовое желание срочно набить повару морду утихают, остывают, превращаются в ледяную уверенность в собственной правоте. Георгий отодвинул от себя тарелку, не спеша направился к окошку раздачи. Он уже видел улыбающееся приятное лицо повара.
Болото с ехидным любопытством наблюдал за происходящим.
