— Я достану.
— Валяй.
Они поднялись и вышли за дверь. Свернули в коридор и направились к черной лестнице. Винная лавка стояла дальше по переулку и левее. На верхних ступеньках черного хода, загораживая путь, валялся мужик в перепачканной и мятой одежде.
— Эй, это ж мой старинный приятель Фрэнки Кэннон. Ну, он сегодня дал копоти… Наверно, лучше его от дверей оттащить.
Гарри приподнял мужика за ноги и отодвинул в сторону. Потом наклонился.
— Интересно, до него добрался уже кто-нибудь?
— Не знаю, — ответил Дьюк, — проверь.
Дьюк вывернул у Фрэнки все карманы. Прощупал рубашку. Расстегнул штаны, проверил пояс. Нашел только спичечный коробок, гласивший:
УЧИТЕСЬ РИСОВАТЬ ДОМА Вас ждут тысячивысокооплачиваемых заказов
— Наверно, этого духаря уже взяли, — сказал Гарри.
Они спустились по черной лестнице и вышли в проулок.
— Ты уверен, что золото — там? — спросил Дьюк.
— Слушай, — ответил Гарри, — ты меня просто бесишь! Ты что, думаешь, я совсем чокнулся?
— Нет.
— Так и не спрашивай больше!
Зашли в винную лавку. Дьюк заказал квинту виски и полудюжину больших банок солодового. Гарри спер пакет с разными орешками. Дьюк заплатил за свое, и они вышли. Не успели ступить в проулок, к ним подошла молодая женщина; ну, для этого района молодая, около тридцатника, хорошая фигура, но волосы нечесаны, и речь слегка невнятна.
— Что у вас, парни, в пакете?
— Кискины сиськи, — ответил Дьюк.
Она подвалила к Дьюку поближе и потерлась о пакет.
— Я вина не хочу. У вас там вискач есть?
— Конечно, малышка, пошли.
— Дай бутылку посмотреть.
Дьюку телка показалась ничего. Стройная, платье узкое, жопку как надо обтягивает, черт побери. Он извлек пузырь.
— Ладно, — решила она, — пошли.
Они пошли по переулку, телка посередине. Ляжкой стукалась о Гарри. Тот облапал ее и поцеловал. Она вырвалась.
— Сукин ты сын! — заорала она. — Пусти сейчас же!
— Ты все испортишь, Гарри! — сказал Дьюк. — Еще раз так сделаешь, и я тебе вломлю!
— Не вломишь.
— Только попробуй!
Они дошли до черного хода, поднялись, открыли дверь. Девка посмотрела на распростертого Фрэнки Кэннона, но ничего не сказала. Вошли в комнату. Девка села и закинула ногу на ногу. Ноги у нее были хорошие.
— Меня зовут Джинни, — сказала она.
Дьюк разлил.
— Я Дьюк. Он Гарри.
Джинни улыбнулась и взяла стакан.
— Один засранец, с которым я сейчас живу, голой меня держал, всю одежду в чулане запер. Я там просидела неделю. Потом дождалась, когда вырубится, сняла с него ключ, забрала вот платье и сбежала.
— Красивое платье.
— Нормальное.
— Оно подчеркивает в тебе лучшее.
— Спасибо. Эй, слушайте, парни, а чем вы занимаетесь?
— Занимаемся? — переспросил Гарри.
— Ага, то есть — как вам жить удается?
— Мы золотопромышленники, — ответил Гарри.
— Ой, бросьте, не надо мне баки заколачивать.
— Все правильно, — подтвердил Дьюк. — Мы золотопромышленники.
— Мы наткнулись на жилу. Разбогатеем за неделю, — сказал Гарри.
Потом Гарри понадобилось отлить. Сортир располагался в конце коридора. Когда Гарри вышел, Джинни сказала:
— Тебя я хочу выебать первым, миленький. Тот меня не очень-то заводит.
— Это ничего, — ответил Дьюк.
Он разлил еще раз на троих. Когда Гарри вернулся, Дьюк сообщил ему:
— Она трахнет меня первым.
— Кто сказал?
— Мы сказали, — ответил Дьюк.
— Точно, — поддакнула Джинни.
— Я думаю, надо взять ее с собой, — сказал Дьюк.
— Сначала поглядим, как она трахается, — ответил Гарри.
— Я свожу мужчин с ума, — сказала Джинни. — Мужики от меня благим матом орут. У меня самая тугая пизда во всем штате Калифорния!
— Ладно, — сказал Гарри, — давай проверим.
— Сначала налейте мне еще, — ответила она, допивая залпом то, что оставалось.
Дьюк восполнил.
— У меня тоже кое-что имеется, малышка, я тебя могу напополам разворотить!
— Только если ногу туда засунешь, — встрял Гарри.
Джинни лишь ухмыльнулась, пья. Допила.
— Давай, — сказала она Дьюку, — чего тянуть?
Джинни подошла к койке и стащила с себя платье. На ней остались голубенькие трусики и застиранный розовый лифчик, скрепленный на спине булавкой. Дьюку пришлось эту булавку откалывать.
— Он что — смотреть останется? — спросила она Дьюка.
— На здоровье, если хочет, — ответил тот. — Хули нет?
— Ладно, — согласилась Джинни.
Они залегли под простыни. Прошло несколько минут разминки и маневров; Гарри наблюдал. Одеяло сползло на пол. Гарри видел лишь колыханья довольно грязной простыни.
Затем Дьюк взгромоздился. Гарри смотрел, как его задница подскакивает под полотном.
Затем Дьюк выругался:
— Ёбть!
— Чё такое? — спросила Джинни.
— Я выскользнул! Ты же вроде сказала, что у тебя там тесный гробик!
— Давай вложу обратно! Мне кажется, ты и внутрь еще не попал!
— Ну куда-то же я попал! — ответил Дьюк.
И Дьюкова задница запрыгала снова. Вообще не надо было говорить этому пиздюку про золото, думал Гарри. А сейчас еще и сучка эта на шею сядет. Могут против меня стакнуться. Конечно, если он случайно коньки отбросит, я ей, наверно, больше понравлюсь.
Тут Джинни застонала и давай молоть языком:
— Ох, миленький мой, миленький! Ох господи, миленький, ох бож-же мой!
Какой пиздеж, подумал Гарри.
Встал и подошел к окну. Зады ночлежки выходили аккурат на съезд с голливудской трассы на Вермонт. Он смотрел, как машины светят фарами и мигают поворотниками. Его всегда изумляло, что некоторые так торопятся в одну сторону, а некоторые в то же самое время — в другую. Кто-то из них не прав, либо это просто грязная игра. Снова раздался голос Джинни:
— Я щас КОНЧУ! О бож-же мой, я щас КОНЧУ! О бож-же м-мой! Я…
Хуйня, подумал Гарри и повернулся глянуть. Дьюк пыхтел изо всех сил. Глаза Джинни, казалось, остекленели; она уставилась прямо в потолок, прямо в голую лампочку; и такая остекленевшая — то есть, по-видимому, остекленевшая — она смотрела Дьюку за левое ухо…
Наверное, придется все-таки пристрелить его на этом полигоне, подумал Гарри. Особенно если у нее там гробик тесный.
золото, столько золота.
Новичок
В общем, слез я со смертного одра, выписался из окружной больницы и устроился экспедитором. По субботам и воскресеньям — выходные, и как-то в субботу мы с Мадж все и обсудили:
— Смотри, крохотуля, я обратно в эту благотворительную палату не тороплюсь. Следует найти такое, что мешало бы мне кирять. К примеру, сегодня. Делать нечего — можно только нарезаться. А кино я не люблю. Зоопарки — глупо. Ебаться весь день мы с тобой не можем. Вот проблема.
— Ты на ипподроме когда-нибудь бывал?
— Это еще что?
— Лошадей гоняют. А ты на них ставишь.
— А какой-нибудь ипподром сегодня открыт?
— Голливуд-Парк.
— Поехали.
Мадж показала, как добраться. До первого заезда оставался час, и стоянка была вся под завязку. Пришлось оставить машину чуть ли не в полумиле от входа.
— Сюда, похоже, много народу ездит, — заметил я.
— Это точно.
— А что делать, когда придем?
— Ставить на лошадь.
— На какую?
— На какую хочешь.
— И деньги можно выиграть?
— Иногда.
Мы заплатили за вход, и тут нам замахали бумажками мальчишки-газетчики:
— Хватайте своих победителей! Вам деньги нравятся? Здеся все ваши рискованные ставки!
Стояла будка, в ней сидело 4 человека. Трое продавали свои выборки по 50 центов, четвертый — по доллару. Мадж велела мне купить 2 расписания заездов и Программу Бегов. В Программе, объяснила она, приводится история, запись всего, чего лошади достигли. Потом растолковала ставки на победителя, на второе и на третье места, а также ставки сразу на несколько условий.
— А пиво подают? — спросил я.
— Еще бы. И бары есть.
Войдя внутрь, мы обнаружили, что все места заняты. Нашли скамейку где-то на задворках, где у них что-то вроде парка, взяли 2 пива и раскрыли Программы. Сплошь кучки цифр.
— Я ставлю на имена лошадей, — сказала она.
— Одерни юбку. Все на твою жопу уставились.
— Ой! Прости, папочка.
— Вот тебе 6 долларов. Все твои ставки на сегодня.
— Ты сама щедрость, Гарри, — ответила она.
Ну что, мы читали и читали, то есть я читал, выпили еще пива, а потом прошли под большой трибуной к самым дорожкам. Лошади выходили на первый заезд. На них сидели такие шибздики, разодетые в очень броские шелковые рубахи. Кто-то из болельщиков орал что-то жокеям, однако те нимало не смущались. Зрителей они игнорировали — казалось даже, что им скучно.
