– Вот, уже профессионально изображаешь туалетную драматургию, теперь похоже. На, бери курицу и бутерброды, здесь жри – скоро регистрация.
Во время проверки паспортов я чуть не описался от страха, но никакой дополнительной бдительности к моей персоне никто не проявил.
В самолете я читал широко развернутую газету, чтобы спрятать за ней свое лицо.
Но люди все равно на меня косились с недоумением. Брат сидел, уткнув лицо в воротник, и, казалось, все три часа, затаив дыхание, бормотал: «Как от тебя воняет, блядь, как от тебя воняет…»
Если бы я был котом, то всегда путешествовал бы только в сумке. Ну его на хуй, везут куда—то и везут…
Гонконг
Любовь богаче делом, чем словами.
Уильям Шекспир. «Оно самое»
1
– Почему ты все время притягиваешь разное дерьмо? – вдобавок ко всему Брат—Которого—У—Меня—Нет еще и занялся моим воспитанием. – С самого детства. Помнишь, в семнадцать я устал от общения с проповедниками из американской новой церкви и собрал своих друзей на день рождения? А ты устроил драку с курсантами ракетного училища. Безобразную драку. А в Питере? Когда я к тебе ездил в Питер, ты хоть раз был без синяков под глазами, ответь мне, хоть раз был?
Грустно. По большому счету, мой преуспевающий кузен был прав. Я закончил драться, только когда на улицах появилось оружие. Видимо, с началом военных действий в каких—нибудь горах им стали активно торговать. Помню, как в один прекрасный момент в Озерках на нас наставили пушку, и пришлось стоять и смотреть, как долго и медленно избивают нашего друга. Ломают ему нос, руки, ребра. И ничего не сделать. Спортивный азарт ушел тогда из уличных потасовок навсегда, сильнее стал тот, у кого ствол.
– Ты даже умудрился подраться на Невском проспекте после десяти минут разговора с кришнаитом – продавцом Бхавагад—книги… или как там ее называют…
Не буду оправдываться. Это, конечно, не дело. Я шел с томиком Михаила Чехова в руках. Он протянул мне свою книгу, я ему в обмен свою. Он первый не оказал должного почтения моей книге. Хотя, конечно, это я был не прав.
Что, интересно, мне еще припомнят?
– Это же ненормально… Не стал бы нормальный человек жить в Москве у Дубины—Иржичеха, приехав заниматься театром. Понятно любому идиоту, чем это может закончиться. Ты притягиваешь говно всю жизнь. Поэтому я и не общался с тобой пять лет. И не верил в твою театральную тягомотину.
Я притягиваю говно. Наверное, в этом он прав на все сто. Но с другой стороны, пару раз в год попадать в какие—нибудь переделки – так ли это часто с точки зрения статистики на душу населения в наше криминальное время? Надо ему что—то возразить.
– Брат, у нас сейчас криминальное время…
– Брат, я тебя оставил на острове! Все криминальные времена проходят, остаются только люди, притягивающие дерьмо, и люди, его не притягивающие.
Ну, хорошо. Допустим.
А как же быть с Джульеттой? Она – исключение из правил или еще одно подтверждение этого правила?
Брат словно прочитал мои мысли.
– Эта твоя история с Ромео и Джульеттой на весь Питер… Слушая твое нытье, мне и захотелось тебе помочь. Я видел, что ты словно неживой, и думал, эта поездка тебя изменит. Думаю, я ошибался. Скажи мне, я ошибался?
– Нет. Она изменила меня, эта история, Брат.
– Только не пизди мне, Брат. Прошу тебя, не надо. Запомни то, что сейчас сказал. Я стараюсь, что—то делаю для нашей семьи. У меня строится трехкомнатная квартира в Шанхае, а я оставил себе эту дачу на острове. Чтобы ты на ней торчал… Пиши свою нудятину, что—то решай в своей жизни, но только не притягивая дерьмо, ладно?
Остров Лантау, где Брат снимал дом, двухэтажный, раскрашенный им же самим в яркие желто—синие цвета, с возможностью восседать на крыше под развевающимся российским флагом – сам остров был уникальным. В части, где жил Брат, было домов десять и серф—станция. Если в выходные тут появлялся какой—то народ, в половине массы своей европейского, кстати, содержания, то в будни местность была абсолютно пустая и нежилая.
Незаселенность объяснялась, наверное, тем, что в восточной части острова был расположен самый крупный в мире аэропорт с несолидным китайским названием, похожим на венерическое заболевание, – Чек Лап Кок, а в северозападной – диснейленд, куда возили из Гонконга детишек преуспевающие китайцы. Все это отделялось от прибрежной жилой зоны уверенным горным хребтом.
О, моя мечта! Спасибо, Господи, что услышал мое обращение к президенту! Прости, что я обращался не к тебе, Господи, – ведь это, Господи, твой подарок: остров с заасфальтированной велосипедной дорожкой, проложенной в горах. Видимо, не став раскрученным загородным спортивным центром, эта часть материка в центре Китая, в которой было редкостью повстречать китайца, благополучно была оставлена для пользования знающей и малочисленной аудитории. Покататься на серфе, проехав через горы по дорожке (часа полтора езды от диснейленда, вспотеешь по—любому!), – решались в выходные человек пятьдесят.
Мне дали немного денег на стоматолога. Но в Гонконге протезирование стоило безумных денег. Даже Брат их испугался и стал чистить зубы не только по утрам, но и на ночь.
Мне хватило только на первую стадию работ. Обломки передних зубов сточили до комического размера и в эти мини—зубы загнали штифты.
– На протезы надо накопить, – сказал Брат. – Дешевле нам слетать в Ярославль бизнес—классом и сделать все там. Или договориться с феей и взять у нее напрокат волшебную палочку.
К размеру своих зубов я быстро привык. Знакомясь с людьми на острове, я представлялся просто: Номадик, то есть кочевник. Живущий неподалеку от дома Брата датчанин добавлял, показывая на мой рот: Номадик—шарк.
– Что значит «шарк», какое—то знакомое слово…
– Они называют тебя «Акула—кочевник». По—моему, очень мило. Такой романтический и грустный образ… Обязательно напиши в дневнике свое новое имя.
Берег океана.
Я охуеваю, как лежащие у прибоя
Большие мокрые камни —
Только в отличие от них
Навсегда.
2
– Как у тебя это получилось…
Я застал Брата в комнате, валяющегося на полу и схватившегося руками за батарею.
Я знал, что он читает мой дневник. Я для этого его и писал. У меня есть один читатель. Весьма немаловажный в жизни субъект.
Брат корчился в невероятном акробатическом этюде и был похож на обдолбавшуюся не по—детски большую черепаху.
– Ты занял неправильную сексуальную позицию. Я был не на пузе, а пристегнут руками к батарее боком, то есть мог при желании оказаться как вниз, так и вверх лицом.
Жопой кверху я немного бы навоевал, уважаемый читатель.
А вечером меня ждала замечательная, с точки зрения брата, вечеринка. Весь день он ходил довольный, с видом человека, проникшегося невероятной идеей, и бормотал себе под нос:
«Нас не трахнули в жопу, нас не трахнули в жопу. В этом мы с тобой равны. Нас обоих не трахнули в жопу…»
Он куда—то отлучался днем два раза на своем джипе, пожертвовав даже вечерним послеобеденным виндсерфингом. Так и есть: когда я возвратился в районе восьми с горной велопрогулки, на пляже возле дома на раскинутом покрывале в виде российского флага валялись две китаянки в лифчиках, но без трусов. Наверное, из южноафриканского открытого кафе «STOUP». Лежали, что примечательно, словно участницы соревнований по синхронному плаванию на краю бассейна: в напряженном ожидании, о чем—то шепотом перемурлыкиваясь. Я встал, оторопело уставившись на их стриженые мышки. Каждый раз легкая оторопь брала меня, когда я видел чужие и не родные сердцу причиндалы.
– Иди сюда, – крикнул мне Брат, надув губы, готовый расхихикаться своими гаденькими смешками во время веселой кульминации маленького семейного шоу. Оказывается, любовь к театральным постановкам была у нас в крови. – Отсюда лучше смотреть.
Я сел, укладывая пропотевшую футболку на заранее спущенные с крыши пластиковые стулья.
– Камон, герлз. Ду ю ремембэ вордз?
