Но вот время стремительно истекало. Нужно сначала избавиться от присутствия Кэссиди Роурки, которая уже начала ему мешать, а потом он исчезнет и сам. И будет отсутствовать, пока не убедится, что все идет как надо. Ну а потом… потом он вернется и отдастся правосудию; образцовый преступник, со стоическим спокойствием готовый принять наказание.
Очередной мощный раскат грома прокатился по небосводу. Было уже поздно, но Кэссиди, похоже, до сих пор не вернулась. Может, она вообще не придет? Может, решила не искушать судьбу и не оставаться в одной квартире с маньяком-убийцей, к которому, несмотря на все сопротивление, ее так тянет?
Может, и ему тогда просто исчезнуть — и все? Нет, опасно — вдруг Кэссиди, обнаружив, что его нет, поднимет тревогу? Этого допускать нельзя. Его исчезновение должно остаться незамеченным для всех. Слишком много поставлено на карту.
Лежа на кровати, он услышал, как открылась входная дверь, и почти сразу до его чуткого слуха донеслись голоса. Вот это говорит Кэссиди, негромко, с легкой хрипотцой и возмутительно сексуально. А вот теперь мужской голос, очень знакомый. Марк Беллингем, чтоб его черти взяли!
Нет, не стоит впадать в гнев. Ярость слепа, а в его положении она вдвойне опасна. Не говоря уж о том, что Марк ему нужен ничуть не меньше Кэссиди. И по той же самой причине.
Человек в спокойном состоянии и в здравом уме попытался бы взвесить все «за» и «против». Можно было, например, рассказать Кэссиди часть правды, подтолкнуть таким образом к объединению с Марком. Вдвоем они сумели бы найти правильный выход.
Тьернан же в данную минуту не пребывал ни в спокойном состоянии, ни в здравом уме. Волею судьбы он превратился в одиозного человеконенавистника, но воспринял эту горькую правду не просто стиснув зубы, но даже с мрачным удовлетворением. Что ж, нужно уметь примиряться с реальностью. Доверял же он сейчас лишь одному чувству: одержимости.
Безмолвной и неслышной тенью он скользнул в коридор и, прокравшись в кухню, прислушался к их разговору. Тон был легкий и даже игривый, но сама беседа была бессодержательной. Так, ни о чем.
Тьернан даже представить не мог, как поступит в том случае, если Кэссиди пригласит Марка в свою готическую спальню. Он пытался об этом не думать. В жилах его пульсировало бешенство, и Тьернан его боялся. Боялся, что не устоит и совершит непоправимое. Он, правда, не знал, способен ли погубить или хотя бы причинить боль Кэссиди, как не знал более и пределов своего терпения.
Так, дверь снова хлопнула. Если Кэссиди с Марком и обменялись поцелуем, то настолько мимолетным, что он даже не успел заметить паузы в беседе. Зазвенела дверная цепочка, повернулся ключ в замке, и тут же за окном вновь сверкнуло, а в следующий миг грянул гром, и по стеклу с новой силой забарабанили капли.
Теперь она придет, Тьернан знал это наверняка. И он ждал, терпеливый и уверенный, что птичка сама залетит в раскинутые сети.
Но сначала он учуял запах. Озона и капель дождя на волосах Кэссиди, перемешанных с обманчиво эротическим ароматом ее духов. Когда же ее босоногий силуэт нарисовался в проеме кухонной двери, Тьернан ощутил непривычный укол в том месте, где когда-то было его сердце. Странное чувство. Он испытал его впервые.
Сверкнула молния, на ничтожнейший миг осветив кухню, и они посмотрели друг на друга. На Кэссиди было длинное цветастое платье, длинные волосы разметались по плечам, а глаза горели желанием неизбежного.
Кухня вновь погрузилась в темноту, и Тьернан шагнул навстречу Кэссиди, проверяя, не убежит ли она. Но Кэссиди осталась на месте. Ее ноги словно приросли к полу. Тьернан приблизился вплотную к ней и, притянув к себе, обхватил замершую женщину за бедра. Руки его медленно заскользили вверх вместе с подолом платья.
Кэссиди не сопротивлялась, но даже в темноте он видел ее глаза, расширенные и испуганные, как у загнанной лани. Его руки скользнули еще выше, и вот уже ее мягкие груди прижались к его голой груди. Кэссиди была вся влажная после дождя, кожа ее пылала, и она принадлежала ему.
Тьернан пригнулся, чтобы поцеловать ее, и Кэссиди попыталась отвернуться.
— Не надо, — шепотом взмолилась она. Так жалобно, что растаяло бы и самое черствое сердце. Но у него сердца не было.
— Я не могу позволить себе быть милосердным, — промолвил Тьернан. И поцеловал ее.
Громовой разряд, и на мгновение кухня озарилась вспышкой молнии, и вновь наступила темнота. Тьернан ухватился за резинку трусиков Кэссиди и одним резким движением сдернул их. Руки Кэссиди обвили его шею, а губы прижались к его губам в жарком поцелуе. Тьернан приподнял ее, усадил на кухонный стол, расстегнул «молнию» на джинсах. И вот его могучий фаллос вырвался на свободу. Одним движением он вошел в ее влажное и нетерпеливое лоно.
Кэссиди тихонько застонала и сомкнула ноги на его спине. Голова ее запрокинулась, открывая взгляду Тьернана нежную шею, треугольничек подбородка и шелковистую копну рыжих волос. Тьернан почувствовал, как привычная темнота, его постоянная спутница, вновь сгущается вокруг, окутывая сознание бархатным покрывалом. Ему хотелось показать эту темноту Кэссиди, дать почувствовать ее безжалостный зной, и он глубже и глубже погружался в ее жаркую плоть, ощущая ее призывный и сладостный трепет, сознавая, что наконец покоряет эту женщину, подчиняет себе и губит, как губит окончательно и себя самого.
Высвободив руку, он дернул за ворот платье Кэссиди и разорвал его до пояса. Ее прекрасные груди, увенчанные набухшими торчащими сосками, матово засветились в темноте: Кэссиди снова негромко застонала, царапая его спину ноготками; спина ее выгнулась дугой, и сама она теснее прильнула к Тьернану, словно пытаясь слиться с ним воедино, раствориться в нем. Тело ее начала бить крупная дрожь, а глаза закатились.
Тьернан прекрасно понимал, что это означает, и знал, как продлить ее наслаждение. Он доводил ее до точки, откуда не было возврата, на несколько мгновений прекращал ласки, а затем, когда Кэссиди уже захлестывали черные волны отчаяния, вновь доводил почти до беспамятства, до безумного исступления, причем каждый раз оно было сильнее предыдущего. Пот лил с Кэссиди рекой, вся она трепетала от ненасытной страсти, от неудовлетворенного животного желания испытать ту сладостную отраву, которая, наверное, стоила высшей жертвы.
И вот наконец настал миг, когда и Тьернан понял, что больше сдерживаться не может. Он поднял Кэссиди на руки и могучим движением вошел в нее. Кэссиди, прикусив зубами его мокрое плечо, глухо застонала, испытав невероятное, всесокрушающее и сводящее с ума чувство восторга. Она была разбита и уничтожена, весь мир рассыпался в прах, и ничто больше не существовало, кроме волн безумного наслаждения, одна за другой прокатывавшихся по ее растворившемуся во Вселенной телу. И у Тьернана не оставалось иного выбора, как последовать за ней и выпить ту же отраву, ощутить, как его тело взрывается внутри ее лона, бесконечно исторгая жаркие и пульсирующие потоки жизненной лавы.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
