тебе неведомы! Я у тебя по-всякому надолго не задержусь.
Есения широко улыбнулась, подышала на ближайшую к ней банку с раствором ульники и та осветилась изнутри красноватым оттенком. По жидкости пошли пузырьки, она забурлила и вспенилась, затем послышался треск и банка лопнула по швам. Большие осколки едва не задели Буракова, те, что поменьше, разлетелись по полу, а раствор взметнулся алым фонтаном.
— Ох зря ты так, мелкая дрянь, домовая крыса… — тихо сказал Бураков и раньше, чем Есения успела опомниться, выхватил из-под сюртука ритуальный нож, который всегда носил с собой в одиноких походах. Его необычайно острое лезвие было закалено кровью нежити и особыми чарами, поэтому даже простая рана могла погубить нелюдя.
Мужчина, словно подросток, быстро перемахнул через лужу, вонзил нож домовихе в горло, и та даже не успела крикнуть. Выдохнув последний раз, она осела на пол, в вязкую жижу из колдовских зелий и темной крови.
Бураков довольно усмехнулся и стал шарить по полкам в поисках трав, чтобы развести огонь и уничтожить тело. Однако вскоре за дверью лаборатории послышались странные шаги, будто кто-то переступал по сырому каменному полу босыми ногами.
— Кто здесь? Силви, это ты сюда заявилась? Говорил я тебе, умерь свое любопытство! — крикнул он в полумрак. Но тут лампа погасла и помещение осветилось желто-белым колдовским сиянием. На пороге возник статный мужской силуэт в белой рубахе и штанах, перепачканных землей. В длинных светлых волосах, спадающих на плечи, застряли сухие веточки и травинки.
— Ты? Да как ты посмел сюда заявиться? — сказал колдун хрипло, словно сорвал связки.
— Я пришел, чтобы освободить Силви и принести ей твою голову в дар, — произнес Рикхард и улыбнулся, обнажив клыки. — Ты ведь здесь хранишь амулеты, скрепляющие власть над ней? Она предлагала мне просто подождать, но я не дам тебе тихой смерти под водой! Я сам с тобой покончу, как давно хотел! А то и выберешься ненароком: такие, как ты, народ живучий.
— Какая смерть под водой, что ты плетешь, нелюдь? — крикнул Бураков, невольно опешив. — Надеешься мне зубы заговорить? Ты сам отсюда живым не выйдешь, это я тебе обещаю! Вот, погляди на эту дурную домовиху, которая вздумала со мной в прятки поиграть и сдохла в луже собственной крови! Хочешь так же?
Он пренебрежительно кивнул на труп Есении, который Рикхард только теперь заметил и побелел от гнева.
— Ты убил домашнего духа?! А знаешь, колдун, что вам за такое тоже придется отвечать перед мирозданием?
— А это не твоя забота, нелюдь, и не надейся таким образом выторговать свою жалкую жизнь! — крикнул Бураков, схватил со стола уцелевший синеватый пузырек и разбил его об пол. Из того моментально вылетело облако таких же синих густых испарений с удушливым запахом и на время спрятало колдуна. Он стремительно подхватил клинок, даже не успев очистить с него кровь, и выставил перед собой. Облако развеялось, однако, к изумлению Буракова, лесовика перед ним не было. И едва колдун успел что-то сообразить, как шею обожгла страшная боль.
Бураков выронил нож и рванулся вперед, еле успев отстраниться от смертельного удара. Но царапина все же сильно кровоточила, вмиг пропитав сюртук и сорочку. Тем временем Рикхард вновь стал зримым, уже совсем в другой стороне, схватил клинок и выкинул его за дверь. Язвительно улыбнувшись, нелюдь произнес:
— Ты ножиком меня напугать вздумал? У меня на собственных руках десять таких, да и зубы поострее, чем твои! И скорость у тебя уже не та, Бураков, и сила, и тело дряблым стало, — немудрено, что Силви тобой недовольна!
— Ах ты лесная мразь… — прошептал городской голова. Ненависть кипела в нем, но одновременно зрел лютый скользкий страх. Как он ни прятал душу, фиолетовые глаза лесовика пронзали насквозь, его прожорливая энергетика проникала под кожу, копалась во внутренностях, высасывала кровь и силу. Бураков яростно вцепился зубами в свою руку, чтобы стряхнуть оцепенение, и вырвал несколько спасительных минут. Он отступил на несколько шагов, сделал обманное движение и вытряхнул Рикхарду в лицо едкий порошок из мешочка. Тот растерялся, начал оттирать глаза, и Бураков бросил на пол несколько уже разбитых склянок. Сам он спокойно бегал по осколкам в крепких сапогах, а вот Рикхард был босиком и успел порезать ступни. Кровопотеря и столбняк ему, разумеется, не грозили, но боль мешала проворно двигаться, и Бураков выиграл время, чтобы добраться до сонного зелья для духов. Его испарения были такими сильными, что достаточно было смочить лицо или руки, чтобы сознание помутилось даже у молодых и крепких нелюдей. И конечно, Бураков не раз пробовал его на Силви — ее сонный вид будоражил мужскую страсть, как бы сознание этому ни противилось.
Однако он не успел схватить флакон: опомнившийся и злой от боли лесовик налетел на него как взбесившийся зверь и повалил на пол, покрытый осколками и кровавыми следами ног.
— Ну все, колдун, я твою душу вместе с дерьмом сожру! — крикнул Рикхард.
Бураков отчаянно выставил вперед руки как щит, стараясь увернуться от клыков и когтей, но Рикхард все-таки полоснул его по щеке и шее. Мужчина осознал, что следующий удар может стать последним, зажмурился и нащупал рядом крупный кусок стекла — простого, не зачарованного, но с хорошими зазубренными краями.
Собрав последние силы, он оттолкнул лесовика и с размаху ударил его осколком в живот. Тот охнул, схватился за раненое место, и теперь колдун быстро взял снадобье. Нажав на крышку флакона, он опрыскал раствором лицо и шею Рикхарда, и тот безвольно свалился на бок. Рана не была для него смертельной и даже опасной, но на заживление требовалось время, которое Бураков, конечно, не собирался давать любовнику жены.
Колдун перевел дыхание, обработал собственные раны и лишь тогда рассмотрел лежащего без чувств парня, похожего на больное, израненное, но сильное и грациозное животное. Даже теперь внушающее дикий первобытный страх… Поэтому Бураков так и не мог почувствовать себя победителем. Эта дьяволица Силви будет любить даже мертвого Рикхарда, а без мужа только вздохнет с облегчением, и наверное, поделом. Нельзя верить нежным взглядам, горячим поцелуям и грязным словечкам из уст дев-хранительниц — все это только до первого седого волоса, первых морщин вокруг глаз и первых слабостей в постели. Хоть бы другие молодые колдуны это понимали, не повторяли его ошибок! Владели этими бесстыдными девками, пока могут, во всю силу, до потери пульса, и никогда не любили, не уступали им ни кусочка души, веры, человеческой уязвимости.
Чтобы избавиться от горьких мыслей, Бураков выпил обычной вишневой наливки, которая всегда помогала прийти
