спросил у переводчика, не знает ли он, кто эта черкешенка. «Узденька Кулле, невеста Пшемафа, – отвечал он, – а старуха – родная ее бабка. Надобно бы ей позволить взять тело – это было бы, по крайней мере, отрадою для старухи».
Я выпросил желаемое у штаб-офицера, который колебался, из опасения ответственности, но, наконец, старуха навьючила на спину труп внучки и потянулась к родному аулу; но недалеко отошла она: бремя было не по ее силам [96]; она села отдыхать, горько рыдая над мертвым телом. Вдруг раздался поблизости ружейный выстрел [97], смотрю – старуха медленно валится. Я послал посмотреть, что с нею случилось: она была убита пулей в голову. Тут близко стояли солдаты возле своих ружейных козел, и один из них, молодой человек, вытирал ружье. «Ты убил эту женщину?» – спросил я. «Не могу знать, ваше благородие», – отвечал солдат. «Как тебе не стыдно стрелять по старухе?» Он отвечал: «Виноват! Неумышленно! Затравки отсырели, ваше благородие! Давеча ружье все осекалось! Что вам их жалеть – ведь они родят проклятых черкесов!» Все солдаты громко захохотали, прибавляя: «Правда, брат, твоя!
Да еще сами дерутся чем попало, готовы отправить христианина на тот свет!»
– Ужели черкешенки дерутся? – спросил Николаша.
– Случается, – отвечал Александр, – и даже не уступают мужчинам в отваге. Что же, доктор, Пшемаф знал об этом? – спросил он, обращаясь к Кутье.
– Нет, – отвечал последний, – сначала он лежал в забытьи; потом у него сделалось воспаление; страдания и жажда были так велики, что он не мог ни чувствовать, ни понимать.
– Это к лучшему, – промолвил Александр. – А конница настигла бегущих?
– Нет! Проскакали огромнейшее пространство, имели жаркое дело и возвратились без всего.
– Велика у нас потеря?
– Кроме привезенных сюда раненых мы погребли у лагеря, близ аула, Пшемафа да человек до пятидесяти казаков и солдат.
– Скажите, доктор, точно ли убит Али-Карсис? Не приняли ли другого за него?
– Нет, наверное, он. Я был у отрядного начальника, когда его превосходительство об этом говорил. Я сообщил ему свое предположение, что разбойник должен был погибнуть от картечи, попавшей ему в перехват, ибо видел пояса, перерванные в двух местах. Генерал тотчас спросил, куда делось его оружие? Оно находилось в сотне Пшемафа. Его превосходительство приказал принести это оружие и, давая вашему старшему уряднику полтинник, сказал, что оставляет оружие за собою; урядник не брал денег, уверяя, что оно принадлежит сотне. Генерал рассердился, раскричался и выгнал его вон.
– Если так, – молвил Александр, – когда сотня возвратится, я узнаю об этом формально и буду требовать по начальству оружия или настоящей его стоимости!
– Охота вам, Александр Петрович, нарываться на неприятности! – сказал лекарь.
– Это моя обязанность! – отвечал капитан. – Убедясь, что лишь одни дрянные казаки останутся с добычею, потому что грабят сзади, покуда лучшие дерутся впереди, я завел свой порядок: всякая добыча принадлежит сотне; вырученные деньги вносятся в артель и делятся поровну.
– О, если так, дело другое, – возразил Кутья, смотря на часы. – Однако поздно! – заметил он. – Прощайте, господа! Я очень устал с дороги и от возни с ранеными.
Лекарь вышел.
II
Неотаки [98]
Je vons prenais tous pour des morts, et moi,
vitante, je vous passais en revue…
Georges Sand [99]
Капитан Пустогородов получил позволение ехать на Кавказские Минеральные Воды. Оба брата отправились в Ставрополь ожидать там начатия курса.
Дорога по Кавказской линии вовсе незанимательна: всё степь да степь – кое-где пересечена она оврагом; инде ряд курганов вздымается на равнине полей, рисуясь на горизонте. По Кубани станицы обнесены рвами и окружены плетнем, увенчаны колючим кустарником, ворота выкрашены наподобие верстовых столбов; над ними прибита черная доска, на которой белою краской написано название станицы и какому полку она принадлежит; дома в них деревянные с камышовыми крышами. Степные, или, по-тамошнему, внутренние, станицы не имеют оград, рвов и ворот; они растянуты по обеим сторонам какого-нибудь тенистого ручейка, который величается именем речки; дома в иных деревянные, в других из дикого камня; но все, как и у нас на Руси, крыты соломой. На правом фланге везде казачки одеваются как русские крестьянки, и только в некоторых станицах повязывают голову в виде чалмы; мужья их вообще носят черкесское одеяние. Николашу сначала занимала ловкость конвоирующих казаков, но скоро и это пригляделось. Взор путешественников утомлялся от однообразия; нигде не было ни леска, ни даже кустарника; только вдали, за Кубанью, зеленелись кое-где почти истребленные рощи, да пространное протяжение земли, покрытой кустами.
Завиделся Ставрополь. В продолжение семи верст езды вы рассматриваете его расположение по скату горы; оно вам понравится, особливо после утомительной картины степей. Несколько больших зданий, потом глубокий овраг, усеянный домиками, несколько церквей и садов – прекрасный вид! Но прекрасный лишь издали. Вы въехали – какая пустота! Ни одного порядочного здания! Все мелочно и низко, а все корчит величие – жалко и смешно смотреть! Тут не заметите ни торговли, ни промышленности. Штаб, присутственные места и комиссии: провиантская, комиссариатская и военно-судная, с тюрьмою подсудимых, – вот все, что есть в этом городе. Жителей – кроме служащих, подрядчиков и мелочных торговцев, почти нет; для них вообще не нужно изящества и художеств: мясной ряд, винный погреб, суконная лавка, мелочная лавка с чаем и сахаром, часовщик – или даже три часовщика, из которых ни один никуда не годится, совершенно достаточны для всех потребностей жизни. В Ставрополе найдете одну только роскошь, которой всю цену узнаете в особенности зимою. Это – гостиница. Стол в ней довольно дурен; но все чрезвычайно дорого, и в этой-то дороговизне большая выгода: сволочь не лезет туда. В этом трактире, который есть род клуба, вы проводите целые дни и находитесь в обществе всех приезжих, которых весною бывает очень много. В эту пору из всей российской армии съезжаются офицеры, командируемые на текущий год участвовать в экспедициях, равно как и те, которые кончили свой год и ожидают отправления к своим полкам. Гостиница – единственное место, где с некоторым удовольствием можно проводить время в Ставрополе: помещения опрятны, пространны и изрядно меблированы; первая комната бильярдная, вторая столовая, третья – довольно большая зала, далее две гостиные, в которых найдете «Русского инвалида [100]», «Северную пчелу [101]» и несколько ломберных столов, почти не закрывающихся. Прислуги довольно. Она опрятно одета и изрядно наметана. Честь и слава Неотаки, хозяину этого заведения! Да простятся ему его греческие склонности и грешки! Должно,
