Хинкус вскинул на него бешеные желтые глазки.
– Я-то себя ничего чувствую, – ответствовал он, усаживаясь. – А вот каково вы себя чувствуете, а?
Дю Барнстокр в изумлении откинулся на спинку стула.
– Я? Благодарю вас… – Он посмотрел сначала на меня, потом на Брюн.
– Может быть, я как-то задел… затронул… В таком случае я приношу…
– Не выгорело дельце! – продолжал Хинкус, с остервенением запихивая себе за воротник салфетку. – Сорвалось, а, старина?
Дю Барнстокр был в совершенном смущении. Разговоры за столом прекратились, все смотрели на него и на Хинкуса.
– Право же, я боюсь… – Старый фокусник явно не знал, как себя вести. – Я имел в виду исключительно ваше самочувствие, никак не более того…
– Ладно, ладно, замнем для ясности… – ответствовал Хинкус.
Он обеими руками взял большой сандвич, краем заправил его в рот, откусил и, ни на кого не глядя, принялся вовсю работать челюстями.
– А хамить-то не надо бы! – сказала вдруг Брюн.
Хинкус коротко глянул на нее и сейчас же отвел взгляд.
– Брюн, дитя мое… – сказал дю Барнстокр.
– Р-распетушился! – сказала Брюн, постукивая ножом о тарелку. – Пьянствовать меньше надо…
– Господа, господа! – сказал хозяин. – Все это пустяки!
– Не беспокойтесь, Сневар, – поспешно сказал дю Барнстокр. – Это какое-то маленькое недоразумение… Нервы напряжены… События этой ночи…
– Понятно, что я говорю? – грозно спросила Брюн, наставив на Хинкуса черные окуляры.
– Господа! – решительно вмешался хозяин. – Господа, я прошу внимания! Я не буду говорить о трагических событиях этой ночи. Я понимаю – да, нервы напряжены. Но, с одной стороны, расследование судьбы несчастного Олафа Андварафорса находится сейчас в надежных руках инспектора Глебски, который по счастливому стечению обстоятельств оказался в нашей среде. С другой же стороны, нас вовсе не должны нервировать то обстоятельство, что мы оказались временно отрезаны от внешнего мира…
Хинкус перестал жевать и поднял голову.
– Наши погреба полны, господа! – торжественно продолжал хозяин. – Все мыслимые и даже некоторые немыслимые припасы к вашим услугам. И я убежден, что когда через несколько дней спасательная партия прорвется к нам через обвал, она застанет нас…
– Какой такой обвал? – громко спросил Хинкус, обводя всех круглыми глазами. – Что за чертовщина?
– Да, простите, – сказал хозяин, поднося ладонь ко лбу. – Я совсем забыл, что некоторые гости могут не знать об этом событии. Дело в том, что вчера в десять часов вечера снежная лавина завалила Бутылочное Горлышко и разрушила телефонную связь.
За столом воцарилось молчание. Все жевали, глядя в тарелки. Хинкус сидел, отвесив нижнюю губу, – вид у него опять был ошарашенный. Луарвик Л. Луарвик меланхолично жевал лимон, откусывая от него вместе с кожурой. По узкому подбородку его стекал на пиджак желтоватый сок. У меня свело скулы, я отхлебнул кофе и объявил:
– Имею добавить следующее. Две небольшие банды каких-то мерзавцев избрали этот отель местом сведения своих личных счетов. Как лицо неофициальное, я могу предпринять лишь немногие меры. Например, я могу собрать материал для официальных представителей мюрской полиции. Таковой материал в основном уже собран, хотя я был бы очень благодарен каждому гражданину, который сообщит следствию какие-нибудь новые сведения. Далее я хочу поставить в известность всех добрых граждан о том, что они могут чувствовать себя в полной безопасности и свободно вести себя так, как им заблагорассудится. Что же касается лиц, составляющих упомянутые банды, то я призываю их прекратить всякую деятельность, дабы не ухудшать и без того безнадежное свое положение. Я напоминаю, что наша отрезанность от внешнего мира является лишь относительной. Кое-кто из присутствующих уже знает, что два часа назад я воспользовался любезностью господина Сневара и отправил с почтовым голубем донесение в Мюр. Теперь я с часу на час ожидаю полицейский самолет, а потому напоминаю лицам, замешанным в преступлении, что своевременное признание и раскаяние могут значительно улучшить их участь. Благодарю за внимание, господа.
– Как интересно! – восхищенно воскликнула госпожа Мозес. – Значит, среди нас есть бандиты? Ах, инспектор, ну хотя бы намекните! Мы поймем!
Я покосился на хозяина. Алек Сневар, повернувшись к гостям обширной спиной, старательно перетирал рюмки, стоящие на буфете.
Разговор не возобновился. Тихонько звякали ложечки в стаканах, да шумно сопел над своей кружкой господин Мозес, сверля глазами каждого по очереди. Никто не выдал себя, но все, кому пора было подумать о своей судьбе, думали. Я запустил в этот курятник хорошего хорька, и теперь надо было ожидать событий.
Первым поднялся дю Барнстокр.
– Дамы и господа! – сказал он. – Я призываю всех добрых граждан встать на лыжи и отправиться на небольшую прогулку. Солнце, свежий воздух, снег и чистая совесть да будут нам опорой и успокоением. Брюн, дитя мое, пойдемте.
Задвигались стулья, гости один за другим вставали из-за стола и покидали зал. Симонэ предложил руку госпоже Мозес – очевидно, все его ночные впечатления в значительной степени развеялись под действием солнечного утра и жажды чувственных удовольствий. Господин Мозес извлек из-за стола Луарвик Л. Луарвика, поставил его на ноги, и тот, меланхолично дожевывая лимон, потащился за ним, заплетаясь башмаками.
За столом остался только Хинкус. Он сосредоточенно ел, словно намеревался заправиться впрок и надолго. Кайса собирала посуду, хозяин помогал ей.
– Ну что, Хинкус? – сказал я. – Поговорим?
– Это насчет чего? – угрюмо проворчал он, поедая яйцо с перцем.
– Да насчет всего, – сказал я. – Как видите, смотаться у вас не получится. И на крыше вам больше торчать незачем. Верно?
– Не о чем нам говорить, – сказал Хинкус мрачно. – Ничего я по этому делу не знаю.
– По какому делу? – спросил я.
– Про убийство! По какому еще…
– Есть еще дело Хинкуса, – сказал я. – Вы кончили? Тогда пойдемте. Вот сюда, в бильярдную. Там сейчас солнышко, и нам никто не помешает.
Он ничего не ответил. Дожевал яйцо, проглотил, утерся салфеткой и поднялся.
– Алек, – сказал я хозяину. – Будьте добры, спуститесь вниз и посидите в холле, где вы вчера сидели, понимаете?
– Понимаю, – сказал хозяин. – Будет сделано.
Он торопливо вытер руки полотенцем и вышел. Я распахнул дверь в бильярдную и пропустил Хинкуса вперед. Он вошел и остановился, засунув руки в карманы и жуя спичку. Я взял у стены один из стульев, поставил на самое солнце и сказал: «Сядьте». Помедлив секунду, Хинкус сел и сразу сощурился – солнце било ему в лицо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
