взрослый мужик и сам все знаю! – отмахивался он и продолжал.
Я не знала, что мне делать… Денег и так не хватало, а тут еще и это. Леха получил назначение в учебную часть гарнизона, начав служить, пить стал поменьше, но зато постоянно изводил меня разговорами о том, что легче делать все самому, чем объяснять молодым пацанам.
– Кравченко, хорошо еще, что ты вообще в армии остался, – сказала я как-то. – Ведь могли совсем комиссовать, тогда и этого бы не видел.
– Что ты понимаешь? – заорал он в ответ. – Я боевой офицер, а меня посадили писать бумажки!
– Не передергивай! – спокойно возразила я. – Ты не пишешь бумажки, ты молодых обучаешь. И вообще – что за моду ты взял орать на меня?
– А что, не могу на жену голос повысить? – огрызнулся Леха. – Это ты в госпитале своем учи подчиненных тихо с собой разговаривать, а я уж сам разберусь!
Меня назначили недавно старшей сестрой оперблока, под началом у меня теперь было почти пятьдесят человек, я дико уставала, а Леха, вместо поддержки, доводил меня до ручки. Решив, что лучше промолчать, я пошла в ванную. Но это я так решила, муж был несколько другого мнения. Он рванул дверь так, что вырвал задвижку. Я стояла уже в одном белье, включала воду, чтобы принять душ.
– Что за выкрутасы? – заорал Кравченко, врываясь в ванную. – Я еще не закончил, куда ты ушла?
– Не кричи, – попросила я, поморщившись. – Я же не глухая. И потом, о чем таком важном мы с тобой говорили?
– Для тебя всегда неважно все, что я говорю, если только это не о тебе лично!
– Леша, зачем ты так? Мне всегда важно все твое, но ведь сейчас ты просто ищешь повода, чтобы сорвать на мне зло, вот и все. А я не хочу ругаться, я очень устала на работе, – понимая, что он уже выпил где-то, я старалась сгладить все, не дать разгореться ссоре.
– Да, разумеется! Ты всегда устаешь на работе! Тебе наплевать на меня, у тебя на первом месте только твоя работа! А я, может, внимания хочу!
– Кравченко, ты просто пьян. Я не хочу разговаривать в таком тоне. Выйди, я собиралась в душ.
– А я тебя хочу! – рявкнул вдруг Леха, хватая меня на руки. – И прямо сейчас!
Я отбивалась:
– Леша, не надо, пожалуйста, я не хочу так, ну, не надо…
– Замолчи! – велел он и потащил меня в комнату.
Там он швырнул меня на диван, потом, передумав, стащил на пол, разодрал в клочья белье… Что на него нашло, я не понимала, но через полчаса была вся в синяках, а перед глазами почему-то стояло искаженное страстью лицо Ленского…
Я обессилено лежала ничком на паласе, когда Леха, наконец-то, меня отпустил и ушел курить на кухню. Все болело, было ощущение, что мной просто попользовались… Подняв голову, я увидела свое отражение в зеркальной дверке шкафа – размазанная косметика, спутанные волосы, совершенно чужие, пустые глаза… Встать сил не было.
Вернувшийся Леха словно очнулся, глянув на меня, по его лицу пробежала тень:
– Марьяна, тебе плохо? – спросил он, садясь на пол возле меня и пытаясь заглянуть в глаза.
– Мне отлично. Не видно разве? – с трудом разлепила я превратившиеся в кровоподтек губы. – Я просто счастлива!
Он осторожно дотронулся до моих губ, словно не верил тому, что видел:
– Господи… прости меня… – шептал он, убирая с лица мои волосы.
На руках Леха унес меня в душ, осторожно поливал водой, едва прикасаясь пальцами к наливающимся синякам. Я ничего этого не чувствовала – ни воды, ни его рук. Это не Кравченко был сейчас со мной, это снова вернулся Ленский… Я заплакала, закрыв лицо мокрыми волосами, Леха поднял меня на руки и унес на диван, что-то говорил, кажется, просил прощения, но я его не слышала, во мне что-то умерло.
Кравченко просидел всю ночь на кухне, куря одну сигарету за другой, к утру там было хоть топор вешай. Когда я вошла, он поднял на меня совершенно больные глаза:
– Марьяна… я никогда больше этого не сделаю, поверь мне. Пить брошу… я так испугался вчера, неужели я мог так с тобой? Больше – никогда, ласточка…
– Хватит, – прервала я. – Как мне теперь на работу идти, скажи лучше? У меня вид, словно я под танк попала, посмотри на мое лицо… Ладно, шею и руки я закрою, но лицо?
Кравченко притянул меня к себе, прижался головой к животу:
– Я съезжу в госпиталь, попрошу тебе выходной, ты поспишь, отдохнешь, а вечером я приду и буду за тобой ухаживать. Хочешь?
– Хочу, – вздохнула я. – Только не как вчера…
– Я же сказал – так не будет больше. Иди, ложись.
Он оделся и ушел, а я завалилась на диван, но уснуть не могла, а потом вспомнила, что в шкафчике у меня стоит бутылка коньяка, о которой не подозревал муж. Я налила себе почти полстакана и выпила, и это помогло мне уснуть и проспать до вечера. Разбудил звук открывающейся двери – Кравченко пришел с цветами, и я пошутила:
– Всерьез начал новую жизнь, капитан?
– Хотел приятное тебе сделать, но ты, как обычно, все угробила на корню, – вздохнул он, снимая куртку.
Мне стало стыдно, я подошла и потерлась носом о нашивку на рукаве:
– Леш, спасибо, это правда приятно…Только ужина нет, я напилась и уснула…
– Еще раз услышу – получишь! – пообещал муж, оставаясь в тельняшке. – А ужин сам приготовлю.
– Что, у нас антиалкогольная компания в отдельно взятой квартире? – съязвила я.
– Не смешно совершенно, – ответил он, уходя в кухню.
Да уж, какой тут смех! Я вдруг поймала себя на мысли, что боюсь, до дрожи в коленках боюсь приближающейся ночи. Мысль о том, что Кравченко опять сделается неуправляемым, приводила меня в ужас. Еще пара-тройка таких ночей, и от меня ничего не останется, он меня просто искалечит, не сумев справиться с собой.
За ужином я не проронила ни слова, молча же наблюдала за тем, как Леха убирает со стола, справляясь не хуже меня. Ночь неумолимо приближалась, у меня по спине бежали мурашки, и внутри все сжималось. Леха заметил, наконец, что со мной происходит что-то непонятное:
– Ласточка, ты прямо сама не своя, что случилось? – он взял меня за руки. – Ледяные просто, ты замерзла? – он стал дышать на мои пальцы, согревая.
Я помотала головой, пытаясь отнять руки, но он не дал, посадил к себе на колени, обнял:
– Ну, что ты? Может, пойдем спать?
Я не ответила, я
