Лучи света полоснули по нему, но он проигнорировал их, тяжело, отрывисто дыша. В скалу совсем рядом попала картечь, и он побежал, пригнувшись, прочь из желоба, но тут выстрел в плечо отбросил его назад.
Диман выронил карабин, тяжело рухнул наземь и покатился, чувствуя, как острые скалы рвут одежду. Шлем сбило с головы, от удара помутилось сознание, и его захлестнул холод.
Яркие вспышки плясали перед глазами, и Диман поднял голову, чувствуя, как из рассеченного лба течет кровь. Он попытался подняться с земли, но конечности словно налились свинцом. Острая боль в бедре явно свидетельствовала о переломе.
Из оврага поднялась горстка созданий, выглядевших, словно их освежевали, и они собрались вокруг того, которого пристрелил Диман. Движения их были нечеловечески быстры и скорее напоминали птичьи. Перья стояли дыбом, переливаясь разными цветами. Одно создание было крупнее остальных, с сильными мышцами и гребнем ярко-алых перьев. Оно было вооружено чем-то значительно менее примитивным, с коротким стволом и пусковой установкой.
Подле него находилось трое отвратительных четвероногих, словно сбежавших из чьего-то кошмара. Более всего они походили на освежеванных волков. Розовая плоть блестела под дождем, шипастые гребни вздымались на мощных плечах. Диман испуганно всхлипнул, видя, что они явно состояли в родстве со своими повелителями — те же гребни из жестких перьев, те же страшные клювообразные пасти.
Красноперый вожак испустил несколько высоких вскриков и свистов.
В ответ двое из его отряда опустились на колени рядом с телом убитого собрата и налетели на него с длинными ножами, отрезая полоски мяса и заглатывая их. На скелете в мгновение ока не осталось плоти, и куски мертвечины были распределены между всеми.
Димана едва не вырвало от этого зрелища. Кровь убитого зверя текла из клювов его собратьев, они запрокидывали головы и скрежетали. Он всхлипнул, когда инопланетные псы влились в этот чудовищный хор.
Красноперый что-то пролаял на своем отвратительном наречии, и три пса помчались по скалам к Диману.
Он попытался отпрянуть, но знал, что от этого не будет толку, ногу разрывала невыносимая боль. Чудовищные псы заскрежетали, скача по скалам, на их челюстях пенилась густая слюна.
Диман ожидал жгучей боли от их укусов, но вместо этого они принялись кружить вокруг него, пригнув головы и раззявив слюнявые пасти. Дыхание их было горячим и воняло падалью и скисшим молоком. Он закрыл глаза и свернулся калачиком, бормоча молитвы, затверженные в детстве:
— Император, тот, кто всегда со мной, защити своего покорного раба…
Могучая рука перевернула его на спину и схватила за шею. Диман едва не задохнулся от резкого маслянистого запаха пота пришельца.
Он открыл глаза и понял, что смотрит в молочно-белые глаза без зрачков, глубоко посаженные в черепе, увенчанном гребнем, шипы которого были от красного до пурпурного цвета. Его охватил неведомый прежде ужас.
— Красноперый, — выговорил он.
Существо склонило голову набок, тонкая мембрана прикрыла глаз. Челюсть двигалась, из клюва вырывались противные щелкающие звуки. Они повторялись до тех пор, пока Диман не понял, что создание пытается повторить сказанное им слово.
Он кивнул и улыбнулся сквозь боль, надеясь и молясь, чтобы этот момент понимания спас его жизнь. Наконец чудовище вроде бы управилось с гласными и прокаркало:
— Кррасспрр.
— Да. Ты. Красноперый.
— Красспрр.
Существо повернуло голову к своим собратьям и повторило имя, которое ему дал Диман, затем снова защелкало и засвистело.
Любая надежда на то, что понимание спасет ему жизнь, улетучилась, когда чудища приблизились со своими тесаками.
Исправительное учреждение Брэндонских Врат занимало площадь около квадратного километра и было окружено по периметру двадцатью сторожевыми башнями. Оно представляло собой настоящий небольшой город, разделенный стенами на пять секторов (каждый для особой категории заключенных), которые в настоящий момент служили чем-то вроде автопарка и стрельбищ.
Здесь содержалась всего тысяча заключенных, хотя в принципе когда-то ужасные недра заведения вмещали до двадцати тысяч несчастных. Со времен восстания многое изменилось, но тюрьма не стала менее страшным местом как для заключенных, так и для охраны.
Посреди открытого двора стояла круглая башня, украшенная мозаикой, барельефами на возвышающие душу религиозные сюжеты и письменами, предположительно вдохновляющими обитателей на исправление, но на деле лишь разжигающими их ненависть. Башню венчал поляризованный стеклянный купол, откуда воины могли видеть весь город и благодаря которому учреждение получило обиходное название Стеклянный дом.
Расположенное на окраине Брэндонских Врат за вратами Коммерции, заведение это обладало не самой приятной репутацией места пыток и казней, причем еще до восстания де Валтоса. Здесь обычно собирались неугодные, схваченные войсками картелей за любую деятельность, которую господа считали преступной.
Те, кому хватало ума протестовать, требуя соблюдения прав рабочих, получивших травмы на производстве, или озвучивать мнения, которые картели считали подрывными, скоро обнаруживали, что двери их домов выламывают среди ночи, а их самих солдаты вытаскивают из постелей и тащат в ад исправительного учреждения.
На заре восстания многие его бывшие обитатели сбежали, когда их родные и друзья напали на тюремный комплекс, и прихватили с собой все мало-мальски ценное. Тюрьму вернула в рабочее состояние Дженна Шарбен со своими людьми: другого учреждения для содержания преступников просто не было. Заплесневелые камеры и горы мусора и камней наводили на мысль скорее о зоне боевых действий, чем о пенитенциарном центре, где приводили в исполнение закон.
Коридор, по которому шла Дженна Шарбен, был темным и пыльным; шипящие световые полоски, вмонтированные в стеклянные блоки в стенах, едва обеспечивали достаточно освещения, чтобы не спотыкаться о мотки нерабочего кабеля и груды камней. Пол покрывали лужи, запах плесени и тысячи грязных камер висел в воздухе.
С ней шел боец Дион. Дженна полагала, что однажды Брэндонские Врата смогут гордиться им. Он обладал грубоватой внешностью и не отличался изяществом манер, но при этом был прямодушен и справедлив. Как и она, он нес шлем на сгибе локтя, булава была пристегнута за спиной. Дион и Аполлония были лучшими ее воспитанниками, и их пример мог восстановить испорченную репутацию силовиков, некогда славившихся честностью и приверженностью правосудию.
— Так о чем говорят в верхах? — спросил Дион, когда они подошли к камере, где содержалась пленница. Ультрамарины привезли ее пару дней назад, а еще сутки спустя доставили сервитора ксенолексикона, но это совершенно не помогло добиться сколь-нибудь внятной информации.
— Говорят, что пора разобраться.
— Что именно это означает?
Вот это большой вопрос, подумала Дженна.
— Это означает, что губернатору Куделькару нужна информация от пленницы. — Она не стала сообщать, что губернатора, похоже, не слишком интересовали способы получения этой самой информации. Не стоило такие вещи передавать буквально младшим по званию.
— Так какая именно информация требуется?
— Любая, какую удастся выбить. Если Ультрамарины правы и тау действительно готовят вторжение, необходимо предоставить губернатору доказательства.
— И вы знаете, как это сделать? Полагаю, в Адептус Арбитрес вас обучали техникам ведения допроса.
— Верно, — согласилась Дженна, — но эти техники требуют времени и, в конечном итоге, сотрудничества со стороны пленных. Одного у нас нет, а другое мы в обозримом будущем не получим.
— Тогда как будем действовать?
— Приложим усилия и посмотрим, что будет.
Дженна свернула за угол и остановилась перед стальной дверью, снабженной магическим замком, кажется, совсем новым. У входа стояли два силовика, и оба вытянулись в струнку, увидев Дженну. Она надела шлем.
— И ты надень и опусти зеркальный визор.
— Зачем?
— Просто сделай это. Так будет проще.
— Для пленного?
— Нет. Для нас. И внутри не называем имен. — Она обратилась к охране: — Открывайте.
Дверь открыли, и Дженна и Дион вошли в лишенную окон комнату, пахнущую застарелым потом и чем-то резким, совершенно чужим и потому особенно неприятным. Стены были из голого камнебетона, исцарапаны и изгажены сотнями потерянных душ, которые содержались здесь в разное время. В каждом углу стояло по курильнице, испускающей ароматный дым, неприятный для ксеносов, но едва ли способный подавить вонь от обитателя камеры.
Боец Аполлония стояла у дальней стены камеры, заложив руки за спину, с опущенным визором шлема. Тау сидела на табуретке, сплетя на коленях странные четырехпалые руки.
