успешнее можно приглядеться.
Миновали минуты первого безумного восторга встречи. Бероев, под руку с женою, повернул назад в глубь кладбища и пошел по тропинке. Хотелось вволю наговориться наедине друг с другом, наглядеться вдосталь на милые, заветные черты. А эти черты ох как изменились!.. У обоих легли по лицу глубокие, резкие морщины — след неисходного страдания, и в волосах заметно-таки серебрились седоватые нити. Теперь едва ли бы кто сказал, взглянув на Бероеву, что это была поразительная красавица: несчастье да горе все унесли с собою!.. Но мужу ее все-таки были милы и дороги эти ненаглядные черты, эта кроткая улыбка, эти глаза, в которых теперь светилось столько любви и счастья. Одна минута вознаградила обоих за долгие месяцы мучений.
Они медленно шли между могилами, облитые румяным закатом. По лицу скользили легкие тени ветвей и листьев. Сочная высокая трава хлесталась по ногам, и оба были так счастливы, так довольны этим полным, безлюдным уединением, где никто не обращал на них внимания, где некому да и незачем было ни подглядывать, ни подслушивать… Бероева рассказывала мужу историю своих страданий и жизни в хлыстовской избе, на попечении Коврова.
— Что ж мы будем делать теперь? Как быть нам, куда деваться — решай! — говорила она, вся отдаваясь на его волю своими доверчивыми глазами.
Тот на минуту серьезно задумался.
— Бежать отсюда! Скорее бежать, куда ни попало, и бежать навсегда, навеки! — вымолвил он наконец с какой-то нервической злобой. — Здесь нет нам свободного места! Здесь ни жить, ни дышать невозможно!
— Бежать… — задумчиво повторила Бероева. — Но как, куда бежать-то?
— Туда, где уж нас не достанут и не узнают, — в Америку, в Соединенные штаты! Заберем детей, распродадим последние крохи, сгоношим сколько возможно деньжонок. Ковров, ты говоришь, добудет тебе вид на чужое имя, и — вон из России!.. Там мы не пропадем! Там нужны рабочие силы, а у меня — слава тебе Господи! — пока еще есть и голова, и руки! Проживем как-нибудь и… почем знать, может, еще и нам с тобою улыбнется какое-нибудь счастье. Ведь мы же вот счастливы хоть в эту минуту, а там с нами дети будут, там уж никто никогда не разлучит нас!.. Только скорее, как можно скорее вон отсюда!
Это было его последнее решение, и, не медля ни единого дня, Бероев деятельно стал хлопотать об отъезде.
LI
ПОЛЮБОВНЫЙ РАСЧЕТ
Все обстоятельства, последовавшие за женитьбой старого Шадурского, сбили его с последнего толку и произвели на голову такое сильное впечатление, что вихлявый гамен не выдержал и сошел с ума.
Родственники со стороны покойной княгини приняли его на свое попечение и вступились за скудные остатки огромного некогда состояния: на эти остатки наложена была опека, и золотое руно баронессы фон Деринг перестало существовать для ее всепоглощающего кармана.
Граф Каллаш меж тем потребовал выдачи ему условленной в начале всего дела половины из общей суммы барыша, а сумма эта оказалась настолько значительна, что ни Бодлевский, ни баронесса, в руках которой она находилась, не чувствовали ни малейшего желания делиться таким жирным кушем, предпочитая оставить его исключительно на свой собственный пай. Поэтому они положили между собою просто-напросто спустить любезного компаньона, и когда тот потребовал причитающихся ему денег, баронесса приняла крайне удивленный вид и возразила, что даже не понимает, о каких деньгах говорит он.
— О тех, которые вы должны заплатить мне по условию, — пояснил Каллаш.
— А разве мы с вами заключали какое-нибудь условие? У вас есть документы?
— У меня иные документы есть, — многозначительно подтвердил граф, — только не знаю, насколько они будут вам приятны.
— Ну, полно, cher comte[567]! Что за счеты! Ведь вы очень хорошо сами знаете, что у меня лишней копейки нет.
— А сколько вы перетянули у Шадурского за последнее время?
— Я?! У Шадурского?.. Я вас не понимаю! Что я перетянула? О чем вы говорите? Ей-ей, вы изумляете меня, я не понимаю даже, в чем дело! Полноте, граф, что за шутки!.. Мистификации хороши только в маскараде.
— Ну, так я вас заставлю снять маску! — тихо, но крайне многозначительно заметил Николай Чечевинский.
— Меня?! Маску?.. Ха-ха-ха!.. Вы становитесь забавны!
— Пожалуй, и на это согласен. Отчего же вам и надо мной не позабавиться немножко? Только не мешает помнить иногда, что rira bien, qui rira le dernier[568]. Я вот тоже намерен забавляться… Я, например, пущу в ход по всему городу историю о литографском ученике Казимире Бодлевском и его любовнице, то есть о горничной княжны Чечевинской, Наталье Павловой, историю о билетах, украденных этой горничной, Натальей, из шкатулки старой княгини Чечевинской, а если понадобится — у меня, может, и доказательства некоторые найдутся, да и сама княжна Чечевинская жива еще. Вы, баронесса, помните — несколько месяцев назад — вашу встречу у меня на квартире с княжною Анной? Теперь пока прощайте, — сухо поклонился он, — наши разговоры кончены; впрочем, вы скоро услышите, как стану я забавляться.
Озадаченная баронесса не успела еще возразить ему ни слова, как тот уже быстро и решительно удалился из комнаты. Через минуту в передней за ним громко захлопнулась выходная дверь…
Баронесса домекнулась теперь, что, повернув дело столь круто, она осталась в проигрыше. Бодлевский от злости и досадливого опасения кусал себе губы. Эта чета видела ясно, что она в руках графа Каллаша и — «кто его знает, может, у него и есть какие доказательства, — мыслил каждый из них. — Во всяком случае, имя будет скомпрометировано в обществе, а там, пожалуй, и власть доберется».
И той, и другому было непереносно положение такой зависимости от человека, который — как знать! — быть может, имеет в руках данные погубить обоих. Положим, что и самого его можно в то же самое время сгубить перед законом, да им-то двум легче ли от этого? Они-то все-таки сами не останутся правы. Застращать его — ничем не застращаешь, потому голова такого сорта, что, в случае надобности, не призадумается сама себе свернуть шею, а уж так или иначе на своем поставит.
Для баронессы и Бодлевского было решено теперь только одно: во что бы то ни стало выпутаться из этого положения, выйти из-под зависимости сильного противника.
А как это исполнить?
Бодлевский долго ходил по комнате, закусывая губы, и обдумывал какой-то план решительного свойства.
— Надо сделать так, — говорил он, остановясь на минуту перед баронессой, — чтобы раз навсегда избавиться от этого барина… Он действительно не безопасен, а предосторожность и предусмотрительность никогда не мешают… Надо
