тем чтобы сам вид столь огромной армии вселил ужас в сердца местных жителей и внушил им мысль о бесполезности любого сопротивления. И этот психологический прием отлично сработал: бо`льшая часть стоявшего у того же Гариса, рядом с Сепфорисом, войска Иосифа стала разбегаться, еще даже не столкнувшись лицом к лицу с римлянами, — будучи поражена рассказами тех, кто их видел.
Дезертирство в эти первые дни войны приняло такие масштабы, что Иосиф был в отчаянии, и в конце концов и сам вместе с верными ему бойцами решил отказаться от проявления какой-либо инициативы и до тех пор, пока это будет возможно, избегать прямого столкновения с врагом.
«Иосиф, оставшись с очень немногими, счел себя чересчур слабым для встречи неприятеля; от его внимания не ускользнул также упадок духа, овладевший иудеями, и то обстоятельство, что они большей своей частью, если бы могли довериться римлянам, охотно вошли бы в соглашение с ними. Исполненный мучительных предчувствий насчет исхода войны вообще, он решил на этот момент по возможности уйти от опасности и вместе с оставшимися верными ему людьми бежал в Тивериаду» (ИВ, 3:6:3), — констатирует он в «Иудейской войне».
Это бегство Иосифа лишь еще больше усилило страх жителей Тверии, понявших, что, если бы Иосиф хоть немного верил в возможность победы над римлянами, он бы не укрылся за их стенами. Надо заметить, что это было недалеко от истины: он и в самом деле понял, что остановить римлян теми силами, которые имеются в его распоряжении, невозможно, что лучшее, что можно сделать в той ситуации, в которой он оказался, — это сдаться и уповать на прощение римлян. Но в то же время в «Иудейской войне» он уверяет, что, несмотря на всю тяжесть положения, у него ни на минуту не появлялось мысли об измене своей родине и народу и обмене жизни на бесчестие.
Поэтому, прибыв в Тверию, он первым делом уселся за письмо в Иерусалим. Он писал его, постоянно одергивая себя и требуя от самого себя объективности: ему не хотелось ни преувеличивать силу римлян, чтобы прослыть паникером, ни преуменьшать ее, чтобы вдохнуть новые надежды в горячих сторонников продолжения восстания и войны с Римом до победы, которая представлялась все более и более ирреальной.
Закончил письмо он словами о том, что если правительство решит начать мирные переговоры, то он готов взять на себя эту миссию, но не раньше, чем получит официальное подтверждение своих полномочий. Если же решение о войне остается в силе, то он ждет такого подкрепления из Иерусалима, которое будет достаточным, чтобы сразиться с римской армией на равных. Не исключено, что он также советовал Синедриону попробовать сформировать армию из еврейских добровольцев из Персии и Вавилона, а также обратиться за помощью к Парфии. Г. Г. Генкель почему-то видит в этом послании признание Иосифа в собственной трусости, малодушии и политической бездарности, хотя на взгляд автора этой книги, это была вполне разумная просьба. Но в силу целого ряда факторов, и прежде всего нежелания парфянского царя Вологеза нарушать договор и вступать в новую войну с Римом, она была неосуществима.
Веспасиан между тем уже начал войну, взяв Габару. Взяв легко — гарнизон города бежал еще до прихода легионеров, и в нем оставались только мирные жители. Но после вступления в город он приказал убить всех юношей, а девочек и женщин взять в рабство. Вслед за этим последовал приказ сжечь не только город, но и все окрестные селения, а не успевших убежать из них жителей обратить в рабство.
Солдаты выполняли приказ своего полководца охотно: многие из них летом 66 года стояли под стенами Иерусалима и сейчас вымещали на жителях пережитое тогда унижение.
Было понятно, что такая же судьба ждет и другие города Галилеи.
Плацид тем временем посвятил Веспасиана в свой план, согласно которому взятие Иотапаты позволит быстро, буквально в течение нескольких дней, успешно закончить всю кампанию в Галилее и двинуться на Иерусалим. И Веспасиану эта идея, похоже, понравилась.
Глава 11. Мертвые сраму не имут
Самим своим существованием Иотапата словно бросала вызов любому полководцу, который задумал бы овладеть этим городом.
С одной стороны, она была расположена вроде бы в низине, между горами, так что путник, ехавший по торной дороге, мог ее и не заметить. Надо было въехать в сами горы, чтобы вдруг перед тобой словно из ниоткуда возник цветущий, полный жизни город.
С другой стороны, она почти целиком располагалась на стоящей посредине этой долины высокой горе, и со всех сторон ее окружали такие глубокие пропасти, что, глядя вниз с городских стен, жители не видели их дна. При этом Иосиф окружил Иотапату мощными стенами, а к воротам города по склону горы вела узкая дорога, на которой с трудом могли разминуться два всадника.
Готовя Иотапату к войне, Иосиф сделал большие запасы продовольствия; всех видов продуктов в городе должно было хватить на много месяцев, так что призрак голода ее защитников не страшил. Но вот с водой и в самом деле была проблема. На всей Земле обетованной главным источником воды всегда были проливные дожди, начинающиеся обычно в ноябре и идущие примерно до марта. Дождевую воду собирали в выкопанные для этой цели глубокие водосборники и затем использовали ее до начала следующего сезона дождей. Иотапата не была в этом смысле исключением. Безусловно, были и колодцы; те, кто жил на берегу Иордана или Кинерета, пользовались водой из реки или озера, но и они зависели (и по сей день зависят) от обилия дождей — в засушливые годы Иордан мелеет настолько, что его вполне можно перейти посуху. Да и по Кинерету в такие годы можно пройти не один десяток метров, лишь слегка замочив ноги. Но в Иотапате никаких других источников воды, кроме водосборников, не было.
Веспасиан начал с того, что велел вспомогательным войскам и нескольким подразделениям легионеров выровнять местность и проложить к городу широкую дорогу, по которой легко могла бы пройти армия со всем, что необходимо для осады. Строительство дорог, как и любой другой необходимой инфраструктуры, в Древнем Риме было отлажено не хуже, а в чем-то даже лучше, чем в наши дни. Так что, действуя по всем правилам инженерной науки, армия проложила дорогу за четыре дня. Узнав об этом, Иосиф оставил Тверию и с восемью тысячами бойцов поспешил на помощь городу. Это была вся его армия — никаких десятков тысяч, о которых он говорил, хвастаясь успехами в подготовке Галилеи к обороне, у него не было и в помине.
Приход в город Иосифа со своей дружиной воодушевил жителей, которые,
