— Женя, мне кажется, тебе нужно вернуться домой. Я вижу, что тебе плохо. Я хочу быть рядом, хочу помочь тебе.
Я сделал глубокий глоток кофе, сглотнул.
— Отец, ты мне не сможешь помочь. Помочь я могу себе только сам.
Не знаю, почему у меня вырвалась эта фраза. Наверно, правда, в этот момент захотелось поделиться с кем-то. Переложить на кого-то часть своей непосильной ноши.
— Женя, мне знакома твоя боль. Я с ней тоже долгое время жил. Когда умерла твоя мама, умерла и часть меня. Большая часть меня.
Я поднял на него глаза. В первый раз он мне говорит об этом. Он смотрит на стол, взгляд в пустоту. Я вспомнил, в тот день у него такой же был взгляд. Пустой, холодный, отрешенный. Сейчас я четко ощущаю, что до сих пор эта боль живет в нем. А я ведь не догадывался об этом, не замечал. Думал о себе, что мне тяжело. А ведь и он потерял любимого человека. Человека, с которым прожил столько лет. Мне кажется, я начинаю прозревать.
— И я бы умер вместе с ней, но меня удержал ты, сынок. Ты, тот самый светлый лучик, который не дал угаснуть моему сердцу. И теперь я должен сделать тоже самое для тебя. Я не должен дать тебе угаснуть, потерять вкус к жизни. Ты еще такой молодой, у тебя столько всего хорошего впереди. Не губи свою жизнь. Я понимаю, ты пытаешься, ты цепляешь, но ты идешь по неверному пути. Любовь в жизни дается лишь один только раз. Дальше — все будет только подобие любви. Ты приспособишься! Человек — такая сволочь, ко всему привыкает. Но с нелюбимым человеком ты не испытаешь тех эмоций, чувств.
— Я не понимаю, но ты же живешь с Татьяной. Ты же счастлив, или нет?
Он улыбнулся.
— Сейчас я счастлив. И я люблю Таню, своей любовью, которой умею любить. Но эта не та любовь, что была между мной и твоей мамой. Та была самая искренняя и самая чистая любовь. Ее ни с чем не сравнить, ее ни с чем не спутать. Ты тоже сможешь кого-то еще полюбить, но эта не будет той настоящей любовью. Ты будешь жить, улыбаться, но всегда будешь ее вспоминать. У меня не было шанса вернуть твою маму, воскресить. А я бы свою жизнь отдал за нее, лишь бы только видеть, как она улыбается, как треплет тебя за волосы. Как вы обнимаетесь и хохочете с ней. Услышать бы хоть раз еще как она тебя называет «Львенок», а меня гордо «Лев». — Он тяжело вздохнул. — Ее прайд продолжает жить, а главной львицы уже нет.
Отец смахивает скупую мужскую слезу, а меня этот жест пробирает до мурашек. Они топотом пробегают и вызывают во мне волнение, трепет, заботу.
— Папа, прости, я не знал, что ты так ее любил. Я же не думал…
Он встает и обнимает меня. Я замолкаю. Одинокие слезы стекают по его и моим щекам.
— Папа. Ты меня назвал папа, — он улыбается сквозь слезы. — Я не слышал этого уже лет десять. И знаешь, сынок, это чертовски приятно, — я тоже улыбаюсь.
— Значит буду тебя теперь всегда так звать.
Мы снова улыбаемся. И эта улыбка облегчения, освобождения. Много лет мы носили этот груз, перекладывали друг на друга, а сегодня скинули, и дышать сразу стало легче.
— Еще кофе? — нужно как-то отвлечься, успокоиться.
— Давай лучше чаю, — я наливаю нам чай, и мы продолжаем нашу беседу, вытерев слезы и сделав вид, что их и не было. — Женя, любовь — это самое светлое чувство, она дает крылья, ее не нужно бояться. Нужно наоборот бежать и погружаться в нее с распростертыми объятиями.
Я улыбнулся, а я всё сделал точно наоборот. Он продолжил:
— Ведь она не повторится больше. Сколько времени уже прошло, а я вот все жалею, что мало времени провел с твоей мамой. Сейчас бы ночи не спал, чтобы ей надышаться.
Я вздохнул. Он ее любил. Сильно любил, да и сейчас продолжает любить. Представляю, сколько нужно было набраться сил, чтобы снова довериться новому человеку. Какой же я был глупец. Я думал, он предал маму, а он просто пытался выжить среди этой боли и тьмы потери. Как я сейчас выживаю. Только он сильнее меня в тысячу раз. Он нашел выход. А я просто сбежал, спрятался. Это открытие шокировало меня. Мог ли я еще вчера предполагать, что мы можем вот так с папой сидеть и болтать. Просто болтать по-мужски. И ведь оказалось, не так сложно сделать друг другу шаг навстречу. Я задумался, отчего я все время бежал? От чего скрывался? От самых родных людей? От людей, которые просто хотят помочь мне, просто быть рядом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Маша?! А она ведь тоже мне родной и близкий человек. Как она там? Только сейчас я впервые задумался, а как же она там без меня? Как она всё это пережила? Ведь и ее также обманули, как и меня. Я погрузился в транс, застыл. Осознание и прозрение накрыли мощной волной. Я понял, что всё это время жил в воздушном шарике, и он сейчас с грохотом лопнул. Я создал вокруг себя жизнь, но настоящая жизнь проходила мимо меня. Хочется сейчас броситься к Марусе, обнимать ее и кричать: «Моя. Никому не отдам. Прости. Укрою, спрячу от всех, уберегу». Но моя ли она теперь? Сколько времени прошло. Сколько времени в жизни я просрал. Просто тупо просрал, прячась от невидимых проблем в Ярославле. И осознание этого просто давило, «сносило башню». Захотелось кричать, орать во весь голос. Неожиданно, папа выдернул меня из транса:
— Женя, не закрывайся от нас. Мы хотим тебе помочь. Мы хотим быть рядом. Ты все время отстраняешься от нас, всё время переживаешь всё один, внутри себя. А я ведь рядом. Я могу разделить с тобой твою боль. Ведь я тоже прошел через нее. Я научился жить с ней, но у меня не было выбора. У тебя он, слава богу, есть.
Я поднял на него глаза. У меня есть выбор. Он прав. Я могу продолжать жить в воздушном пузыре, или я могу попытаться всё вернуть, исправить. Теперь я четко вижу две тропинки, и я знаю по какой из них мне идти.
— Спасибо, папа! Вот сейчас ты действительно мне помог, — он улыбнулся, положил руку мне на плечо.
— Я рад сын. Ты всегда помни, что я есть у тебя, и Таня тоже. Она тоже любит тебя, несмотря на твою «ершистость». Она любит и переживает за тебя.
— Теперь я это понимаю, пап, — я положил свою руку на его руку.
Дальше было продолжительное совместное чаепитие до ночи. Мы разговаривали обо всем на свете. К Марусе и Лене больше не возвращались, но я уже и без этих разговоров сделал выводы. Понял, что хотел мне донести отец. Вернее не отец, а папа. Я же обещал ему.
Нужно будет обязательно извиниться перед Татьяной. Я столько негатива выпускал в ее сторону, а она всегда с добром ко мне. Она помогла отцу выжить, всегда хорошо относилась ко мне. А я поступал по-свински. Хорошо, что мы поговорили с папой по душам. После разговора я понял, что у меня есть семья, в которой меня всегда любят и ждут. У меня есть папа, и Татьяна — женщина, которая вернула мне отца. И я благодарен ей за это. Все возвращается на свои круги. Еще бы вернуть Марусю и можно начинать жизнь с чистого листа. Маруся! Простишь ли ты меня когда-нибудь? Как ты там одна?
Весь следующий день мы гуляли с отцом по городу, выбирали подарок для его Тани. Смеялись, сидели в кафе. Обычный день с семьей, которую я не замечал, как минимум пять лет в своей жизни. Походу, я вообще многого не замечал. Не замечал, как я счастлив рядом с Марусей, как она счастлива рядом со мной. Слепой, глухой придурок. Сидел в своей ракушке, не высовывался. Только что не кричал: «Занято». Как можно было все так потерять, глупо и нелепо? Ну вот так вот! Только Сомов умудряется просрать всё, что судьба посылает подарком.
Я подбросил отца до вокзала. Он слез счастливый с моцика и спросил:
— Женя, как думаешь мне не поздно тоже себе мотоцикл купить? — я посмотрел на него с удивлением.
— А как же твоя ласточка? Сможешь ей изменить? — я улыбнулся.
— Ласточка — это рабочая лошадка. А мотоцикл — для души. Таню иногда с ветерком подвезти. Ей бы понравилось, — я покачал головой.
— Пап, если душа просит, то покупай, — он улыбнулся.
— Ладно, сначала тайком права получу, а уж потом расскажу Тане о мечте на старости лет, — я поднял брови.
— Зачем тайком-то, она тебе и так разрешит, — он кивнул.
