— Мне тоже было страшно, — признался Макарио, — страшно, потому что я видел это собственными глазами. А сейчас меня трясёт от ненависти.
— Ты и меня ненавидишь? — просто спросил Санчо.
— Да, ненавижу, и с каждым новым днём правления Сенатора, и его, и тебя я ненавижу всё сильнее.
— Тогда ударь! — предложил Санчо и зажмурился.
— А пошёл ты… — выругался Макарио и отвернулся.
С тех пор они были вместе.
* * *
Пожизненного Сенатора в народе звали «Ихо-де-песка» или «Рescado-el-Рeleador», хотя на драчливую рыбу он походил мало. Жирный, обрюзгший, уже совсем седой — он сильно изменился за последние годы, подумал Макарио, — Сенатор выбрался из машины под приветственные крики обывателей.
— Эль пелеадор! Эль пелеадор! — вопили они, помахивая трехцветными флажками.
— Эль пелеадор! — кричали выстроенные в ряд детишки с полосатыми повязками.
Сенатор мелкими шажками волочил тело по ступеням, он глупо и самодовольно улыбался, изредка норовил повернуться, чтобы приветственно помахать рукой, но увлекаемый женой и дочерью, не смог бы это сделать так браво, как прежде. Дочь Сенатора первой прошмыгнула в дверь. Получив некоторую свободу, Сенатор ухитрился-таки развернуться к толпе и поднял ладонь.
— Эль пелеадор! — снова весело кричали детишки, будущее Сиудада.
Макарио нажал «стоп-кадр»:
«Неужели так и не понял, что над ним издеваются?» — удивился журналист и глянул на экран, где от края до края багровели сенаторские пальцы, толстые, как сосиски.
Затем он снова включил запись.
Из Парламента шла прямая трансляция. А Макарио сидел в душной студии, как в парилке, изредка попивая из бутыли, припасённой заботливым Санчо.
— Ну, что? — осведомился тот, протиснувшись в комнатку через узенькую маленькую дверь.
— Выступают.
— А он? — ещё раз спросил Санчо.
— Молчит. Кивает. Похоже, ничего уже не соображает, — зло отвечал Макарио, отхлёбывая из бутылки.
— Так он же Пожизненный Сенатор, ему не положено.
— Сейчас заседание кончится, тогда у него непременно будут брать интервью, — предположил Макарио.
Он не ошибся. Массивные двери с вызолоченными ручками — турецкие реставраторы постарались на славу — медленно открылись. На экране возникла бородатая, до коликов в желудке отвратительная физиономия ведущего вечно просенаторской передачи центрального канала. Правда, за минувшие годы и этот типчик порядком поистрепался — отметил Макарио.
— Мы ведём репортаж из самого центра нашей демократии! — начала выговаривать бородатая морда, выпучив глаза. Макарио сплюнул и прослушал начало его лизоблюдской, как всегда, речи — … лет назад в этом здании был погашен последний очаг … (камера дала сбой) …изма, доставшегося нам от мрачного застойного прошлого. Мы обращаемся с традиционным вопросом к Пожизненному Сенатору, что возглавил государство в трудные для страны годы! Можно по-разному относиться к этому великому человеку, можно его уважать, можно любить, можно стесняться проявлять свои чувства — ясно одно, прежний тоталитарный режим был сломан, чтобы на его месте расцвела новая, сильная и могучая…
— Олигархия, — окончил его мысль Санчо.
— Господин Пожизненный Сенатор! Что вы думаете… — спросил бородатый ведущий с выпученными глазками.
— Смотри, смотри! Он будет говорить, — указал на экран Макарио.
— Что, сам? — усмехнулся Санчо.
— Э-э, мэ… — начал Пожизненный Сенатор и рубанул рукой — Э, понимаешь ли! Когда мы боролись с тёмным прошлым… — он перевёл дух, обвёл публику взглядом, камера поползла следом и нащупала в толпе сочувственное личико известного режиссёра, прославившегося фильмом «Пять встреч с Пожизненным Сенатором». Личико с тремя подбородками улыбалось оратору. Обнаружив поддержку публики, он продолжил, — … Вот, мне не дадут соврать. Э-э, мэ, ммм… Здесь случайно, я повторю, — сенатор повёл пальцем, — случайно погибли мальчики. Э, понимаете ли? Да! … И хотя их никто сюда не звал… Гм… Я, ваш Пожизненный Сенатор, прошу прощения у жителей, у матерей — приговаривал он с расстановкой, — Сиудад-де-примера-корона… Что не уберёг… — Сенатор почти плакал.
Он и Макарио вогнал бы в слезу, кабы не держал тот на руках обезображенный труп Санты, если бы не пел Макарио тем зловещим осенним днем «Венсеремос». Но в толпе сочувственно закивали убелённые сединами дяди, напомаженная плюгавая актриса промокнула глазки платочком.
Камера вновь наехала на ведущего, который поддакнул что-то типа: лес рубят — щепки летят.
Затем «Ихо-де-песка» лобзался с видными людьми города и прежними соратниками по борьбе.
Камера дала задний ход, широкоугольник охватил всю залу. Затеяли «фотографию на память». Камера отъехала в самый дальний угол — столько нашлось желающих приобщиться к истории.
— Всё! Не могу больше! Гады! — заорал Санчо.
Макарио потянулся к выключателю, как вдруг высокочастотные колонки разодрал ужасающий звук, который с того самого проклятого дня он уже ни с чем бы не перепутал!
Он дёрнулся, опрокинув бутыль, которая грохнулась на пол, разлетевшись на зелёные осколки. Дешёвое пойло брызнуло в лицо, но Макарио глядел на экран, где багровые клубы дыма смешались с пылью, прахом и пеплом…
Потом что-то щёлкнуло, а трансляция и вовсе прервалась.
Ещё пару минут друзья обалдело смотрели друг на друга.
* * *
— Ты записал? — прошептал Саша.
— Ёлки-палки! Конечно! — выдохнул Макар и покрутил пленку назад.
Затем он пустил её покадрово.
Вот они выстроились, довольные собой государственные мужи и шлюхи. Вот и улыбка на устах, а виновник торжества полуобнимает одной рукой — дочку и какого-то рыжего с лисьим лицом, тут же слюнявый и потный стоит бывший первый министр, причмокивая губками.
Ага… Веретенообразное тело, полёт смазан, выскользнуло из-за камеры по направлению к группе. Там ещё сидят и стоят, как ни в чём ни бывало, на лицах дежурные ухмылки, мол, ловко мы вас всех. Они ещё не подозревают, что обречены, они и не догадываются, что были обречены с той самой минуты, когда лейтенант Саша сделал свой первый выстрел.
— Это вам за Светлану, гады! — подумал он, — Это вам за Санту! — произнес он и смахнул непрошенную слезу.
Макар вскочил и двумя нервными движениями распахнул окно, что выходило точно на Останкинский пруд.
Над первопрестольной раскинулось бескрайнее небо, покрасневшее, точно невинная девица.
— Завтра будет ветрено…
1999
Проклятая реликвия
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
