Быть может, это была его единственная старческая причуда, а возможно, такая закалка и имела свой смысл. От подагры он, правда, не избавился, но до конца жизни сохранил бодрость и силу, достаточные для того, чтобы заниматься наукой и даже посещать заседания Лондонской коллегии врачей.
С коллегией он не порывал связи и, хотя считал, что далек от общественной деятельности, проявлял всяческую заботу о врачебном обществе, в котором состоял. Он выстроил для коллегии дом на свои средства; подарил обществу врачей свою коллекцию естественнонаучных препаратов и хирургических инструментов, передал книги и пожертвовал вечную ренту в 56 фунтов стерлингов на жалование библиотекарю и устройство ежегодных собраний в память благотворителей коллегии.
Лондонская коллегия врачей при жизни поставила в честь Гарвея в актовом зале статую с надписью:
«Вильяму Гарвею, благополучно здравствующему, бессмертному в памятниках своего гения, коллегия врачей Лондона воздвигла этот монумент, дабы он, Гарвей, был вечным ее президентом согласно своим заслугам, он, даровавший крови движение и животным зарождение».
Как относился Гарвей к религии? Ведь своими открытиями он нанес ей огромный ущерб, — недаром у него было такое множество ярых врагов среди церковников и мракобесов.
Богословские распри и борьба религиозных сект никогда не занимали его. Они просто не стоили того интереса, который многие к ним проявляли. Что касается веры в бога — быть может, она у Гарвея и была, но проявлял он эту веру по-своему: восхищался «чудесами» вселенной. Пожалуй, в его глазах вселенная, природа — это и был «бог».
«Бог», однако, вполне познаваемый и совсем не страшный. Он, Гарвей, во всяком случае, не боялся весьма решительно вмешиваться в «божественные тайны».
Не он один, большинство выдающихся людей того времени придерживалось подобных религиозных взглядов: природа в их глазах являлась как бы одушевленным целым, в котором все гармонично и осмысленно.
О целесообразности всего в природе говорится еще в философии Аристотеля. Рассуждая о целесообразности, древние ученые считали, что не может быть в организме двух сосудистых систем — венозной и артериальной, — несущих одну и ту же функцию: распространение крови. Потому и поселили они в артерии «дух», потому и не искали истинных путей крови и не подозревали о ее круговороте.
Гарвей пренебрег такими утверждениями и рассуждениями. Для него целесообразным было то, что есть на самом деле, что он мог видеть и увидел своими глазами или до чего дошел своим умом, делая выводы на основании многочисленных собранных фактов. Кровообращение было открыто им вопреки философии древних и вопреки его собственной религиозно-философской доктрине.
Эта доктрина была наследием древнего мира, она развилась на развалинах классической религии, но Гарвей умел строго отделять ее от научных изысканий, и книга его о кровообращении яркое подтверждение тому.
В этом трактате тоже попадаются слова о разумной и совершенной природе, но они только литературная манера, общепринятый прием яркого и красочного изложения мысли. На этих словах и фразах Гарвей решительно ничего не строит, не придавая им серьезного значения, не относясь к ним как к научным положениям.
Его метод был методом опыта и строгой проверки. Гарвей сумел заменить науку рассуждений наукой исследований. Недаром новое поколение физиологов и анатомов видело в нем своего вождя.
С этим поколением молодых ученых Гарвею довелось познакомиться еще при жизни. И это принесло ему, наконец, заслуженную награду за проделанный гигантский научный труд.
Жизнь подходила к концу. 3 июня 1657 года утром Гарвей потерял речь и почувствовал приближение смерти. Вокруг него собрались родные и друзья. Он знаками показал, что хотел бы видеть своих племянников, чтобы раздать им на память подарки. Спокойно распорядился своими вещами, распределив их между близкими людьми, и к вечеру скончался, тихо и без страданий.
«Говорили потом, — пишет Энгельгардт, — что он отравился, желая избежать предсмертных мучений. Действительно, еще задолго до смерти он приготовил препарат опия и просил одного из своих друзей дать ему это лекарство, в случае если болезнь будет мучительна. Тот обещал, но надобности в этом не оказалось».
Хоронили Гарвея с большим почетом. За гробом шло множество людей, вся Лондонская коллегия врачей сопровождала его останки в графство Эссекс. Здесь, в Гемпстенде, в склепе, построенном Элиабом, похоронен Вильям Гарвей — один из величайших ученых, «даровавший крови движение, а животным зарождение».
В 1681 году, на двадцать пятый год со дня его смерти, на родине Гарвея, в Фолькстоне, был поставлен ему памятник.
…И бессмертие
После открытия Гарвея, на основании этого открытия и при помощи гарвеевского метода, было сделано множество открытий в области анатомии и физиологии. Сначала это были отдельные добавления к уже известным вещам, потом самостоятельные открытия и, наконец, все это вместе взятое подняло физиологию, особенно за последние сто лет, на уровень точной самостоятельной науки.
Трудно говорить об успехах физиологии вообще — это предмет особого разговора. Скажем только коротко о том, как использовали ученые открытия Гарвея в области кровообращения.
С течением времени физиология кровообращения дает все больше и больше плодов, охватывает огромный по своему богатству материал, продолжая развивать взгляды, высказанные Вильямом Гарвеем.
И, как это ни покажется странным, чем дальше идет жизнь, чем значительней успехи, сделанные наукой, тем ближе и ясней становятся идеи Гарвея.
Впрочем, странного тут ничего нет. Гарвея потому и причисляют к гениям, что идеи его не стареют со временем; напротив, с общим развитием науки они становятся нужней и значительней.
Как же были использованы открытия Вильяма Гарвея в физиологии кровообращения в послегарвеевский период?
Можно говорить только о некоторых методах, о некоторых вопросах, о некоторых взглядах, потому что сказать обо всем, что сделано даже в такой, сравнительно узкой области, как физиология кровообращения, здесь не представляется возможным.
В 1918 году была сделана попытка подвести итог всему, чего достигла одна только эта отрасль физиологии — физиология кровообращения: ученый Р. Тигерштедт (Финляндия) выпустил компилятивное сочинение по этому вопросу. Сочинение заняло четыре толстых тома, в нем было приведено около шести тысяч цитат трех тысяч авторов. Но и этот капитальный труд не претендовал на исчерпывающую полноту освещаемого материала.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
