В тронной зале дворца все — придворные, дипломаты, министры — в ожидании выхода императрицы. Среди вельмож выделяются колоритно одетые люди с бритыми головами — депутация казаков. Впереди Головатый. На нем зеленый, в талию, делающий еще более стройной и без того ладную фигуру чекмень, обшитый полковничьими галунами, белая черкеска, широченные шаровары. И невысокие красные, с серебряными подковами сапожки. Вся грудь в орденах.
Сурово посматривая на окружающих, Головатый покручивает длинный ус. Затем встает на указанное ему место. Говор в зале утихает мгновенно. Государыня тем временем величественно ступает между рядами. Медленно с благожелательной, располагающей к беседе улыбкой она приближается к черноморцам.
Старый запорожец оживляется. Глаза блестят радостью. И он громко и ясно произносит по-русски приветствие от своего коша. Императрица ласково выслушивает и подает ему руку. Атаман падает на колени. Заливается слезами и при этом троекратно лобызает царские персты. Екатерина еще некоторое время беседует с запорожцем, а затем так же медленно удаляется в свои покои.
Вскоре становится известна и воля самодержицы — следует подать записку о нуждах войска Черноморского.
Между тем депутация, ожидая ответа, проживает в столице. Головатого наперебой приглашают к себе на обеды многочисленные петербургские вельможи. И все жадно расспрашивают про былую Сечь, про нравы и обычаи запорожцев.
Естественно, Головатому было о чем рассказать. Сильное впечатление производил на петербуржцев и сам несколько картинный, живописный образ казака-черноморца той поры. Как же выглядел этот лихой наездник в последней четверти XVIII века? Ныне мнения на этот счет расходятся. Многие считают, что черноморец сохранил и на Кубани «свой заветный запорожский червонный жупан{85}, с цветным полукафтаньем, подпоясанный цветным шелковым кушаком, синие суконные шаровары в несколько аршин ширины, убранные в желтые сафьянцы с высокими каблуками».
Однако на деле Черноморское войско в конце XVIII столетия было чрезвычайно пестрым по своему этническому и социальному составу. Бывшие запорожцы составляли меньшую часть войска, а большую представляли вольные и беглые «охотники» (то есть добровольцы), «польские выходцы», бывшие «гетманские», чугуевские и донские казаки, люди «мужицкого и неизвестно какого звания». Естественно, что и одежда этих людей отражала их материальное положение, социальный и национальный состав.
Лишь для первых добровольцев удалось пошить относительно однообразные «казацкие кафтаны». Причем были они из разноцветного сукна с преобладанием синего. Казаков же артиллеристов, число которых чуть превышало 100 человек, украшали красные кафтаны.
Среди головных уборов черноморцев преобладали шапки из смушки с меховым околышем и матерчатым верхом, скроенные в форме цилиндра или усеченного конуса. Часть казаков носила шапки типа «мегерки». И только в 1811 году в Черноморском войске утверждают первое официальное обмундирование, да и то для лейб-гвардии Черноморской сотни.
А между тем Головатый становится день ото дня все более популярным в Петербурге. Иногда он по просьбе пригласивших его хозяев берет с собой бандуру. «Певает» старые казацкие песни, то заунывные, печальные, от которых щемит сердце и наворачиваются слезы, то разгульные — от них кружится голова. А ноги сами собой ходят ходуном.
Депутатов приглашают на все придворные празднества. Особенно ласково относится к ним великий князь Константин Павлович. Однажды, проходя мимо Головатого, он завертел пальцами около уха, точно хотел завернуть, закрутить вокруг него чуприну. И спросил у него при этом, отчего это черноморцы завертывают свою чуприну непременно за левое ухо?
— Все знаки достоинства и отличий, Ваше Высочество, как-то: сабля, шпага, ордена, носятся на левом боку, — отвечал Головатый, — то и чуприна, как знак удальства и храбрости, должна быть завернута за левое ухо.
А однажды до Екатерины доходят слухи, что Головатому ох как хотелось бы заглянуть в ее императорские апартаменты. И она тотчас же приказывает показать депутатам весь дворец. Сверху донизу. Когда же казаков ввели в ее рабочий кабинет и показали стол, за которым работает государыня, Головатый тотчас схватил перо, благоговейно его облобызал и затем с трепетом положил обратно на стол.
«Жалуется знамя войсковое»
Наконец наступает и долгожданный для казаков день. 30 июня 1792 года в Сенате получен Высочайший указ. В нем говорится, что войску Казачьему Черноморскому, собранному покойным генерал-фельдмаршалом князем Потемкиным{86} из верных казаков бывшей Запорожской Сечи, дана Жалованная грамота на остров Фанагорию со всеми угодьями и землями между Кубанью и Азовским морем.
А в грамоте, данной черноморцам, после перечисления их боевых заслуг было сказано:
«…Войску Черноморскому предлежит бдение и стража пограничная от набегов народов закубанских; на производство жалованья кошевому атаману, войсковым старшинам и прочие по войску расходы повелевается отпускать по 20 тысяч рублей в год; предоставляется пользоваться свободною торговлею и вольною продажею вина на черноморских землях; равно впадающих в погрешности судить и наказывать войсковому начальству, но важных преступников отсылать к губернатору Таврическому. Высочайше жалуется знамя войсковое и литавры, кроме тех знамен, булавы, перначей и войсковой печати, которые от покойного фельдмаршала, по воле Императрицы, уже войску доставлены»{87}.
Через две недели депутаты прибывают в Царское Село, во дворец. Приносят благодарность императрице за милость к войску Черноморскому. Вот краткая речь Головатого:
«Всемилостивейшая Государыня! Ты нас приняла, яко матерь. Мы воздвигнем грады, населим села и сохраним безопасность пределов. Наша преданность и усердие к Тебе, любовь к Отечеству пребудут вечны, чему свидетель Всемогущий Бог».
Допустив казака к руке, императрица жалует Головатому золотую шпагу, а всему войску — на золоченом блюде хлеб-соль с вызолоченной солонкой, украшенной двуглавым орлом. Награждены и все остальные депутаты — каждому очередной чин. Среди награжденных и младший сын Головатого.
А перед отъездом из северной столицы им вручают Высочайшую грамоту в богатом ковчеге. А также знамя, литавры, войсковую печать, а для кошевого — саблю, усыпанную драгоценными камнями.
Между тем кошевой отряжает специальный пятисотенный конный отряд. Он-то и встречает с большой торжественностью посланцев-депутатов в 30 верстах от Слободзеи.
Здесь, на новых казачьих землях, отмечают казаки большой праздник — Успение Пресвятой Богородицы. Собирается в кош все «верное» войско и строится в две лавы, по обе стороны главной улицы. Около церкви установлен высокий помост, покрытый турецкими коврами. На нем стол, прикрытый парчой, — для царских подарков.
По левую сторону помоста — полукружием старшины с булавами, знаменами и значками. По правую — духовенство в полном облачении. Кошевой Чепега и войсковой писарь ожидают на возвышении. Как только подъезжают депутаты, подан знак — раздаются один за другим три пушечных выстрела. После чего старшины выходят навстречу и преподносят хлеб-соль от всего войска.
Головатый, церемонно приняв хлеб-соль, торжественно-медленным шагом движется между лавами. Перед ним штаб-офицеры — несут монаршие хлеб-соль, покрытые изысканной полупрозрачной тканью. Сам же Головатый теперь держит блюдо с грамотой. Рядом, чуть позади, его сыновья. Один несет письмо самодержицы кошевому. Другой — жалованную саблю изысканной работы. И все это происходит на фоне пушечного грома.
Наконец пушки замолкают. Головатый произносит приветствие. После краткой и выразительной речи он передает кошевому (с соблюдением строгой очередности) все Высочайшие дары. После этой удивительно торжественной процедуры Головатый препоясывает кошевого саблей. В свою очередь кошевой целует хлеб-соль, а грамоты передает войсковому писарю, который тотчас же доводит их содержание до окружающих. Следом Чепега приветствует, уже от собственного имени, все войско.
Торжественные процедуры продолжаются. Духовенство двигается в сторону церкви. Штаб-офицеры несут стол с подарками и ставят его перед иконой Спасителя. Затем при огромном стечении казаков Амвросий, архиепископ Екатеринославский, приступает к божественной литургии. После нее торжественно отслужен молебен с многолетием. И все это — под звон колоколов, учащенную пальбу из пушек и ружей.
Наконец, царские дары перемещают из церкви в дом кошевого, где монарший хлеб делят на 4 части. Одна поступает в войсковую церковь, другая отправляется на Тамань — к товарищам, третья делится по полкам, и, наконец, четвертая остается на столе у кошевого.
