– Мне необходимо побыть одной. Чувствуйте себя как дома, хорошо? Когда я вернусь, возможно, у меня уже будет ответ.
Квентин встал, на его лице появилось мрачное выражение. Он явно рассчитывал на простую реакцию – шок, радость, быстрое согласие. И он получил бы ее от большинства людей и большинства женщин, если бы они жили в такой развалюхе. Но я выглядела так, словно он меня ударил.
– С вами все в порядке?
– Да. – Я выдавила из себя улыбку и вышла.
“Она какая-то другая”, – подумал Квентин, стоя на заднем крыльце и любуясь горами в лунном свете. Он закурил сигару, разглядывая дикую красоту природы, поражаясь тому впечатлению, что произвело на него место, где скульптура отца по прихоти случая нашла себе пристанище. Интересно, что собой представляет эта Урсула Пауэлл? Еще одна разновидность архитектурного излишества, с которой ему не доводилось прежде встречаться?
Квентин никогда не вмешивался в жизнь других людей. Он делал то, что мог, если требовалась его помощь, и не более того. Показавшаяся поначалу простой поездка приобретала неожиданный оборот. Квентин нахмурился, вернулся в дом, открыл воду и затушил сигару в раковине. Удивленный звуком, раздавшимся из деревянного шкафчика под ней, Квентин открыл дверцу и увидел, что вода стекает в обыкновенное оцинкованное ведро.
Он долго смотрел на него, словно боялся вынести его из опасения заразиться любовью к этой земле в горах и босоногой рыжеволосой женщине, не умевшей просто ответить “да”. Наконец он вынес ведро на улицу, вылил воду, поставил на место и закрыл дверцу. “Я здесь не для того, чтобы наводить порядок в ее жизни, – сказал он самому себе. – С теми деньгами, которые я заплачу ей, она сможет сделать это самостоятельно”.
* * *
Я прошла по темному узкому коридору, где пахло сосной и домоткаными ковриками, в единственную ванную комнату, место сугубо практичное и тесное, расположенную наискосок от открытой двери в кладовку, где на полках выстроились старые керосиновые лампы и ящики с овощными консервами. В кладовке я нашла свечу, спички в банке из-под пекарской соды, которой было не меньше пятидесяти лет, зажгла свечку и вошла в ванную без окон, словно верующий в храм. Свет там не включали уже больше месяца. Выключатель начал искрить, а у меня не было времени заглянуть в книгу с советами по исправлению домашних неполадок и узнать, как его можно починить. Да и потом в темноте мне нравилось гораздо больше.
Я закрыла дверь на задвижку, села на край ванны в темноте, рассматривая желтый круг света от свечки на стене. От одного до двух миллионов долларов…
“Мама, папа? Вы меня слышите? Я не утратила веру. Я просто увидела холодную, жестокую истину. Наличными”.
Я не услышала голоса моих родителей, не почувствовала, что их духи живут во мне. Как бы мне хотелось, чтобы они подали мне знак. Ведь когда-то мама клялась, что видела кресты на облаках. Я хотела получить подсказку и испытать по-детски чистую, без примеси чувства вины, радость. Голова у меня раскалывалась.
Когда я вернулась на кухню, за окнами уже совсем стемнело, горела единственная лампочка под потолком, а Квентин Рикони изучал проводку и выключатель на стене возле раковины. Я села у стола, подавленная, униженная, немного рассерженная.
– Да, проводку необходимо чинить, – мрачно подтвердила я. – Совершенно верно, все здесь пришло в полное запустение. Нет, ваша помощь мне не потребуется.
Квентин чуть склонил голову набок, прислонился к рабочему столику и скрестил ноги.
– А я вам ее и не предлагаю. Также я не пытаюсь вас подкупить, не обманываю вас и не пытаюсь дурачить. Я всего лишь назвал вам истинную цену скульптуры и обозначил сумму, которую готов за нее заплатить.
Я покачала головой.
– Все не так просто. На самом деле, скульптура мне не принадлежит.
– Я полагал, что вы унаследовали ее от вашего отца.
Я кивнула.
– Но она принадлежит моему брату в той же мере, что и мне.
– У вас есть брат?
Я рассказала ему об Артуре. Складка между бровями Квентина стала еще глубже.
– Урсула, вы его опекун. Вы можете делать то, что лучше для его будущего.
Я посмотрела на сурового мужчину, по всей видимости, не имеющего ни малейшего представления о том, что такое родственники.
– Когда моему брату уже исполнилось десять лет, он еще не произнес ни слова. Мы знали о его аутизме, и врач предупредил нас, что он может вообще никогда не заговорить. Но однажды он вбежал в дом и с порога выпалил нам с папой: “Мама велела мне прийти к вам и сказать, что мне больно. И еще она сказала, чтобы я больше никогда не играл со змеями”. Артур протянул нам руку. На ней были два пятнышка. Его укусила медянка.
– Значит, ваш брат все-таки заговорил, – заметил Квентин. – Такое бывает.
– Дело не в том, что Артур начал говорить. Вы должны понять… Наша мама принадлежала к очень строгой и даже жестокой фундаменталистской церкви. Приверженцы этого религиозного учения всегда умели обращаться со змеями. Маму однажды укусила гремучая змея, и она бы умерла, если бы не вмешался мой отец и не отвез ее в больницу. Папе тогда пришлось крупно повоевать с мамиными родственниками. Поэтому когда Артур сказал нам, что мама запретила ему играть со змеями…
– Он просто много раз слышал эту историю от вас.
– Возможно. Мы не могли вспомнить, говорили ли мы об этом при нем. Когда отец нес его к машине, он спросил у Артура, где он был, когда мама с ним разговаривала. Артур указал на Железную Медведицу. “Мама-медведица”, – сказал он. Мой брат решил, что скульптура может говорить или что мама говорила с ним через нее. С тех пор он в это верит. – Я замялась, потом решила, что не должна утаивать правду, и без обиняков рассказала Квентину о том, что случилось в Атланте. – Я причинила Артуру боль, я недостаточно хорошо заботилась о нем. И потом после смерти папы он верит в то, что Медведица одинока и тоже скоро умрет. После всех этих событий мой брат больше не разговаривает. Эта скульптура для меня – единственный шанс снова пробиться к нему.
– У меня появилось неприятное ощущение. Вы явно собираетесь сказать мне то, чего мне не хотелось бы слышать.
Я глубоко вздохнула. У меня все болело. От разочарования у меня ломило все кости, но не могло быть и речи о холодном расчете, о разумном подходе или практичном решении.
– Я не могу продать вам Железную Медведицу, – спокойно сказала я. – Ни за какие деньги.
– Позвольте мне поговорить с вашим братом.
– Это не поможет. Да и я вам этого не позволю. Артур очень боится незнакомых людей.
– Вы ведь нуждаетесь в тех деньгах, которые я предложил вам, верно? – Квентин задал этот вопрос с удивительным – с моей точки зрения – отсутствием иронии.