ни на минуту. Пусть нацисты и не отправили нас в газовую камеру, но они вместо этого успешно морили нас голодом до смерти.
Мама, очевидно, беспокоилась о влиянии на меня питания в Биркенау. Однажды, 7 сентября 1944 года, ко мне подошла незнакомая женщина и дала мне маленький мешочек на веревочке.
— Это от твоей мамы, — сказала она. — Подарок на день рождения. Тебе сегодня исполняется шесть лет.
Моя мама все еще была жива! Я заглянула в мешочек. Это был кусок хлеба. Никогда еще ни один подарок не значил для меня так много, как этот кусочек. Он был чистым воплощением любви моей матери, напоминанием, что она думала обо мне и, несмотря на все ужасные обстоятельства, боролась за мою жизнь. Позже я узнала цену этому подарку: моя мать украла картофелину, чтобы обменять ее на этот кусок хлеба. Ее заметили и жестоко избили по голове. Наказание было настолько суровым, что мама всю оставшуюся жизнь страдала от острых головных болей, но в тот раз ей удалось вцепиться в хлеб и передать его мне.
Подарок поднял мне настроение. Я была так голодна, что могла бы съесть его прямо там и немедленно. Но я решила приберечь его на тот момент, когда мне предстояло умереть от голода. Смерть. Разве не это постоянно происходило с каждым еврейским ребенком? По своей невинности я думала, что хлеб может спасти мою жизнь и вернуть меня с края пропасти. Поэтому я засунула мешочек под платье и заснула на койке, которую делила с другой девушкой, примерно вдвое старше меня. Писк и топот крошечных ножек по телу разбудили меня посреди ночи. Крысы нашли мой подарок. Я почувствовала их когти на своей коже. Несколько из них нырнули под мою рубаху и украли хлеб, убегая в темноту, чтобы сожрать свою добычу. Другие крысы спрыгнули с койки и бросились вдогонку. Я нащупала мешочек, но крысы забрали все. Там не осталось ни крошки. Стоит ли говорить, что мой шестой день рождения не был самым счастливым.
Каждый долгий день в Биркенау, казалось, перетекал в следующий. Но поскольку я знаю, что это произошло в мой день рождения, я могу назвать точную дату моей встречи с крысами. Изучая хронологию событий в Освенциме, я узнала, что двумя днями ранее, 5 сентября 1944 года, девушка по имени Анна Франк прибыла в Биркенау из пересыльного лагеря Вестерборк в Нидерландах. В вагонах для скота находилось 1019 голландских евреев, в том числе те семеро, которые более двух лет скрывались в узком доме на берегу канала на Принсенграхт, 263, в Амстердаме. Среди них были Анна Франк, которой тогда было пятнадцать лет, ее сестра Марго, ее мать Эдит и отец Отто. Последняя запись в дневнике Анны Франк была сделана 1 августа 1944 года в секретной пристройке, спрятанной за книжным шкафом, за три дня до ее ареста гестапо, после того как семья была предана.
В своем дневнике, возможно самом известном литературном произведении о Холокосте, Анна Франк написала: «Наших многочисленных еврейских друзей и знакомых массово забирают. Гестапо обращается с ними очень грубо и перевозит их в вагонах для скота в Вестерборк, большой лагерь в Дренте, куда они отправляют всех евреев».
Далее она пишет: «Если в Голландии так плохо, то каково должно быть в тех далеких и нецивилизованных местах, куда их посылают немцы? Мы предполагаем, что большинство арестованных погибло. Английское радио сообщает, что их травят газом. Возможно, это самый быстрый способ убить человека».
Но Холокост был непредсказуем. Анна Франк умерла не сразу. Она трудилась в Биркенау до ноября 1944 года, после чего ее перевезли в концентрационный лагерь Берген-Бельзен к северу от Ганновера, где она скончалась от болезни и истощения в феврале 1945 года. Мы никогда не встречались с Анной Франк, но мы так же страдали от недоедания, которое в конечном итоге привело к смерти, — ее и многих других.
Физическая боль от голода никогда не покидала меня. Это худшее чувство в мире. Возможно, вы не видите шрамов, но явсе еще чувствую их, спустя восемьдесят лет, это ощущение грызет изнутри мой живот. Голод оказывает на человека длительное воздействие, как эмоциональное, так и физическое.
Под влиянием непроходящего чувства голода однажды в Биркенау я видела очень красноречивый сон. Он был настолько необычным, что я до сих пор помню всю его галлюциногенную странность. Естественно, все вращалось вокруг того, чего мне не хватало больше всего: еды. Во сне я гуляла и вдруг наткнулась на озеро, которое полностью состояло из яичных желтков. Они простирались так далеко, насколько хватало глаз. (Вполне понятно, почему я фантазировала о яйцах, моем самом любимом блюде, выживая на пустой тюре и черством хлебе.) Я сняла свои белые туфли, осторожно нарушила пленку на поверхности яичного озера и погрузилась туда по шею. У меня было ощущение, что я нахожусь в теплой ванне, и я поплыла брассом. Мои глаза находились на одном уровне с желтками, и я проглатывала желтки один за одним, целиком, с каждым гребком продвигаясь вперед. Я плыла и ела. Плыла и ела.
Я уверена, что все мои товарищи по заключению фантазировали о чем-то подобном. Голод трудно описать. Представьте себе монстра внутри вас, пожирающего каждую клеточку. Еда становится навязчивой идеей. Зловещий внутренний холод превращает вас в калеку. Каждый уголок вашего тела жаждет пищи, потому что каждый внутренний орган, каждый сустав, каждый хрящ атрофируются от недостатка питания. Твое тело умирает изнутри, как в замедленной съемке. Представьте себе, что вы пережили это ребенком, при этом не могли толком объяснить, что было не так.
Хотя мне было всего шесть лет, я могла разглядеть в человеке признаки скорой смерти. Умирающие, казалось, сворачивались сами в себя, пока не складывались вдвое. В лагерном сленге для них существовало специальное слово: Muselmann. Буквально слово переводится как мусульмане — потому что они выглядели так, как будто были согнуты в молитве. Так называли тех, кого победили истощение и голод, тех, кто был настолько измотан, что принимал смерть как неизбежность и даже облегчение. Как только заключенный достигал этой стадии, пути назад практически не было. У двенадцатилетней девочки, с которой мы делили койку, были все симптомы. Я знала, что она умирает от голода. Ее тело отказывалось работать, и, конечно же, девочка в итоге скончалась посреди ночи, где-то по осени. Я проснулась и с ужасом обнаружила ее неподвижной и холодной рядом со мной.
Мне было грустно, что она умерла, но в
