Охладелый
Перевод В. Левика
Умрешь — так знай, придется в прахНадолго слечь. И гложет страх.Да, страх берет: до воскрешеньяСойдешь с ума от нетерпенья!
Еще б хоть раз, пока светлоВ глазах и сердце не сдало,Хоть раз в конце пути земногоЩедрот любви отведать снова.
И пусть мне явится онаБлондинкой, нежной, как луна, —Вредней, чем солнце в полдень знойный,Мне жар брюнетки беспокойной.
Цветущим юношам милейКипенье бешеных страстей,Размолвки, клятвы, беснованьяИ обоюдные терзанья.
А я не молод, не здоров,И пусть бы мне под грустный кровЛюбовь, мечты послали богиИ счастье — только без тревоги!
Соломон
Перевод Б. Слуцкого
Замолкли кларнеты, литавры, тромбоны,И ангелы-меченосцы браво —Шесть тысяч слева, шесть тысяч справа —Хранят покой царя Соломона.
Они от видений царя охраняют:Едва он брови насупит, тревожен,Двенадцать тысяч клинков из ножен,Подобно стальным огням сверкают.
Но возвращаются в ножны вскореМеченосцев мечи стальные.Исчезают страхи ночные,И спящий тихо бормочет в горе:
«О Суламифь! От края до краяИзраиль с Иудой подо мною.Я царь над здешнею стороною —Но ты не любишь, и я умираю».
Погибшие надежды
Перевод В. Левика
Привлеченные взаимноСходством душ в любой детали,Мы всегда друг к другу льнули,Хоть того не сознавали.
Оба честны, оба скромны,Даже мысли сплошь да рядомМы угадывали молча,Обменявшись только взглядом.
О, я жаждал быть с тобоюДо последнего момента,Боевым твоим собратомВ тихом dolce far niente.
Да, мечтой о жизни вместеСердце тешил я и разум,Я бы сделал что угодно,Чуть мой друг моргнул бы глазом.
Ел бы все, что ты прикажешь,И притом хвалил бы с жаром,Прочих блюд и не касался б,Пристрастился бы к сигарам.
И тебя, как в годы оны,Угощал бы для забавыНа еврейском диалектеАнекдотами Варшавы.
Ах, забыть бы все мечтанья,Все скитанья по чужбинам.К очагу твоей фортуныВоротиться блудным сыном.
Но, как жизнь, умчались грезы,Сны растаяли, как пена,Я лежу, приговоренный,Мне не вырваться из плена.
Да, и грезы и надежды —Все прошло, погибло даром.Ах, мечтатель прямо в сердцеСмертным поражен ударом!
Поминки
Перевод Н. Зиминой
Не прочтут унылый кадош{108},Не отслужат мессы чинной,Ни читать, ни петь не будутВ поминальный день кончины.
Но, быть может, на поминки,Если будет день погожий,На Монмартр моя МатильдаС Паулиной выйдет все же.
Принесет из иммортелейДля могилы украшеньеИ, вздыхая: «Pauvre homme!»[9] —Прослезится на мгновенье.
Жаль, что я живу высоко, —Не могу я, как бывало,Кресла предложить любимой,Ах, она в пути устала!
Милая моя толстушка,Вновь пешком идти не надо,Посмотри — стоят фиакрыЗа кладбищенской оградой.
Госпожа Забота
Перевод Л. Пеньковского
Тогда, в дни солнечной поры,Как тут отплясывали комары!Мне другом каждый был в те дни:Со мной по-братски все ониДелились моей котлетой,Моей последней монетой.
Но счастье — прочь, карман мой пуст, —И ни друзей, ни братских чувств.Затмилось солнце той поры —Ни комаров, ни их игры.Друзья с комарами схожи:Ушли со счастьем тоже.
Забота у койки моей — точь-в-точьСиделка — всю проводит ночь.Белейшая кофта, черный колпак,Сидит и нюхает свой табак;Скрипит табакерка сухо, —Противная старуха!
Мне снится юный май порой,Былое счастье, комариный рой,Беспечный смех друзей и подруг…Но, боже, скрипит табакерка вдруг, —Пузырь мой лопнул мыльный —Старуха сморкнулась сильно.
В октябре 1849
Перевод В. Левика
{109}
Умчалась буря— тишь да гладь.Германия, большой ребенок,Готова елку вновь справлятьИ радуется празднику спросонок.
Семейным счастьем мы живем,От беса — то, что манит выше!Мир воротился в отчий дом,Как ласточка под сень знакомой крыши.
Все спит в лесу и на реке,Залитой лунными лучами.Но что там? Выстрел вдалеке, —Быть может, друг расстрелян палачами!
Быть может, одолевший врагВсадил безумцу пулю в тело.Увы, не все умны, как Флакк{110}, —Он уцелел, бежав от битвы смело!
Вновь треск… Не в честь ли Гете пир?{111}Иль, новым пламенем согрета,Вернулась Зоннтаг{112} в шумный мирИ славит лиру дряхлую ракета?
А Лист? О милый Франц, он жив!Он не заколот в бойне дикой,Не пал среди венгерских нив,Пронзенный царской иль кроатской пикой.
Пусть кровью изошла страна,Пускай раздавлена свобода, —Что ж, дело Франца сторона,И шпагу он не вынет из комода.
Он жив, наш Франц! Когда-нибудьОн сможет прежнею отвагойВ кругу своих внучат хвастнуть:«Таков я был, так сделал выпад шпагой».
О, как моя вскипает кровьПри слове «Венгрия»!{113} Мне тесенНемецкий мой камзол, и вновьЯ слышу трубы, зов знакомых песен.
Опять звучит в душе моей,Как шум далекого потока,Песнь о героях прошлых дней,О Нибелунгах, павших жертвой рока.
Седая быль повторена,Как будто вспять вернулись годы.Пусть изменились имена —В сердцах героев тот же дух свободы.
Им так же гибель рок судил:Хоть стяги реют в гордом строе, —Пред властью грубых, темных силОбречены падению герои.
С быком вступил в союз медведь,{114}Ты пал, мадьяр, в неравном споре,Но верь мне — лучше умереть,Чем дни влачить, подобно нам, в позоре.
И ведь хозяева твои —Вполне пристойная скотина,А мы — рабы осла, свиньи,В вонючем псе признали господина!
Лай, хрюканье — спасенья нет,И что ни день — смердит сильнее.Но не волнуйся так, поэт, —Ты нездоров, и помолчать — вернее.
Дурные сны
Перевод А. Ефременкова
Во сне я был и юн и весел снова.Вот сельский домик наш, обрыв под ним,Вот по тропинке с берега крутогоС Оттилией мы взапуски бежим.
Как сложена! Как сладостно мигаютЕе русалочьи глаза порой!И ножкой крепко так она ступает, —Вся сочетанье силы с красотой.
Звук голоса так чист и так сердечен,Что кажется: сама душа поет,А тон ее речей умом отмечен;Бутону роз подобен алый рот.
И вовсе не любовью я взволнован, —Не в грезах я и не в чаду страстей, —Но странно так малюткой очарован,Целую с тайной дрожью руку ей.
Мне помнится: склонившись над водоюИ лилию сорвав, я ей сказал:«Возьми цветок и будь моей женою,Чтоб кротким я, как ты, — счастливым стал».
Но что ответила она, не знаю, —Я вдруг проснулся… Вижу: брезжит свет,И снова — комната, где я, страдая,Лежу, неизлечимый, столько лет.
Она угасла
