Андрей машинально взглянул на стрелки часов.
— Точно. — Он поднялся с кровати. — Пойду посмотрю, как там мои обосновались. — И вышел на улицу.
В палатке взвода на койках дремали несколько бойцов, остальные отсутствовали. Андрей не стал тревожить спящих и решил просто прогуляться по территории полка. Он неторопливо шел, покуривая на ходу, мысленно пытаясь разобраться в сути происходящего.
— А может быть, существует какая-то глобальная высокая идея, ради которой они пришли в эту страну? Почему тогда про нее им не говорят? Почему не растолкуют? Ведь одной мотивировочки о защите рубежей Родины на дальних подступах явно маловато. Почему чужая страна в какой-то момент сделалась не страной, а лишь подступом? Надо, чтобы объяснили, иначе до какой угодно крамолы додуматься можно. Да не дай бог! А кто объяснит? А если не объяснят? А если вовсе такой идеи не существует, а эти дальние рубежи просто чушь собачья, басни для оправдания? Кто тогда виноват? Все? Каждый, до последнего солдата? Нет! Не может быть такого, чтоб просто так. Кто-то ведь это решил, значит, идея есть, должна быть, люди-то гибнут…
— Ласточкин! — раздался окрик из-за стоявшего бэтээра, мимо которого проходил Андрей. Он взглянул в ту сторону и увидел капитана Рыбина.
Рыбин пристально посмотрел на Андрея сквозь линзы очков и спросил:
— А что, старших по званию и должности замечать не обязательно?
— Извините, товарищ капитан, не заметил за бэтээром, задумался.
— Да, да, конечно, — скороговоркой произнес Рыбин, — вам надо подумать.
— Всем не мешает подумать. — Андрею был неприятен тон Рыбина.
— А вам особенно.
— О чем, например?
— Например, о нарушении приказа командования, которое чуть не закончилось трагедией, — Рыбин явно нарывался на обострение ситуации.
— Ну, не закончилось же. А за это я от комбата уже получил. Он мне не сказал, что я еще и от вас должен огрести.
— Ну-ну, — хмыкнул Рыбин. — Я бы не советовал вам с такого начинать здесь свою службу.
— Служба как служба. Ничего особенного. — Андрей отвечал спокойно, стараясь не реагировать на едкий тон собеседника. Он смотрел на этого злобного человечка с капитанскими погонами и не мог понять причины его беспочвенной неприязни.
— Напрасно вы так думаете. Всякое случается. Если что, характеристику на вас я писать буду. Так что со мной, уважаемый, придется дружить.
— С кем придется я не дружу, — ответил Андрей и пошел дальше, считая неофициальную беседу исчерпанной.
Обойдя расположение полка вдоль боевого охранения, Андрей вернулся в общежитие. В комнате он увидел Бочка.
— Здорово, Андрюха! — приветствовал его Бочок металлическим блеском доброй улыбки, с мокрым полотенцем на плече.
— Здорово, Васек! — Андрей, довольный встречей, хлопнул его по мокрому плечу. — А где остальные?
— Блин с Дирижером на кухню пошли. — Бочок вытащил из-под кровати бутылку прозрачной жидкости. — Во, спиртоган, Барсегян налил! Правда, братухин самогон не отдал, сказал, пока спирт не выпьем, не даст. Садись, скоро мужики придут. — Он повесил полотенце на спинку кровати и блаженно плюхнулся поверх одеяла. — Красота! — Он покачался на панцирной сетке. — Тут теперь поквартируемся, красота!
Андрей смеялся, глядя на ребячество Бочка, который задрал ступни босых ног на спинку кровати и, подпрыгивая на сетке всем телом, выставив в улыбке передний ряд металлических зубов, распевал припев известной песни:
— А волны и стонут, и плачут,И бьются о борт корабля…
Когда качка на койке достигла примерно трех баллов, дверь открылась. На пороге появились Блинов и Дирижер. Блинов держал в руках уже знакомую большую чугунную сковороду, а Дирижер — четыре банки тушенки и завернутую в газету селедку.
— Привет, Андрей! — Блинов слегка качнул сковородкой в его сторону. — Давай табуретки. — И, обратив взгляд в сторону Бочка, добавил: — Хорош прыгать, Щелкунчик, помогай!
Андрей с Бочком быстро поставили четыре табуретки в центр комнаты. Блинов опустил сковороду, пожал ему руку, потом обернулся и сказал Дирижеру:
— Че ты ему докладываешь? Жрать идем, и все. Какое его дело?
— Вы о чем? — спросил Андрей.
— Да ну его! Идем мы сейчас с Диманом, а нам замполит навстречу. И косится — пьянствовать идете? Диман ему, дескать, поесть решили. Какое его дело? Историю КПСС повторять идем!
Бочок, сев на койку, приложил руки к груди и жалобным тоном сказал:
— Братцы, а может, он тоже выпить с нами захотел?! Может, в нем совесть проснулась? Пожалел небось, что подсерал нам на каждом шагу? — он потряс кулаком.
— Совесть? У Рыбина? — Блинов нагнулся вплотную к Бочку. — Ты рехнулся, Вася?! Ты, Васек, учти формулу — котях от говна не отмывается!
Комната наполнилась хохотом.
Блинов обратился к Андрею:
— Я слыхал, Андрюха, что ты в кишлаке свой маневр затеял.
— Затеял, — кивнул Андрей. — Тебе спасибо. Если бы ты мне про тот пролом тогда не рассказал, неизвестно, как обернулось бы.
— Барсегяна да тебя с Диманом комбат при мне похвалил. Барсик довольный. Как в полк приехали, сразу спиртяги дал. Сказал, вечером зайдет.
— Да вряд ли до завтра зайдет. Он с командирами рот уже начал. — Дирижер щелкнул пальцем по кадыку. — Судя по всему, один замполит не начал. Будет теперь ошиваться, караулить, зараза.
Андрей, вскрывая ножом тушенку, постепенно избавляясь от нехорошего осадка после беседы с Рыбиным, спросил:
— Мужики, а он со всеми так или только к нашей роте неравнодушен?
Бочок, разбавляя чистый спирт водой, тем самым увеличивая в два раза объем праздничного напитка, ответил:
— Со всеми. — И, измерив на глаз содержимое теперь уже двух бутылок, он поставил их рядом. — Но с нами особенно. А когда в марте ему один боец очки повредил, так он вообще с тех пор в нас души не чает!
Все засмеялись, вспомнив эту историю.
— Кстати, боец-то из твоего взвода, — добавил Блинов.
Андрей замер от удивления.
— Из моего? А кто?
— Да такой, угрюмого вида, челюсть как бульдозер, фамилию не помню.
— Рябов, что ли?
— О, точно, Рябов!
— А по какому случаю?!
Блинов присел на койку и рассказал:
— В карауле твой боец стоял, рядом с нашей общагой. То ли он ночью приснул маленько, то ли просто на лавочку присел, неизвестно. Ночью замполит вышел по нужде, смотрит, боец на лавочке сидит. Ну, он решил уличить бойца в спячке на посту. Подкрался тихо и хотел у него панаму стащить. Только к ней потянулся, тут боец ему кулаком по очкам и треснул! Что потом было! Замполит наутро развонялся, что, мол, солдат руку на офицера поднял, чуть ли не казнить его надо!
— Ну, чем дело кончилось?! — Андрей удивлялся, почему Шестак ему об этом ничего не рассказал.
— Да ничем. Барсегян спросил Рыбина, чего он к караульному при исполнении службы полез, а не вызвал начальника караула, чтоб тот его вздрючил, если боец спал? Мог бы, в конце концов, просто разбудить солдата.
— Конечно, — сказал Дирижер, нарезая хлеб. — Он не от хорошей жизни носом заклевал, к тому же не на позиции и не во внешнем кольце караула, а тут, где по-хорошему он и не нужен. Наша рота тогда из караула почти месяц не вылезала. Боец говорил, что не спал, а просто так присел. Сам его потом расспроси. После его рассказа Барсегян до слез ржал. Занятный боец.
— Ладно, расспрошу.
— Так, хорош байки травить, картошка стынет! — сказал Блинов. — Васяня, разливай! — он кивнул Бочку, который с готовностью держал в руке бутылку.
Бочок налил в кружки приготовленный напиток.
Блинов поднял кружку:
— За мужиков.
Первую, по заведенной традиции, выпили молча, не чокаясь. Спирт, хотя и разведенный, был крепче водки. Нервозность на лицах присутствующих постепенно сменилась спокойствием. Они с аппетитом закусывали картошкой с тушенкой и селедкой, разламывая ее подсохшие ломтики.
— Васек, не спи, наливай дальше, — снова скомандовал Блинов.
Они продолжали выпивать, сопровождая тосты разнообразными пожеланиями, в основном на тему службы, женщин и здоровья. Когда первая бутылка опустела, они открыли окно и закурили. Молча затягиваясь дымком и стряхивая пепел в пустую банку из-под тушенки, каждый думал о своем.
Затушив окурок о стенку банки, Дирижер прервал молчание, окинув всех взглядом:
— О чем задумались, холостячки? Чего закосорылились? Какие у вас, подростков, могут быть проблемы?
— Ладно, молчи, отец семейства нашелся! — Бочок хлопнул его ладонью меж лопаток. — Ты из нас моложе всех, пострел! Сам-то мечтаешь небось, куда дальше служить поедешь? Карту Родины всю небось наизусть выучил?
— Рано еще задумываться, хотя если честно, то уже примерялся. — Дирижер указал на атлас мира, висящий на стене над кроватью Бочка.
