А мой грех по отношению к тебе, святой отец, и к этой обители — грех, в котором я признаюсь и в котором раскаиваюсь, — что я насильно поместил к вам подозреваемого в убийстве молодого человека, который совершенно не испытывал призвания к монашеской жизни: это было дурно и по отношению к нему, и по отношению к обители. Учтите и это, потому что я хочу уплатить все свои долги.
Что же касается греха по отношению к Питеру Клеменсу, моему гостю и родственнику, — он в том, что я лишил его христианского погребения ради сохранения доброго имени моего дома. Я рад, что Провидение воспользовалось обиженным мною сыном, чтобы исправить зло, которое сотворил я. Какое бы наказание ты ни назначил мне, я добавлю к этому пожертвование на заупокойные мессы о Питере Клеменсе, которые будут служить, пока я жив…
Леорик довел свою исповедь до конца, так же твердо и с достоинством признаваясь в своих ошибках и снимая ложные обвинения с сына. Радульфус терпеливо и серьезно выслушал его, распорядился об условиях и мере наказания и дал отпущение.
С трудом поднявшись с колен, Леорик вышел из часовни и, испытывая непривычное чувство смирения и страха, пошел искать единственного сына, который еще оставался у него.
Стук в дверь раздался, когда вино трехлетней выдержки, изготовленное Кадфаэлем, начало действовать на Мэриета, потихоньку примиряя его с жизнью, изгоняя из памяти свежие впечатления о предательстве. Кадфаэль откинул щеколду, и в круг мягкого света от жаровни вошла Айсуда, все еще одетая в свой праздничный — пурпурного, розового и кремового цвета — наряд взрослой дамы, с серебряной лентой в волосах. За ней тенью в зимних сумерках вырисовывалась чья-то гораздо более массивная фигура.
— Я так и подумала, что ты здесь, — проговорила девушка, и в золотистом свете огня сверкнула ее легкая уверенная улыбка. — Я — посланница. Твой отец нигде не мог тебя найти. Он просит разрешения поговорить с тобой.
Мэриет замер, поняв, кто стоит за спиной Айсуды.
— Ко мне так никогда не обращались, когда звали к отцу, — произнес он, и в его голосе прозвучал резкий, но замирающий порыв злости и боли. — В его доме это делали иначе.
— Очень хорошо, — сказала Айсуда невозмутимо. — Твой отец приказывает тебе принять его, вернее, это делаю я от его имени и советую не медлить и проявить почтительность.
Она шагнула в сторону, величественно сделав знак глазами Кадфаэлю и брату Марку, и Леорик вошел в сарайчик, задев головой свисающие с балок потолка связки сухих трав.
Мэриет поднялся со скамьи и поклонился, медленно, враждебно, но подчеркнуто вежливо; спина юноши оставалась прямой — он казался воплощением гордости; глаза горели, но голос прозвучал спокойно и твердо:
— Войдите, пожалуйста, сэр. Может быть, присядете?
Кадфаэль и Марк отступили, каждый в свою сторону, и следом за Айсудой вышли в холодные сумерки. Позади себя они услышали голос Леорика, сказавший очень тихо и смиренно:
— Ты не хочешь поцеловать меня?
Последовало короткое напряженно-опасное молчание. Потом Мэриет хрипло произнес:
— Отец… — И Кадфаэль закрыл дверь.
Примерно в это же время по неровной земле холмистой вересковой пустоши, что тянулась к юго-востоку от города Стаффорда, очертя голову скакал Найджел Аспли; он пронесся через торфяники, вломился в густой подлесок и почти налетел на своего друга, соседа и собрата-заговорщика — Джейнина Линде: покрытый потом, тот стоял над лошадью, которая оступилась и рухнула на землю, сильно повредив заднюю ногу, и отчаянно ругался. При виде друга у Найджела вырвался возглас облегчения, потому что ему совершенно не улыбалось пускаться в опасное приключение в одиночку; он спрыгнул с лошади посмотреть, что случилось, и сразу понял, что лошадь Айсуды охромела безнадежно, — было ясно, что дальше идти она не может.
— Ты? — закричал Джейнин. — Значит, вырвался? Будь проклята эта чертова кляча, она сбросила меня и сама покалечилась! — Он схватил друга за руку: — А что ты сделал с моей сестрой? Оставил ее отвечать за все? Она с ума сойдет!
— С ней все в порядке, она в безопасности. Как только можно будет, мы пошлем за ней… Ты еще орешь на меня! — вспыхнул Найджел, поворачиваясь к Джейнину. — Ты-то удрал вовремя, а нас двоих оставил в грязи по самые уши! Кто заманил нас в эту трясину? Я — что, велел тебе убивать этого парня? Я только попросил, чтобы ты послал гонца предупредить, пусть уберут все, что на виду, прежде чем он придет. Они бы успели! Я-то не мог послать! Ведь он остановился у нас, я никого не мог послать, это бы сразу заметили… А ты — ты застрелил его…
— У меня хватило смелости покончить все разом, а ты бы дрогнул. — Джейнин сплюнул, скривив презрительно губы. — Гонец прискакал бы слишком поздно. Вот я и сделал так, чтобы епископский лакей никогда в Честер не попал.
— И оставил его лежать! На самой дороге!
— А ты, дурак, понесся туда, как только я тебе рассказал, — прошипел Джейнин, криво усмехаясь по поводу проявления такого малодушия и нервозности. — Если бы ты его не трогал, никому никогда бы не догадаться, кто его подстрелил. Но тебе надо было перепугаться, броситься в лес и пытаться спрятать его, а куда лучше было бы не прятать вовсе. И этот несчастный болван, твой братец, потащился туда, а за ним — и ваш отец! Чтоб я когда-нибудь еще затеял серьезное дело с таким тряпкой, как ты!
— Чтоб я когда-нибудь еще стал слушать такого ловкого болтуна! — раздраженно, с отчаянием в голосе бросил Найджел. — А теперь что нам делать? Эта скотина идти не может — ты сам видишь! До города больше мили, и ночь вот-вот наступит…
— А как все здорово складывалось сначала, — бушевал Джейнин, топча в ярости густую жухлую траву, — и впереди маячили изрядные деньги! Надо же было этой кляче свалиться! Теперь все, что предназначалось нам двоим, достанется тебе одному — тебе, который скис при первой же опасности! Будь проклят этот день!
— Заткнись! — Найджел отвернулся от Джейнина и стал с безнадежным видом поглаживать потный бок охромевшей лошади. — Видит бог, глаза бы мои на тебя не глядели. Но раз уж так вышло, я тебя не брошу. Если схватят и повезут обратно, — а как ты думаешь, они еще далеко? — поедем вместе. А пока давай попробуем добраться до Стаффорда. Хромую лошадь мы привяжем к дереву, пусть ее найдут, а на этой поедем по очереди — один поедет, другой побежит рядом…
Он по-прежнему стоял спиной к Джейнину, когда сзади между ребер ему вонзился кинжал. Найджел начал оседать и упал, удивляясь этому, совсем еще не ощущая боли, а чувствуя только, как уходит жизнь и непонятная сила заставляет его опуститься на траву. Кровь хлынула из раны и, растекаясь по земле, согрела ему бок. Он попытался подняться, но не смог даже шевельнуть рукой. Джейнин минуту постоял, с полным безразличием глядя на лежащего Найджела. Он был уверен, что рана смертельна, но решил, что его бывший друг истечет кровью меньше чем за полчаса и этого достаточно. Небрежно пошевелив ногой неподвижное тело, Джейнин вытер кинжал о траву, повернулся на каблуках, потом вскочил на лошадь Найджела и, не оглянувшись больше ни разу, пришпорил ее и пустил легким галопом меж темнеющих деревьев в сторону Стаффорда.
Помощники Хью прискакали на это место минут через десять и, найдя здесь раненого человека и хромую лошадь, разделились: двое понеслись дальше, чтобы попытаться догнать Джейнина, а двое других занялись спасением пострадавших: лошадь Айсуды отвели к ближайшему жилью, а Найджела перевязали и повезли обратно в Шрусбери, мертвенно-бледного, без сознания, но живого.
— …он обещал нам успех, земли, власть — Вильям Румэйр. Это произошло, когда мы с Джейнином в середине лета поехали на север посмотреть мой манор, — Джейнин уговорил меня…
Поздно вечером следующего дня Найджел, придя в себя и почти сожалея, что сознание вернулось к нему, бормотал жалкие отрывочные фразы. Выслушать его рассказ-исповедь собралось много людей: отец, как всегда прямой, стоявший у изножья кровати с выражением муки на лице и смотревший на своего наследника печальным взглядом; справа от отца Розвита, на коленях: сейчас она уже не плакала, но лицо ее было распухшим от слез; брат Кадфаэль и брат Эдмунд, попечитель лазарета, укрывшиеся в тени и зорко следившие, чтобы их пациента не слишком донимали расспросами. А справа от кровати — Мэриет, опять одетый в рубашку и штаны, снявший черную рясу, к которой он так и не привык и которая никогда ему не шла; юноша почему-то казался сейчас выше ростом, стройнее и старше, чем в тот день, когда он надел на себя монашеское облачение. Первое, что, очнувшись, увидел Найджел, с чем встретился его блуждающий взгляд, — были глаза Мэриета, холодные и суровые, как у отца. Трудно было понять, какие мысли роились в его голове.
— Мы подчинялись ему… Мы знали, на когда назначено восстание в Линкольне. После свадьбы мы собирались уехать на север — Джейнин с нами, — но Розвита не знала! А теперь мы погибли. Все открылось слишком рано…
